Стражи - Кен Бруен

чтобы он подвез меня домой.

Он потрясающий.

Мне никто никогда еще так

не нравился.

Затем Барт… только имя… или сердечко с именами Барт и Сара, и так на многих страницах.

Последняя запись:

Я не могу дольше вести этот дневник.

Барт говорит, это только для детей.

Он пообещал подарить мне

золотой браслет,

если я пойду на вечеринку в пятницу.

Я взял трубку и позвонил Кэти. Она сказала:

— Где, черт возьми, ты был?

— Под прикрытием.

— Как же, поверила я тебе.

— И правильно сделала бы.

— Чего-нибудь хочешь?

— Пустяк.

— Валяй.

— Когда ты занималась Плантером, ты вела записи?

— Конечно.

— Молодец. Как его зовут?

— Дай-ка взгляну. — Затем: — Вот тут должно быть… сейчас… ага!.. Барт… оломео.

— Блеск!

— Подожди, не вешай трубку. Я тут буду выступать.

— Замечательно. Когда?

— В эту субботу. В «Ройзине». Придешь?

— Обязательно. Могу я кого-нибудь с собой захватить?

— Да хоть сотню.

Ты присматривался весь апрель

с большим терпением, называемым…

силой духа.

В «Ройзине», как правило, происходили все музыкальные события. Здесь до сих пор умудрились сохранить атмосферу интимности. Скорее, от тесноты. На Энн были короткая кожаная куртка и выцветшие джинсы, волосы стянуты в пучок на затылке.

Я сказал:

— Как раз для таких представлений.

— Нормально?

— Блеск

Я предпочел черное. Рубашка и брюки одного цвета.

Энн хмыкнула:

— Ты похож на избалованного священника?

— Капризного?

— Нет, избалованного в смысле… испорченного.

— Ммм… об этом стоит подумать.

Мы протиснулись сквозь толпу к сцене. Я сказал:

— Слушай, мне нужно посмотреть, как там Кэти.

— Она нервничает?

— Я нервничаю.

Кэти я нашел в маленькой гримерной.

— Я знала, что ты зайдешь, — обрадовалась она.

— Да?

— Надо сказать, в тебе кое-что осталось, несмотря на возраст. Вот… — Она подтолкнула ко мне стакан. Это была двойная, нет, тройная порция спиртного.

— Что это? — спросил я.

— «Джек…» в смысле «Дэниелс». Хорошо забирает для начала.

— Да нет, спасибо.

— Что?

— Я не пью.

Она резко повернулась и переспросила:

— Ты что?

— Не пью уже несколько дней. Стараюсь продержаться.

— Ух ты!

Я скорчил гримасу. Свет упал на стакан, заиграл рыжими огоньками в виски. Я отвернулся. Кэти спросила:

— А борода? Она зачем?

— Придает уверенности.

— Чисто ирландский ответ. Ничего не говорит. Иди… Мне надо сосредоточиться.

Я наклонился, поцеловал ее в макушку и шепнул:

— Ты — лучше всех.

Энн держала в руках стаканы.

— Кока-кола… Я ничего не имела в виду.

— Кока-кола годится.

Кое-кто громко поздоровался, кто-то высказался по поводу бороды, кто-то с интересом приглядывался к Энн.

Погасили свет, и мне показалось, что я заметил Саттона около бара.

Появилась Кэти. Толпа смолкла. Она сказала:

— Привет.

— И тебе привет.

Она сразу начала с пайковой версии «Залив Голуэй». Примерно как Сид Вишиос пел «Мой путь», с той только разницей, что у Кэти был голос. Она придала этой песне остроту, которую я уже перестал ощущать после многочисленных прослушиваний. Затем она исполнила песню Нила Янга «Палец на курке». Она спела много разных песен — от Крисси Хинд и Элисон Мойет до «Запутавшегося ангела» Марго Тимминс. Вывернулась наизнанку на этой песне. И исчезла. Бурные аплодисменты, свист, просьбы спеть еще.

Я сказал Энн:

— Она не будет петь на бис.

— Почему?

— Никогда ничего не оставляет про запас. Она выложилась.

Я оказался прав.

Зажегся свет. В зале чувствовалась теплая дружеская атмосфера. Энн заметила:

— Она великолепна! Какой голос!

— Пить будешь? Возьми спиртного. Я продержусь.

— Белого вина.

— Конечно.

Я взял вино, повернулся, чтобы вернуться к Энн, и тут увидел Саттона. Он загородил мне дорогу, взглянул на стакан и спросил:

— Вино? Это начало.

— Не для меня.

— Все едино. Та английская цыпочка его спокойно выдует. Подозреваю, она в постели может убить.

