Стражи - Кен Бруен

— Ты читатель… по сути дела эксперт-криминалист.

— Да.

— Читал «Убийца внутри тебя» Джима Томпсона?

— Пропустил.

— Ты пропустил его лучшую книгу.

Но есть Бог. И не только в песне Тома Джонса. В день выписки мне вернули одежду, постиранную и выглаженную. И пухлый бумажник. Ни у одного алкаша к концу запоя не остается денег в кармане. Это против закона природы. Когда я уходил из своей квартиры, у меня не могло быть с собой больше тридцати фунтов. Я уставился на бумажник.

Медсестра, неправильно поняв мой взгляд, сказала:

— Все на месте, мистер Тейлор. Мы не воруем у наших пациентов. Четыреста пятьдесят фунтов. Пересчитайте, если хотите. — И рассерженно хлопнула дверью.

Я попрощался с доктором Ли и спросил его:

— Я могу сделать взнос?

— Не пейте.

— Я имею в виду…

— Я тоже. — Он протянул руку и напомнил: — Существует Общество анонимных алкоголиков.

— Знаю.

— И торпеды.

— Тоже знаю.

Он не покачал головой, но по выражению его лица было легко понять, что он думает. Потом он спросил:

— Джек, у вас есть семья… друзья?

— Хороший вопрос.

— Ну, лучше вам это выяснить.

На улице вовсю сияло солнце. Проехал автобус, и все пассажиры уставились на меня. На фоне печально известной в Ирландии психушки, учитывая все мои ссадины и забинтованную руку, меня определенно нельзя было принять за работника этого заведения.

Я показал им палец.

Многие зааплодировали.

Естественно, до бара от больницы было рукой подать. На какое-то мгновение я повернул в ту сторону. Никогда еще моя внутренняя сирена не орала так громко. Нельзя… нельзя. Я оглянулся и почувствовал, как одобрительно кивнул доктор Ли, как будто он мог меня видеть. Я прошел мимо.

На вокзале мне пришлось ждать поезда всего полчаса. Посидел в буфете, ничего не заказывал. На стуле лежала газета. Снова трибуналы. Появилось чувство, что я тоже получил коричневый конверт. Посмотрел на дату в газете, и мой желудок сделал сальто: я был в психушке двенадцать дней. По одному на каждого апостола. Посчитав в уме, я догадался, что прогулял три рабочих дня и… зарабатывал деньги.

Подошел поезд, я сел у окна. В больнице я не брился и сейчас мог похвастать почти приличной бородкой. Я стал похож на папу Криса Кристофферсона. Из-за свернутого набок носа у меня был вид человека, с которым опасно связываться. Уходя из психушки, я внимательно посмотрел в зеркало. Решил интригующую меня проблему. Насчет собственных глаз. Они были чистыми и почти живыми. Не ясными, но где-то близко. После того как я годы видел в зеркале больные глаза, это было приятным открытием.

Когда мы подъезжали к Атенри, в коридоре показалась тележка с напитками. Парнишка лет восемнадцати спросил:

— Чай, кофе, минеральная вода?

— Чай, пожалуйста.

Я видел, что он изучает мои ссадины, и объяснил:

— Упал с мотоцикла.

— Ух ты!

— Да, гнал за девяносто.

— «Харлей»?

— А другие бывают?

Ему понравился мой ответ. Он спросил:

— Выпить не хотите?

— Что?

— Понимаете, у нас есть такие маленькие бутылочки, но, с другой стороны, кому захочется платить за них бешеные деньги?

— Нет… спасибо.

— Я дам вам две по цене одной. Ну как?

— Я не могу… в смысле… пью таблетки… болеутоляющие.

— А… таблетки… — Казалось, он и про таблетки все знает. — Мне пора, — сказал он. — Всего хорошего.

Сойдя с поезда, я встретил таксиста, которого знал всю жизнь. Он спросил:

— Налегке путешествуешь?

— Багаж прибудет машиной.

— Мудро.

Если вы умеете врать, не меняясь в лице, вы человек особенный. Таксисты, ясное дело, давно научились разбираться в людях.

Я смотрел на Эйр-сквер, и с каждого угла меня манили к себе пивнушки. Туристы с рюкзаками сновали взад-вперед в поисках «Нирваны», дешевого мотеля. В южном конце собрались молодые пьянчуги в полном составе. Поскольку некому было мне это сказать, я сказал сам:

— Добро пожаловать домой.

Мертвые

Входя в пивную «У Грогана», я одновременно ощущал страх и адреналин в крови. Стоящий за стойкой Шон меня не узнал. Я сказал:

— Шон.

— Бог мой, Пресвятая Богородица, явление Христа народу!

Он вышел из-за стойки и спросил:

— Господи, да где ты пропадал? Вся страна тебя разыскивает. Садись, садись, принесу тебе что всегда.

