Роза (пер. Ганзен) - Кнут Гамсун

У Гартвигсена иногда бывали престранныя фантазіи. Такъ, однажды въ лавкѣ, онъ вдругъ спросилъ меня, не могу ли я указать ему самую сподручную дорогу въ Іерусалимъ.

Въ лавкѣ было нѣсколько покупателей, а у винной стойки выпивалъ лопарь Гильбертъ. Я и подумалъ, что Гартвигсенъ задалъ мнѣ такой вопросъ, чтобы показать себя передъ приказчиками и посѣтителями: вотъ-де я каковъ; все мнѣ нипочемъ, хоть-бы и въ Іерусалимъ махнуть! Поэтому я и не принялъ вопроса всерьезъ, а только сказалъ:

— Ой, ой! Такъ-таки въ Іерусалимъ? Далеконько.

— Да. Но вѣдь добраться-то можно?

— Несомнѣнно.

— Но вы не знаете дороги?

— Нѣтъ, не знаю.

— А нельзя ли вамъ повыспросить за меня смотрителя маяка? Я съ нимъ вѣдь не въ ладахъ теперь.

— Если вамъ въ самомъ дѣлѣ нужно толкомъ разузнать объ этомъ, то я спрошу у него.

— Да, я хочу именно разузнать все толкомъ.

Приказчики, лопарь Гильбертъ и покупатели притихли въ изумленіи; Гартвигсенъ отлично замѣтилъ это, напустилъ на себя еще пущую важность и сказалъ:

— Это у меня еще съ дѣтства было на умѣ — когда-нибудь да побывать во всемірнознаменитой Іудеѣ.

Тутъ лопарь Гильбертъ закачалъ головой: какой, дескать, всемогущій этотъ Гартвигсенъ; что ни захочетъ, то и сдѣлаетъ! — вѣдь это, небось, за тридевять земель? И есть ли тамъ море, и солнце, и люди, какъ у насъ тутъ? Господи насъ помилуй!

И лопарь Гильбертъ, который славился тѣмъ, что разносилъ по околотку всѣ новости, поторопился допить свой шкаликъ, чтобы поскорѣе отправиться въ путь.

Въ эту минуту вошла баронесса.

Я зорко слѣдилъ за ней и лопаремъ. Ни единая черта въ ея лицѣ не дрогнула, не выдала ея; она равнодушно взглянула на лопаря, какъ на совершенно чужого человѣка. О, въ ней сказывалась отцовская натура, удивительная власть обуздывать всѣхъ и каждаго. Она прошла, какъ настоящая королева, завернула за прилавокъ и скрылась въ конторѣ.

Лопарь Гильбертъ откланялся:- Миръ вамъ! — и ушелъ изъ лавки.

А я сообщилъ Гартвигсену то, что успѣлъ наскоро сообразить насчетъ его путешествія: надо проѣхать по Европѣ до Константинополя, а оттуда съ пароходомъ куда-нибудь въ Малую Азію. Но для такой поѣздки нужно знать языки, и она возьметъ страсть сколько времени.

Не знаю почему, но я ничего не имѣлъ противъ того, чтобы Гартвигсенъ уѣхалъ куда-нибудь подальше. Я даже сталъ радоваться этому заранѣе и прибавилъ:- Я хорошенько поразспрошу у смотрителя.

— Особенно насчетъ самой сподручной дороги, — напомнилъ Гартвигсенъ. — Насъ вѣдь двое ѣдетъ: мужчина съ дамой.

У меня захватило духъ. Я сразу понялъ, почему я было такъ обрадовался его отъѣзду. Теперь все измѣнилось. Если и Роза уѣдетъ съ нимъ, какая же мнѣ радость?

— Но это очень опасное путешествіе, — сказалъ я. — Я вотъ все думаю объ этомъ и… разспрашивать смотрителя не рѣшусь. Нѣтъ, нѣтъ, не могу.

