Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош

Нави не было, тела усопших предавались огню, а прах либо развеивали, либо хранили в домашних усыпальницах. Склепы-колумбарии можно было также увидеть вдоль крупных дорог между городами — наподобие Аппиевой дороги в нашем мире. Некоторым таким гробницам был присвоен статус семейных, и туда подхоранивали урны с прахом прочих членов семьи усопшего.

— Мы решили, что лучше праху твоей матушке покоиться здесь, дома, — сказала госпожа Розгард, когда они посетили этот отдалённый уголок, укрытый от случайного взгляда высокими кустами.

В высоту эта довольно узкая постройка из базальта была чуть выше роста среднего жителя Нави и являлась входом в маленькое подземное помещение, где и хранилась урна. У него была двускатная крыша, фасад украшали гладко отшлифованные колонны, а дверь вела к ступеням, спускавшимся под землю на глубину в полтора роста. Урна стояла в стенной нише, возле которой мерцала лампадка — светильник из хмари. Онирис вздрогнула, увидев в нише другой, перпендикулярной к урне стены сидящую статую — точную копию матушки. Мраморная Темань сидела в задумчивой позе, а из её уроненной на колени руки было готово вот-вот выпасть перо, небрежно повисшее между пальцев.

Увы, в реальности оно упало из её руки уже навеки. Больше не будет новых сборников стихов... Разве что матушка захочет стать источником вдохновения для других поэтов там, в своём тихом уголке Чертога Вечности, куда Онирис её проводила.

Батюшка Тирлейф показал Онирис бережно сохранённую вырезку из «Столичного обозревателя» с некрологом, гласившим:

«Сегодня в 7 часов 15 минут утра после непродолжительной, но чрезвычайно сильной болезни скончалась госпожа Темань, совладелица и главный редактор нашего издания, писательница и поэтесса, основательница и владелица издательского дома по 16-ой Садовой улице, супруга божественно благословенной наследницы престола, Её Высокопревосходительства госпожи Розгард. Безвременная утрата, которую понесло наше издание в лице уважаемой и драгоценной госпожи Темани, невосполнима и горька, а поэтический мир потерял одну из наиболее заметных и уважаемых деятельниц. Скорбим вместе с членами семьи госпожи Темани и сообщаем, что погребальная служба в главном храме Ингильтвены состоится завтра в полдень. Желающие попрощаться с госпожой Теманью могут сделать это в храме или при выносе тела к погребальному костру».

По словам батюшки Тирлейфа, народу на погребение пришло очень много, произносились прекрасные и проникновенные речи. Посетила похороны и сама Владычица Седвейг, дабы поддержать и ободрить свою овдовевшую дочь. Прощание затянулось на три часа — так много было желающих бросить последний взгляд на Темань, перед тем как её тело поглотит пламя. Рядовых жителей сжигали за городом, и только знаменитые и уважаемые граждане удостаивались чести быть преданными огню на главной площади столицы. С такими же почестями, к примеру, провожали госпожу Аэльгерд. Пока в кратчайшие сроки строился этот склеп, урна хранилась дома в рабочем кабинете Темани, и только спустя неделю прах обрёл своё окончательное пристанище. Батюшка Тирлейф с благодарностью отозвался о рабочих, которые выполнили постройку склепа очень быстро и аккуратно, вынутый из ямы грунт сразу складывали в повозку, а не сваливали рядом на лужайку. Ничего вокруг не было испорчено — ни одной веточки не сломано, ни единой травинки не примято, работали поистине филигранно, а госпожа зодчий изготовила скульптуру для склепа по прижизненному портрету Темани, также исполнив работу в очень небольшой срок. В урне была основная часть праха, а небольшую горстку положили в посадочную ямку для нового деревца в главном городском саду на Аллее Достойных. Рядом с деревцем была установлена именная табличка.

Посетили они и это деревце. Онирис, нежно гладя его молодые тонкие веточки, снова не удержалась от солёной дымки слёз на глазах, но всей душой и сердцем посылала матушке в Чертог Вечности свою любовь и улыбку.

Также со слов отца Онирис узнала, что в столицу наведалась и Бенеда — отложив все дела, приехала вместе с Кагердом и Ниэльмом, чтобы посетить место последнего упокоения Темани. Костоправка относилась к ней почти как к дочери, но горе своё показывала крайне сдержанно в присутствии мальчика, которого всю дорогу опекала и поддерживала с родительской теплотой. Постояв около склепа, она тяжко вздохнула: «Ох, Темань... Ох и учудила ты, дорогуша моя... Что ж ты натворила! Охламонов своих маленьких сиротками оставила, душеньку Онирис горем подкосила... Учудила ты, матушка... Ну, что ж теперь поделать... Светлого покоя тебе в Чертоге Вечности». Погостив в доме два дня, она уехала к себе в Верхнюю Геницу. С собой она взяла горсточку земли с могилы, чтобы и у себя сделать символическое погребение-кенотаф, поскольку при жизни Темань очень любила эти места и часто там гостила.

Укладывая мальчиков спать, батюшка Тирлейф временно снимал перчатки: уж очень жутковато, сурово и мрачно выглядели они — малышу Веренрульду становилось неуютно, он прямо в комочек съёживался, когда руки батюшки, обтянутые этой угрюмой чёрной тканью, касались его. Они казались какими-то чужими и страшными ему, и батюшка, дабы пощадить его чувства, делал для него исключение — снимал их, когда прикасался к нему. Их с госпожой Розгард траурные костюмы были сшиты в едином стиле, максимально строго и просто, без вышивки, галунов, кантов и прочей изящной отделки. Единственным украшением можно было считать отвороты воротника и обшлага рукавов кафтана, выполненные из глянцевой ткани. Батюшка даже рубашку носил чёрную, а волосы строго убирал в одну косу, в которую была вплетена широкая чёрная лента. Переплетаясь с его золотыми прядями, она почти полностью окутывала их собой, а голову на улице покрывала чёрная шляпа. Батюшка, видимо, считал, что его волосы выглядели слишком легкомысленными и светлыми, не приличествующими траурному облику, поэтому старался их максимально закрыть. Небольшие бакенбарды, которые он имел обыкновение носить, тоже были золотыми и курчавились слишком жизнерадостно для траура, поэтому он их безжалостно сбрил, дабы придать своему лицу более строгий вид, а также наносил на веки тёмные тени. И это не было стремлением безукоризненно соблюсти чисто внешние приличия, его траур шёл от сердца, от искренней скорби. Дополнительное огорчение ему приносило то, что его траурный облик пугает детей, отдаляет его от них — они боятся обнять его, прижаться к нему, а когда он сам их обнимает, они чувствуют себя скованно. У него всегда были с детьми очень нежные отношения, а траур привнёс неуместный холод и напряжённость.

— Ничего, батюшка, со временем они привыкнут и освоятся, — утешила его Онирис.

Перед сном она рассказала Ниэльму о Чертоге и о том, что души могут возвращаться на землю спустя какое-то время.

— А когда матушка вернётся? — спросил мальчик.

Онирис вздохнула,