Роза (пер. Ганзен) - Кнут Гамсун

— Такъ Роза будетъ переводчицей, — сказалъ я.

— Да, — отвѣтилъ онъ. — Она все знаетъ по этой части, чего ни коснись, и прочее. Вы бы послушали ее, когда тутъ приплываетъ бутылка съ записками на разныхъ заграничныхъ языкахъ: Роза читаетъ безъ запинки, аккуратъ, какъ заповѣди.

— Да. И Роза, вѣрно, радуется поѣздкѣ?

— Не знаю. Но я аккуратъ такъ сказалъ ей: ты, само собой, поѣдешь съ нами; вѣдь не ѣхать же мнѣ въ чужіе края съ посторонней особой женскаго пола безъ тебя? И Маккъ то же сказалъ.

— Разумѣется!

— Къ тому же мы вѣдь еще не уѣхали, — прибавилъ и Гартвигсенъ. — Тутъ столько всякихъ соображеній. Надо къ зимѣ закупить грузъ для всѣхъ нашихъ судовъ, а объ Рождествѣ начнется горячка въ лавкѣ. И мнѣ за всѣмъ нужно имѣть глазъ; не посадить же мнѣ своего компаньона на мель.

Я такъ и не добился, что собственно перевернуло весь планъ поѣздки, но подумалъ про себя, что, видно, Роза прибѣгла къ Макку, который всегда относился къ ней по отечески, и представила ему свои соображенія. И у баронессы какъ-то пропала ея набожность и унылый видъ; она смѣялась чаще прежняго и даже трунила насчетъ поѣздки. — Съ чего Бенони ѣхать въ Іерусалимъ? — говорила она, называя Гартвигсена попросту Бенони. — Пусть себѣ остается здѣсь самымъ что ни на есть первымъ пѣтухомъ на селѣ, ха, ха!

А смотритель Шёнингъ разгорался все сильнѣе и сильнѣе. — Спровадьте же ихъ, наконецъ! — говорилъ онъ мнѣ. — Они еще могутъ захватить въ Бергенѣ средиземныя суда.

Но одинъ почтовый пароходъ за другимъ уходилъ на югъ, а Гартвигсенъ со своей свитой все не трогался съ мѣста. Похоже было, что все кончится ничѣмъ. Я со своей стороны смотрѣлъ, какъ на милость Божью, что не успѣлъ спровадить путешественниковъ и тѣмъ не помогъ себѣ впасть въ ужасный грѣхъ. Хвала Господу! А Роза, быть можетъ, съ самаго начала поняла, что поѣздка не состоится, но, ради приличія, хотѣла слыть въ числѣ ея участниковъ.

Наконецъ, и смотритель смекнулъ, что разрабатывалъ свой планъ въ пустую. Случилось ему какъ то встрѣтить Гартвигсена въ лавкѣ, и его увядшее лицо даже побѣлѣло съ досады, словно его мукой посыпали.

— Значитъ, такъ-таки и не уѣхали въ Іерусалимъ? Кстати, и я ошибся маршрутомъ. Вамъ надо въ Балтійское море, а оттуда на Гебридскіе острова. И, когда будете въ Дуврѣ, спросите городъ Пекинъ. Тогда сразу попадете, куда слѣдуетъ!

Но Гартвигсенъ сообразилъ, что это маршрутъ не ладный. Я успѣлъ поучить его немножко и географіи на нашихъ съ нимъ урокахъ, а ужъ онъ что заучилъ, то помнилъ твердо.

— Пекинъ-то вѣдь въ Китаѣ,- сказалъ онъ, — а мы развѣ туда собираемся? Что же касается Довре, такъ и это намъ не по дорогѣ: Довре-то въ Норвегіи!

— Да вы бы слушали хорошенько. Я сказалъ: Дувръ, а не Довре, — отвѣтилъ смотритель и слегка затрясся. — Въ Дуврѣ такая пропасть курицъ: вотъ вамъ и засѣсть тамъ! Хи-хи! Дрянь, слѣпой червь!