— Шон, выпивки не надо… только кофе.

— Ты серьезно?

— Увы.

— Молодец.

Понимаете, сразу становится ясно, что твои дела плохи, если трактирщик радуется, что ты не пьешь. Я уселся, чувствуя легкость в голове.

Шон вернулся с кофе:

— Я налил тебе туда молока, чтобы у него был не такой сиротский вид.

Я попробовал кофе:

— Господи, как вкусно!

Он хлопнул в ладоши, как развеселившийся ребенок, и сказал:

— Это настоящий кофе. Обычно я наливаю тебе, что осталось, но сейчас…

— Замечательный кофе, лучше не бывает.

— Давай рассказывай.

Ничто не останавливает беседу так успешно, как подобная просьба. Пропадает всякое желание говорить. Но он продолжил:

— Эта женщина, Энн. Каждый день заходила, все время звонила… а Саттон меня едва с ума не свел. Почему ты не позвонил?

— Не мог.

— А, понятно.

Шон вернулся с кофе:

— Я налил тебе туда молока, чтобы он не выглядел таким голым. — Но ему ничего не было понятно. Он встал. — Всему свое время. Я рад, что ты в порядке.

Через некоторое время я решил попытаться найти Саттона. Что оказалось совсем просто. Он торчал в баре в «Скеффе». Он и глазом не моргнул, только спросил:

— Где пропадал?

— Вильнул в сторону.

— Тебе идет борода — делает тебя еще страшнее. Пива или виски?

— Колу.

— Пусть будет кола. Бармен!

Саттон взял новую кружку пива и кока-колу и отнес все на столику окна. Мы сели, и он чокнулся кружкой с бутылкой воды:

— Будем здоровы.

— Будем здоровы.

— Значит, «Баллинсло»?

— Ага.

— Доктор Ли все еще там работает?

— Обязательно.

— Приличный мужик.

— Да, мне он тоже нравится.

Саттон поднял кружку, всмотрелся в нее на просвет, сказал:

— Сам туда дважды попадал. Когда первый раз вышел, сразу надрался.

— В первой же забегаловке?

Он засмеялся, но как-то грустно.

— Ну да, обслуга в том баре уже приспособилась, скажу я тебе. Ветераны, которые обслуживают постоянных возвращенцев. Там не пошалишь. Больница посылает туда своих ребят перед закрытием. Если ты там, считай, тебя поймали на месте преступления. — Он выпил полкружки. — Во второй раз я продержался два дня. Мучился ужасно. И можешь представить, как я оторвался, попав в бар.

— А сейчас?

— Сам видишь. Я пью, но тормоза у меня в порядке.

— И срабатывают?

— Мать твою, нет, конечно.

Я пошел, чтобы взять ему еще кружку. Глаза опустил.

— Еще колы? — спросил бармен.

— Лучше я перережу себе вены.

Бармена мое замечание ужасно развеселило. Вернувшись к Саттону, я рассказал ему о своем пухлом бумажнике.

— Ты ведь исчез двенадцать дней назад, так? Я смутно помню, что в тот день прикончили торговца наркотиками.

— Что?

— Ну да, какого-то панка. Около моста Сэлмон-Уэир. Измордовали всласть, стащили серьги. Полицейские были в полном восторге. — Он посмотрел на мою заново перебинтованную руку: — Гммм… — Потом взглянул мне в лицо: — А почему ты не спрашиваешь о мистере Форде, недавно усопшем педофиле?

— Надеялся, мне это приснилось.

— Не волнуйся, приятель. Вердикт: смерть в результате несчастного случая. Я был на похоронах.

— Шутишь.

— Почти никто не пришел.

Я не знал, что сказать. Саттон похлопал меня по плечу:

— Невелика потеря, черт побери.

Домой я пришел около восьми. Квартира показалась мне холодной и заброшенной. Я включил телефон и позвонил Энн. Она сразу меня узнала:

— Ох, слава богу! Джек… ты в порядке?

— Да, все нормально… Мне надо было уехать… Мне нужно было время…

— Но ты вернулся.

— Да.

— Чудесно. Я ставила за тебя свечку.

— Видит Бог, мне это было очень нужно.

Она засмеялась, и напряжение ушло. Мы договорились встретиться и пообедать на следующий день. Положив трубку, я задумался: почему я не сказал, что теперь стал трезвенником? Не то чтобы трезвенником, но не пью. Огромная разница. Если трезвость — норма жизни, то мне еще идти и идти. Я ничего не сказал, потому что не был уверен, буду ли трезвым, когда мы с ней встретимся.

От кока-колы у меня ужасно разболелась голова, но это можно пережить. Труднее было справиться с внутренним беспокойством.

Я посмотрел какую-то дрянь по телевизору и в одиннадцать лег спать.