Гартвигсенъ смотрѣлъ на меня съ удивленіемъ. Въ это время баронесса вышла изъ конторы, и Гартвигсенъ остановилъ ее сообщеніемъ, что я отказываюсь разспросить смотрителя насчетъ дороги въ Іерусалимъ. Болтливость Гартвигсена какъ будто немножко покоробила баронессу, но она сксазала съ улыбкой;

— Вотъ какъ? Но почему же? Это странно. Или вы боитесь, что мы съ господиномъ Гартвичемъ пропадемъ дорогой?

У меня опять захватило духъ, и я снова расцвѣлъ радостью. О, я забылъ всякій стыдъ; любовь увлекала меня, а любовь жестокая вещь!

— Да, — пробормоталъ я, — путешествіе опасное. Но, конечно, не невозможное… о, напротивъ. И разъ вы оба того желаете, я переговорю со смотрителемъ. Зайду къ нему сегодня же. Непремѣнно!

Баронесса не хотѣла придавать дѣлу слишкомъ серьезнаго оборота и сказала съ легкой усмѣшкой:

— Ну, ну, незачѣмъ вамъ такъ усердствовать.

Но я усердствовалъ. Я забылъ всякій стыдъ, пошелъ къ маяку и рѣшилъ приложить всѣ старанія, чтобы спровадить мужа Розы. Какъ я былъ испорченъ! Я и не думалъ въ ту минуту, что Роза, навѣрно, огорчится отъѣздомъ Гартвигсена съ чужой женщиной. Ни о чемъ такомъ я не подумалъ.

На маякъ я не попалъ. Когда я собирался уже подняться туда по лѣстницѣ, смотритель окликнулъ меня изъ сарайчика, гдѣ онъ возился съ дровами.

Послѣ нѣкоторыхъ обиняковъ я добрался до настоящей цѣли своего прихода. Смотритель выслушалъ, тускло усмѣхнулся и покачалъ головой.

— Въ Іерусалимъ, онъ? Не давайте дурачить себя, молодой человѣкъ. Это просто… Вы понимаете по французски?

— Немножко.

— Это просто blague. И Эдвардочка туда же!

— Да, они какъ будто всерьезъ порѣшили, — сказалъ я.

— Такъ. Этотъ выскочка! Не можетъ уняться, пока не порастрясетъ всѣхъ своихъ грошей. И на кашу не останется. Дорога въ Іерусалимъ! Туда тысяча дорогъ. Всякая дрянь туда же въ паломники! Съ чего это ихъ разобрала такая набожность? — И вдругъ смотритель воскликнулъ: — Чортъ возьми, а что же говоритъ Роза?

Я въ первый разъ подумалъ объ этомъ и не могъ отвѣтитъ.

Смотритель продолжалъ болтать, останавливался, обдумывалъ про себя и снова продолжалъ. Въ концѣ концовъ, онъ нашелъ, что затѣя не такъ ужъ нелѣпа. — И, пожалуй, съ нихъ станется. Эдвардочка знаетъ, чего хочетъ. Да и почему бы имъ не совершить такой пустячной поѣздки и не увидѣть кое-что на бѣломъ свѣтѣ, кромѣ Сирилундскаго угла? Они попадутъ въ чужія страны, гдѣ солнце грѣетъ жарче, гдѣ въ морѣ прыгаютъ летучія рыбы, по берегу гуляютъ люди въ шелковыхъ платьяхъ, мужчины въ красныхъ фескахъ и курятъ сигареты… Чѣмъ больше я раздумываю объ этомъ, тѣмъ больше прихожу къ тому заключенію, что имъ слѣдуетъ поѣхать, провѣтриться отъ затхлаго провинціальнаго запаха. Такъ и скажите имъ. О, вы и не подозрѣваете, молодой человѣкъ, что такое Греція!

Смотритель Шёнингъ забылся и обнаружилъ свои истинныя чувства, что, навѣрное, было ему глубоко не по душѣ. Онъ весь ожилъ при воспоминаніи о чужихъ странахъ, въ которыхъ бывалъ; глаза его заблестѣли.