— Не твой тип.

— Они все моего типа. Ты про нашего мистера Плантера не забыл?

— Нет.

— Он обожает художников. Считает себя коллекционером.

— Ты с ним разговаривал?

— Очаровательный человек Я иду к нему завтра в полдень. Ты пойдешь в качестве моего помощника.

— Что ты собираешься делать?

— Подставить ублюдка. Я заеду за тобой в половине двенадцатого.

Я передал Энн вино и сказал:

— Я только попрощаюсь с Кэти.

— Скажи ей, она была на высоте.

Типичное для наших мест выражение, высшая похвала.

Гримерка Кэти была забита поклонниками. Кэти раскраснелась, глаза сияли.

— Ты потрясающе пела, — похвалил я.

— Спасибо, Джек.

— Я вижу, ты занята, я только хотел, чтобы ты знала.

— Оставь бороду.

— Думаешь?

— Создает впечатление, что ты — личность.

Змея покусала стольких, что мало

кто решался выйти из дому.

Мастеру удалось укротить змею,

и тогда люди стали бросать

в нее камни и таскать ее за хвост.

Змея пожаловалась Мастеру.

А он сказал:

— Люди больше не боятся тебя,

это плохо.

Разгневанная змея ответила:

— Ты же учил перестать пугать их.

— Нет, я учил тебя перестать

их кусать, но не переставать шипеть.

На следующее утро я приготовил себе настоящий завтрак. Если учесть, что я не был болен и не с похмелья, это событие — из ряда вон выходящее. Лицо заживало, остальное скрывала борода. Сделал яичницу и отрезал толстый кусок хлеба — с утра сходил к Гриффину.

Налил чаю и сел. Зазвонил дверной звонок.

— Мать твою, — выругался я.

Это был Саттон. Я сказал:

— Господи, чего ж так рано?

— Парень, я вообще не ложился.

— Пошли позавтракаем.

— Я свой завтрак выпью, спасибо.

— У меня только дешевое виски.

— А я дешевый парень. Дай мне кофе, чтобы закрасить виски.

Моя яичница остыла. После того как я принес ему кофе и бутылку виски, он показал на мою тарелку.

— Скажи, что ты не собираешься это есть.

— Теперь нет. У меня принцип. Люблю, чтобы жратва была хотя бы теплой.

— Капризный ты, однако. — Он оглядел квартиру: — Мне здесь понравилось бы.

— Что?

— Я заходил пару дней назад, ты где-то шлялся, так я поболтал с твоей соседкой. Лаурой.

— Линдой.

— Без разницы. Провинциальная зазнайка с гонором. Ясное дело, я ее так очаровал, что с нее трусики так и слетели. Не буквально, конечно. Как только она узнала, что я художник, предложила мне твою квартиру.

— Что она тебе предложила?

— Здесь что, эхо? Да, сказала, что ты переезжаешь, так что она ищет подходящего жильца.

— Стерва.

— Тяга к искусству, надо думать.

— Ты что, серьезно собираешься сюда въехать?

Он встал, допил кофе, невинно посмотрел на меня и сказал:

— Эй, приятель. Неужели я тебя подведу? Ты же мой лучший друг. Нам пора двигать, искусство зовет.

На улице стоял побитый «фольксваген-пассат». Ярко-желтый.

Я сказал:

— Скажи скорее, что я ошибаюсь.

— Ну да, «вольво» совсем развалилась. Пришлось взять взаймы это.

— Они же обязательно увидят, как мы подъезжаем.

— Ну и пусть!

Плантер жил в Оутерарде. Его дом стоял на въезде в деревню. Правда, слово «дом» не очень подходит. Плантер явно слишком часто бывал в Далласе и решил построить себе ирландский вариант южного особняка.

— Бог мой! — изумился я.

— Но впечатляет, правда?

Длинная, обсаженная деревьями дорожка привела нас к главному дому. Вблизи еще больше всяких прибамбасов. Саттон предупредил:

— Говорить буду я.

— Надо же, какая новость.

Он нажал на кнопку звонка. Я заметил видеокамеры над порталом. Открыла дверь молоденькая женщина в форме горничной. Она спросила:

— Que?3

Саттон одарил ее своей самой очаровательной улыбкой, совершенно демонической, и сказал:

— Buenos dias, senorita, я Senor Satton, el artist.4

Она нервно хихикнула и жестом предложила нам войти. Я взглянул на Саттона и спросил:

— Ты говоришь по-испански?

— Я уметь говорить.

Она провела нас в роскошный кабинет.

— Momento, por favor.5

Все стены были увешаны картинами. Саттон внимательно оглядел их и пришел к выводу: