Роза (пер. Ганзен) - Кнут Гамсун

И она продолжала, что сердце ея умерло, что она въ послѣднее воскресенье была въ церкви и теперь хочетъ бывать тамъ постоянно со своими дѣвочками. Опять ударилась въ набожность, — подумалъ я.

Я написалъ нѣсколько словъ Розѣ и спряталъ письмо въ карманъ. Ночью, когда стемнѣло, я отправился изъ дому. И лишь тутъ собственно я задумался о томъ, что не такъ-то просто доставить письмо. Очутившись у дверей Розы, я было досталъ письмо изъ кармана, словно ничего не стоило сунуть его въ дверную щель. Но, сдѣлавъ это, я покачалъ головой и снова спряталъ письмо.

Такъ же глупо велъ я себя на другой вечеръ. Я написалъ новое письмо, а старое сжегъ. Что же я написалъ? Глупости: «Я скоро отправлюсь на охоту; я люблю васъ»… О, да, конечно, я былъ ребенокъ! Я писалъ все новыя и новыя письма, все короче и короче. На третій вечеръ я уже написалъ только одно слово: «Роза». И это показалось мнѣ совершенно достаточнымъ. Я запечаталъ письмо, спряталъ его у себя на груди и легъ съ нимъ спать.

Рано утромъ въ дверь ко мнѣ постучали. А я еще не успѣлъ встать. Это была баронесса. Она какъ будто ничего не слышала, ничего не видѣла, вошла въ шляпѣ и накидкѣ и остановилась у порога. Должно быть, она уже успѣла погулять.

— Вы, кажется, говорили, что у васъ есть пріятелъ? — спросила она.

— Да. Я прошу извинить меня, я сейчасъ встану.

— Это все равно. Сколько ему лѣтъ?

— Пріятелю моему? Онъ двумя-тремя годами старше меня.

— Выпишите его сюда. Какъ его зовутъ?

— Мункенъ Вендтъ.

— Выпишите его.

Къ ужасу своему, я увидалъ, что письмо мое къ Розѣ лежитъ на полу. Надо было поскорѣе спровадить баронессу, и я обѣщалъ ей написать Мункену Вендту: — Сейчасъ же, — сказалъ я, — вотъ только встану.

— А не можете-ли вы вскинуть ружье на спину да отправиться ему навстрѣчу? — спросила она.

— Да. Это будетъ отлично.

Охъ, это было вовсе не отлично. Теперь-то какъ разъ мнѣ больше, чѣмъ когда-либо, не хотѣлось уходить отъ этихъ мѣстъ, къ которымъ я былъ такъ крѣпко привязанъ. Черезъ мѣсяцъ, пожалуй, мнѣ было бы легче.

А баронесса опять спросила:- Онъ студентъ?

— Мункенъ Вендтъ? Да.

— Такъ пусть онъ будетъ учителемъ Марты. И Бенони хочется имѣть въ домѣ учителя, — сказала она, слегка кривя губы.

Я вздрогнулъ: Мункенъ Вендтъ въ домѣ Розы! Да вѣдь онъ способенъ… онъ такая забубенная голова, такой ловкачъ… настоящій дьяволъ!

Но какъ отважиться возражать баронессѣ? Письмо лежало на полу адресомъ кверху. Къ счастью, она была какъ будто слѣпа и глуха ко всему, и это немножко подбодрило меня.

— Врядъ ли Мункенъ Вендтъ годится въ учителя, — замѣтилъ я. — Я позволю себѣ, когда встану…

— Тогда меня не будетъ дома; я спѣшу. А вы напишите письмо. Іенсъ Папаша ждетъ внизу и отнесетъ письмо. Будетъ итти и день и ночь. А вы отправьтесь за нимъ слѣдомъ.

— Хорошо, — сказалъ я.

— Когда же встрѣтите своего пріятеля, приведите его съ собою. Тогда и увидимъ. Пусть пока погоститъ у васъ.