Смотритель въ бѣшенствѣ бросился вонъ изъ лавки. Да, этотъ человѣкъ, видно, такъ уже радовался за другихъ, радовался, что хоть для кого-нибудь еще открыта дорога въ свѣтъ, что хоть кто-нибудь увидитъ его во всей красѣ,- и вотъ, даже тутъ обманулся.

Я все-таки взялъ себя немножко въ руки, чтобы закончить свою картинку и имѣть поводъ побывать у Розы. Послѣ того, какъ картинка просохла, я подождалъ еще, пока Гартвигсенъ не прошелъ мимо Сирилунда, по дорогѣ къ мельницѣ. Тогда отправился и я. И Маккъ, и баронесса знали, что я предназначилъ эту картинку Розѣ, такъ никому не могло показаться страннымъ, что я теперь понесъ ее. А вотъ, что я выбралъ минуту, когда Гартвигсена не было дома, это было, конечно, глупо съ моей стороны; но я готовъ былъ поплатиться за это. И поплатился. Посѣщеніе мое принесло мнѣ мало радости.

Оказалось, что Роза, противъ всякаго обыкновенія, заперлась извнутри. Я постучалъ въ дверь, но никто не отворилъ. И ея нѣтъ дома, подумалъ я; я какъ разъ передъ тѣмъ видѣлъ маленькую Марту съ дѣтьми баронессы. Я уже повернулъ было обратно, какъ вдругъ Роза постучала мнѣ въ окно и отворила дверь.

— Лопарь Гильбертъ шляется тутъ да разнюхиваетъ, — сказала она мнѣ. — Вы его видѣли?

— Нѣтъ.

— Входите же, милости прошу. Господи, какая славная картинка! Вотъ жаль, что Бенони ушелъ и не увидитъ ея.

— Это вамъ, — сказалъ я. — Будьте же такъ любезны принять ее. Она вамъ, правда, немножко нравится?

Нѣтъ; я совсѣмъ не умѣлъ взяться за дѣло: былъ такъ смущенъ и взволнованъ, словно не подарокъ принесъ, а милостыню просилъ.

— Мнѣ? Нѣтъ, нѣтъ, спасибо, никакъ нельзя! — сказала Роза, медленно покачивая головой. — Такъ досадно, что Бенони нѣтъ дома; онъ, конечно, купилъ бы у васъ картинку.

— Она не продажная.

Изъ вѣжливости Роза взяла картинку и стала разсматривать. Я всегда любовался ея руками: какъ деликатно держали онѣ теперь картинку! А сама Роза говорила вполголоса, что узнаетъ горницу Макка, серебрянаго купидона… и такъ бы вотъ и хлебнула изъ этого стаканчика на столѣ, такой онъ аппетитный!

— Это вашъ стаканчикъ, — сказалъ я. — Вы поставили его тогда на столъ.

Она забылась и выдала себя, отвѣтивъ:

— Помню, помню! — но тотчасъ же спохватилась, отставила картинку и сказала:- Бенони, вѣрно, скоро придетъ. Онъ только на мельницу пошелъ. Вы его не видали?

Молчаніе.

— Видѣлъ, — наконецъ отвѣтилъ я.

Этимъ отвѣтомъ я раскрылъ всѣ свои карты. Роза поняла все, ласково взглянула на меня, но покачала головой.

— Развѣ это такъ нехорошо? — спросилъ я.

— Да. Вы же знаете, что вамъ не слѣдовало-бы влюбляться въ меня, — отвѣтила она.

— Знаю, — сказалъ я съ сокрушеніемъ. — Прежде мнѣ и было лучше.

Роза была такъ мила и естественна, что говорила безъ обиняковъ. Ну, конечно, мнѣ не слѣдовало влюбляться въ нее. Но я влюбился. Какъ же она относилась къ этому? Особенно рѣзкаго неудовольствія я не замѣчалъ въ ней; напротивъ, извѣстную снисходительность. Снисходительность эта меня, однако. не радовала: она превращала меня въ ребенка. Но, къ моей радости, Роза выказывала и безпокойство. Значитъ, я не просто ребенокъ въ ея глазахъ, — думалъ я.