— Подумать, что они попадутъ туда! — продолжалъ онъ. — И отлично сдѣлаютъ, превосходно. Попадутъ въ Грецію! Вы спрашиваете дорогу въ Іерусалимъ? Въ Іерусалимъ одна дорога. Пусть ѣдутъ съ тресковой шкуной изъ Бергена до какого-нибудь города на Средиземномъ морѣ, до Греціи. Оттуда ужъ недалеко до Яффы. А до Іерусалима доберутся на арабскихъ коняхъ. Такъ и скажите имъ. Я даже готовъ написать весь маршрутъ, если хотите. Ахъ ты, чортова баба, эта Эдварда!

несса часто задавала мнѣ вопросы насчетъ поѣздки въ Іерусалимъ и не скрывала, что смотритъ на нее, какъ на паломничество. — Мнѣ столько надо искупить, — говорила она. — Вотъ я и хочу въ Іерусалимъ. Какъ вы думаете, поможетъ мнѣ это?

— Пожалуй. Даже навѣрно. Вы столько увидите, разсѣетесь. А дѣвочекъ вашихъ мы всѣ будемъ беречь.

— Да, да, дѣвочекъ вы всѣ должны беречь.

Тутъ глаза ея становились такими большими и влажными, и она ужъ не могла успокоиться, сейчасъ же шла отыскивать дѣтей и поочередно брала ихъ на руки, высоко подымая на воздухъ. А я, каждый разъ, какъ она признавалась, что ей столько надо искупить, невольно думалъ о ея мужѣ. Вѣрно, онъ изъ-за нея застрѣлился.

XVI

Я пошелъ къ Розѣ и сказалъ:

— Тутъ кто-то собирается въ Іерусалимъ. И похоже, что поѣздка состоится. Всѣ говорятъ о ней.

— Я знаю, — отвѣтила Роза.

Меня это такъ удивило, что я сразу осѣкся. Она говорила слишкомъ спокойно; значитъ, правда, ей было все извѣстно.

— Я потому только заговорилъ, что поѣздка, пожалуй, дѣйствительно состоится, — началъ я снова. — Смотритель маяка уже составилъ весь планъ. Скоро будетъ поздно помѣшать.

Да, совѣсть заговорила во мнѣ вчера, говорила и сегодня; я уже не радовался больше отъѣзду Гартвигсена; напротивъ.

— А зачѣмъ же мѣшать? — спросила Роза. — Нѣтъ никакой надобности.

— Нѣтъ? — только сказалъ я.

— Бенони такъ хочется поѣхать, да и я ничего противъ этого не имѣю. Увидимъ столько новаго.

— Да, да, — отозвался я, словно блуждая въ густомъ туманѣ. Значитъ, и Роза поѣдетъ! И, чтобы хоть чѣмъ-нибудь искупить свою вину, я прибавилъ:- Вамъ вѣдь придется быть переводчицей.

— Ну, какая я переводчица! — отвѣтила Роза. — Я немножко училась по французски и по нѣмецки, но… Эдварда тоже, но… Ну да, вѣдь мы еще не уѣхали, — прибавила она.

Да, они еще не уѣхали.

Я встрѣтилъ Гартвигсена и заговорилъ о поѣздкѣ. И онъ сразу повелъ разговоръ такъ, какъ будто ихъ ѣхало трое, и рѣчи никогда не было ни о чемъ другомъ.

— Такъ Роза будетъ переводчицей, — сказалъ я.

— Да, — отвѣтилъ онъ. — Она все знаетъ по этой части, чего ни коснись, и прочее. Вы бы послушали ее, когда тутъ приплываетъ бутылка съ записками на разныхъ заграничныхъ языкахъ: Роза читаетъ безъ запинки, аккуратъ, какъ заповѣди.

— Да. И Роза, вѣрно, радуется поѣздкѣ?

— Не знаю. Но я аккуратъ такъ сказалъ ей: ты, само собой, поѣдешь съ нами; вѣдь не ѣхать же мнѣ въ чужіе края съ посторонней особой женскаго пола безъ тебя? И Маккъ то же сказалъ.