— Благодарю, — сказалъ я.

Глаза ея стали какъ-то осмысленнѣе; какъ-будто ихъ окликнули и вернули назадъ къ дѣйствительности. Она оглядѣлась вокругъ.

— А, вонъ рисунокъ Алины! — сказала она, съ улыбкой глядя на стѣну. На меня же она такъ ни разу и не взглянула. Наконецъ, она сказала:

— Такъ вы сегодня же пойдете?

— Сейчасъ же, — отвѣтилъ я.

— Ну, прощайте пока. Извините.

Она ушла.

Я вскочилъ и сжегъ письмо, одѣлся и вышелъ. Было восемь часовъ. Баронесса уже ушла со двора. Я захотѣлъ пройтись немножко, — хотѣлось передать кое-кому, что я ухожу далеко, въ лѣсъ, на сѣверъ, — какъ вдругъ меня догналъ Іенсъ Папаша и спросилъ у меня письмо, которое онъ долженъ былъ отнести. Ахъ, этотъ сутуловатый, длинноногій человѣкъ! Отъ него не отвязаться было; онъ исполнялъ волю своей госпожи. Я вернулся съ нимъ и написалъ письмо. Я хотѣлъ было написать покороче и посуше. Но къ чему было корчить кислыя мины? Всѣми нами правитъ судьба. Іенсъ Папаша, этотъ рабъ баронессы, все равно доставитъ сюда Мункена Вендта живымъ ели мертвымъ. Онъ такъ же не приметъ никакихъ отказовъ тамъ, какъ и тутъ, когда ходитъ по дворамъ, собирая кости.

Я пошелъ къ Розѣ и сказалъ:- Дѣло въ томъ, что я ухожу далеко. Вотъ собственно почему я и зашелъ.

— Вотъ какъ? — спросила она. — На охоту?

— Да. Я иду за учителемъ для Марты. Онъ будетъ жить тутъ у васъ… подъ одной крышей съ вами.

— Я не понимаю… Онъ сюда собирается?

— Я иду встрѣтить его, чтобы онъ навѣрно попалъ сюда. Вы не радуетесь этому?

Роза улыбнулась на мои загадочныя рѣчи. Я же чувствовалъ, что все лицо мое кривится, становится уродливымъ.

— Я не понимаю, — повторила она, — развѣ Бенони сказалъ такъ?

— Баронесса такъ сказала. Значитъ, у Марты будетъ учитель. Тутъ у васъ; каждый день съ вами.

— Да, теперь я припоминаю, что Бенони говорилъ насчетъ учителя, — сказала Роза, желая показать, что и она причастна къ дѣлу. — Но вы на это не обращайте вниманія. Почему вы такой странный?

— Да вотъ вы увидите, что влюбитесь въ этого учителя. Онъ старше меня, и у него совсѣмъ другая наружность. Вы въ него влюбитесь.

Роза громко разсмѣялась и очень огорчила меня такимъ своимъ легкомысліемъ.

— Чему вы смѣетесь? — спросилъ я.

Она отвѣтила уже серьезно:- Никогда. Ни въ него, ни въ кого.

Я уже отворилъ было дверь, но вернулся опять, быстро схватилъ ее за руку и крѣпко-крѣпко пожалъ.

— Прощайте, прощайте! Счастливой охоты! — сказала она.

— Нѣтъ, я хотѣлъ только поблагодарить васъ, — отвѣтилъ я и вышелъ.

Роза вышла за мною на крыльцо; она, видимо, испугалась — не подала ли она мнѣ какую-нибудь надежду, не ввела ли въ заблужденіе.

— За что вы благодарите меня? — спросила она.

— За то, что вы не спросили у меня, какъ его зовутъ, сколько ему лѣтъ, и каковъ онъ собой.

Она покачала головой: — Меня это нисколько не интересуетъ. Я никѣмъ не интересуюсь.

Это уже во второй разъ она говорила со мной безъ обиняковъ.