— Я даже не пригласила васъ присѣсть. Да, пожалуй, и лучше намъ постоять, — сказала она и… сѣла. Немного погодя, она сама это замѣтила, съ улыбкой встала и сказала:- Нѣтъ, подумайте только! — Затѣмъ она, видимо, сдѣлала надъ собой усиліе, указала мнѣ на стулъ и пригласила сѣсть:- Впрочемъ, почему бы намъ и не сѣсть? Пожалуйста. Я разскажу вамъ кое-что.

Мы оба сѣли.

Она была глубоко серьезна. Говорила не сгоряча, не перескакивая съ одного на другое и не путаясь, но мягко и разсудительно. Только губы у нея были такія алыя, а этотъ медленный, долгій взглядъ изъ подъ усталыхъ вѣкъ!..

— Вы слышали, что я уже была замужемъ раньше? — спросила она.

— Да.

— Да. А теперь опять замужемъ. Мой первый мужъ умеръ. Я не вашихъ лѣтъ, да и будь я даже такъ же молода, — я вѣдь замужемъ. Развѣ я показалась вамъ легкомысленной?

— Нѣтъ, нѣтъ.

— Я и не легкомысленна; настолько не легкомысленна, что чувствую себя все еще какъ будто замужемъ за Николаемъ, даромъ, что онъ умеръ. Такъ, вѣрно, бываетъ всегда съ нами разведенными; мы не совсѣмъ порываемъ съ тѣмъ, съ кѣмъ разводимся; да, да, не думайте. Онъ то и дѣло встаетъ передъ нами; кто чувствуетъ это сильнѣе, кто слабѣе, но никому не отдѣлаться отъ этого. Пожалуй, и не слѣдуетъ. Что же до васъ, то это такъ нехорошо, такъ нехорошо! То есть, оно прекрасно, но это ужасная ошибка съ вашей стороны. Что вамъ нужно? Я на семь лѣтъ старше васъ и замужемъ. Я не изъ влюбчивыхъ, да и влюбись я даже, я бы скорѣе сгорѣла заживо, чѣмъ выдала себя. Вы, пожалуй, припомните мнѣ, что видѣли меня совсѣмъ разстроенной отъ любви? Ахъ, любовь эта шла не отъ сердца, а отъ желанія занять мѣсто экономки. Я, видите-ли, очутилась на мели: ни кола, ни двора; не то — вы не увидѣли бы меня такой разстроенной. Васъ не долженъ оскорблять такой цинизмъ съ моей стороны.

— Онъ тутъ совсѣмъ не при чемъ.

— Не говорите. Я готова сказать, что будь я даже вашей ровесницей и незамужемъ, я бы все-таки не обратила на васъ вниманія.

— Потому, что у меня тоже ни кола, ни двора? Но и первый вашъ мужъ былъ въ такомъ же положеніи, а сколько лѣтъ вы его ждали? — вырвалось у меня. — Вы лжете на себя, чтобы помочь мнѣ.

— Вы думаете? — сказала она и улыбнулась. Тутъ она и выказала свою истинную женскую натуру; она, какъ видно, не прочь была, чтобы я понялъ ее именно такъ: оцѣнилъ ея готовность пожертвовать собой ради любви. Все это я, однако, сообразилъ только позже, теперь же я продолжалъ:

— А то, что вы тогда такъ разстроились изъ-за Гартвигсена, вполнѣ понятно, по моему: вы попросту ревновали къ соперницѣ.

Роза слабо улыбнулась. — Пожалуй, чуточку, — согласилась она, но затѣмъ ее зло взяло на мою настойчивость, и она опять принялась возражать:- Нѣтъ, не такъ. Но это все равно. Съ какой стати мнѣ сидѣть тутъ и исповѣдываться?