На всю жизнь и после (СИ) - Шаталов Роман

Завеса начала сгущаться, собираться в единое, плотное серое полотно, которое напоминало стену пещеры. Вернулись звуки, которые стали тихими, невнятными, жёванными, казалось, что они волнами накатывают со всех сторон сразу — приливают, а затем отходят, чтобы набрать силу. В самом центре серого полотна появилось красное пятнышко. Звук нарастал, становился осмысленнее; Борис узнал в нём голос Джона, который, как показалось, рассказал уже вступление:

— С этого времени наш народ стал жить рядом с людьми. Так начало нашего пути переплелось с их началом, — пятнышко росло, пока не обрело форму пляшущего из стороны в сторону огонька. — Мы жили с людьми, черпали в них силу плоть о плоть, плечом к плечу, добром за добро, даром за дар. Поначалу это было просто, потому что людей было мало, и все жили тесно, близко, — вокруг огонька начали водить хоровод силуэты людей, которые появились словно капли воды на пергаменте. — Людей становилось больше, но уходили они друг от друга всё дальше. Тогда наши предки заметили, что к ремесленникам люди приходят сами, поэтому нужно было каждому освоить по ремеслу, — хоровод распался, и фигуры начали прыгать друг за другом через костёр, а он становился всё больше и выше пока не сжёг всю каменную стену. — Но люди начали враждовать, убивать, воевать, и наш народ насыщенный их эмоциями, чувствами, памятью пошёл по тому же пути. Раскол людей расколол наш народ на хинтов и унтов, — на чёрном как беззвездная ночь полотне появился бежевый силуэт человека, по телу которого трещинами расходились жёлтые линии, а затем появился другой такой же, только его тело резали красные жилы. — Войн становилось всё больше и больше.

Вмиг картинка стала яркой, объёмной, реалистичной. Звуки клекотали в барабанных перепонках, а запах крови, грязи и пота заполнил нос. Борис находился посреди побоища древних племён, которые бросали друг в друга копья и хорошо, если попадали в круглые деревянные щиты, — чаще они летели прямо в плоть. Люди в шерстяных одеждах секли друг друга мечами. Лица одних кипели яростью — были готовы зубами рвать врага, — а другие, напротив, сохраняли хладнокровную неподвижность. Руки брали копья из воздуха и метали их без счёта. Ноги своим топотом разверзали почву. Губы источали потоки огня, которые никого не щадили. Кожа, которая не рвалась под острым металлом, закрывала собой товарищей. Были среди них и те, кто мог держать только копьё и щит — людское племя. Их тоже не щадили.

Ослепительная вспышка и на поле брани воцарилась мёртвая тишина. Тела покрывали землю, штабелями лежали друг на друге, и это покрывало растянулось до самого горизонта. Губы и подбородок Бориса задрожали, дышать стало тяжело, появилась отдышка как после продолжительного бега. Когда вороны начали кружить над его головой, голос Джона продолжил:

— Все считали, что это верный порядок вещей — разделяться и враждовать с несогласными: другими, чужими народами. К людям относились как к животным, которые всё равно все не передохнут, — вспышка золотого света, от которого не спасали даже ладони на лице Бориса. Свечение пропало так же быстро, как и появилось. — Решение вопроса вражды пришло само собой. С хинтами и унтами начал говорить голос, который указал им верный путь, — Борис увидел в небесах человека, который раскинул руки, будто пытаясь обнять весь мир. Тело его было как точёный самородок, а кожа источала слабое золотое свечение. Глаза человека были направлены на землю. — Голос называл себя «Тот, кто видит», говорил, что он везде, всё знает и что он несёт благо — верный путь для племён.

Золотой человек начал вращаться, пока не образовал ровную окружность. Борис почувствовал болезненную усталость; боль прожорливым пламенем разрасталась по груди. Из Золотого диска зазмеились толстые линии сверху и снизу. Пару мгновений и в небе висел гигантский глаз, который светился всё ярче и ярче. Снова вспышка, которая вернула Бориса в табачную лавку. Юноша упал на четвереньки от жгучей боли, которая уже распространилась по всему телу. Он начал кашлять с хрипами и бульканьем, пока не запачкал белый кафель кровью и мокротой, которая тонкими струйками продолжала стекать по внутренней поверхности щёк вперемешку со слюной.