И вотъ я двинулся къ сѣверу лѣсомъ. Я опять былъ одѣтъ по старому, въ то самое платье, въ которомъ пришелъ весною въ Сирилундъ. Я словно былъ все тотъ же; и ружье мое было со мною.

Осина роняла яркую осеннюю листву; съ тихимъ шуршаньемъ сыпалась она съ деревьевъ; шуршало по всему лѣсу. Ни одной птицы. Тропа шла то въ гору, то подъ гору. Впереди и справа слышался шумъ моря. Ни единой души человѣческой, ничего, кромѣ протяжнаго гуденья въ воздухѣ. Я шелъ по совершенно нетронутому лѣсу. Онъ самъ себя рождалъ, отживалъ свой вѣкъ и снова возрождался; тутъ были и хвойныя деревья, и осина, и рябина, и можжевельникъ — куда ни оглянись. Высокія сосны стояли какъ исполины, огромные камни и скалы, одѣтые мохомъ, прочно покоились въ своихъ гнѣздахъ. Я уже шелъ нѣсколько часовъ, не видя живого существа, и принялся сдвигать съ мѣста нѣкоторые камни полегче, чтобы посмотрѣть — нѣтъ-ли подъ ними червей или личинокъ. На душѣ у меня становилось все спокойнѣе, и я могъ уже думать о разныхъ вещахъ.

Зачѣмъ я, въ сущности, иду? — раздумывалъ я. Госпожѣ моей захотѣлось увидать моего пріятеля, посмотрѣть, не изъ той же ли онъ породы, какъ Гланъ; она подбила Гартвигсена и устроила все очень ловко. Какъ эта баронесса сама себя вѣчно запутываетъ! Никогда она не ищетъ общества другихъ женщинъ. Съ отцомъ обмѣнивается только самыми необходимыми словами. За столомъ Маккъ благодаритъ ее, когда ей вздумается иногда быть внимательной, передать ему хлѣбъ; затѣмъ онъ справляется о дѣвочкахъ, а то вообще держится молчаливо и вѣжливо. Никогда онъ не подзоветъ къ себѣ дочь, не спроситъ: отчего у тебя такое измученное лицо, дитя мое?

Да, надъ Сирилундомъ нависла какая-то тайна! И почему разошлись эти двѣ подруги, баронесса и Роза? Онѣ больше не разговариваютъ другъ съ другомъ, хоть и не враги; просто онѣ не нуждаются одна въ другой. Да, выходитъ такъ.

Такъ я шелъ да шелъ до самаго вечера, пока не набрелъ на землянку, гдѣ Іенсъ Папаша, по уговору, оставилъ для меня провизіи. Я развелъ огонь на очагѣ, поджарилъ себѣ на угольяхъ кусокъ холоднаго варенаго мяса и запилъ ѣду водой изъ ручья. Потомъ я навалилъ хворосту на огонь, наломалъ хвойныхъ вѣтокъ для ложа и улегся.

Проснулся я среди мрака, озябъ, подбросилъ еще хворосту на очагъ и, наконецъ, снова уснулъ. Когда я проснулся во второй разъ, было все еще темно, но я чувствовалъ, что уже выспался, всталъ, опять поджарилъ себѣ мяса, вышелъ на воздухъ и дождался разсвѣта.

Вотъ, позади меня на востокѣ посвѣтлѣло, мракъ разсѣялся, и я вновь пустился въ путь, къ сѣверу.

Такъ шелъ я два дня, а Мункена Вендта все не видать было. Спалъ я въ пустовавшихъ землянкахъ дровосѣковъ. Прошелъ я и еще день, оставивъ за собой уже много миль; время отъ времени мнѣ открывался съ высотъ видъ на море; начали также попадаться птицы. Я подходилъ къ незнакомымъ селеніямъ. Вдругъ вижу — идетъ Мункенъ Вендтъ, и Іенсъ Папаша съ нимъ.