— Как тебе рак лёгких в терминальной стадии, Борька? — спросил Джон равнодушным голосом.

Борис, жадно пропихивая в себя воздух, поднял голову в сторону голоса; на него смотрело неподвижное лицо Джона, который всем весом опёрся на стойку. Белки его глаз почернели, радужка покраснела, а зрачки стали вертикальными как у кошки, казалось, что тьма циркулирует чёрной струйкой через налитый кровью круг.

— Сейчас ты видел чужую смерть и близок к своей смерти как никогда, — сказал Виктор, наклонился и положил ладонь юноше на спину, — Они жили неправильно и поэтому мертвы. Поступая неправильно, ты встаёшь на их путь. Сигарета сегодня — это только шаг, но конец пути будет, как ты уже заметил, не самый приятный. Решайся прямо сейчас: отказ или смерть.

Сознание и взгляд мутнели. Борис чувствовал, как его ноги и руки немеют. Он дышал, но насытиться никак не мог. Силы покидали его. Он понимал, что если упадёт, то, только под землю. И тогда юноша выдавил то, что эти двое хотели услышать:

— Я брошу…сегодня…сейчас…всегда, — он верил в эти слова и готов был поклясться жизнью и душой, что говорит правду.

Руки подкосились, и Борис упал лицом на холодный кафель, но не почувствовал щекой ничего липкого или влажного. Он вскочил, словно разбуженный кошмаром. На полу не было пятна. Юноша тщательно ощупал лицо — может, что прилипло, — тоже ничего. Виктор одобрительно похлопал его по плечу и сказал:

— Ты большой молодец. Сегодня ты сделал шаг в верном направлении, — на его лице появилась широкая улыбка, которой Борис по-прежнему не верил.

Он заглянул в глаза татуировщика — обычные человеческие карие глаза мастера, которые были двумя тёмными кругами на его бледном лице. Борис попятился к выходу. Его руки тряслись и не слушались, но он всё-таки смог выставить в сторону Джона и Виктора указательный палец.

— Я ж…Я же…Я же чувствовал, что умираю. Вы меня убить хотели, — паника в его голосе нарастала. — А если бы у меня сердце остановилось? Я же кровью харкал. Где она?!

— Чего не было, того не было, — ответил Джон.

— Как это?! — не унимался юноша. — Было же! Я тут при вас чуть лёгкие не выблевал. А ты мне говоришь, что ничего не было!

— Да, не было. Это всё обман, иллюзия, фокус. Я в этом деле хорош. Самые правдоподобные иллюзии от лавки «ЛИСИЙ ДЫМОК», не отличишь от настоящих.

Юноша посмотрел неодобрительно Виктору в глаза и сказал:

— Скажите, только честно. Вы меня точно защитить хотите? Помочь мне не сдохнуть.

— А что я сделал не так? Ты узнал, что хотел, и даже больше: тебя направили на путь истинный — путь жизни. Сразу видно, что тебя в детстве не пороли: применили боль в воспитательных целях, и ты сразу распсиховался.

Борис успокаивался от его слов, тут нечего было возразить. Но детская обида на этих двоих не унималась в его душе.

— А теперь извинись перед Джоном за то, что обратился к старшему на «ты».

— Не стоит Виктор. Паренёк перенервничал — можно и простить, — Джон всё ещё говорил безэмоционально, но понемногу проклёвывались зачатки эмоций.

— Давай, Борис, извиняйся.

— Он сам говорит, что всё нормально… Ладно, извините меня, Джон. Был не в себе.

— Конечно, с кем не бывает.

Борис хотел уйти от всех этих издевательств. Не разговаривать с этими двумя. Но любопытство побороло эти желания.

— Только вот, кто такие «хинты и унты», и этот… «Тот, кто видит»?

— Мы унты, включая тебя, Борис, — ответил Виктор. — От хинтов мы отличаемся клиентурой, которую обслуживаем, и ещё парой особенностей. Эмоции, чувства, воспоминания будут разные у Газона и у какой-нибудь праведной бабушки. С хинтами ты ещё познакомишься. Неописуемые создания.

— Раз уж унты больше не убивают людей, то и с хинтами больше не воюют?

— В точку, Борька! Ох, и прилежный паренёк тебе достался, Виктор. Умеет слушать, — сказал Джон и рассмеялся.