Медный всадник - Полина Саймонс

Александр молчал, пока не докурил папиросу до мундштука.

– Ошибаешься. Коммунизм в Америке двадцатых, так называемое Красное десятилетие, был весьма моден среди богатых.

Отец Александра, Гарольд Баррингтон, хотел, чтобы сын вступил в Союз коммунистической молодежи – юные пионеры Америки, едва тому исполнилось десять. Он сказал, что союз нуждается в поддержке и новых членах, поскольку мало кто выражал желание в него вступить. Александр тоже отказался. Он уже был в младшем отряде бойскаутов и не собирался ничего менять.

Баррингтон был маленьким городком в восточном Массачусетсе, названном в честь Баррингтонов, живших здесь со времен Бенджамина Франклина. Основатель рода сражался в Войне за независимость. В девятнадцатом веке четверо Баррингтонов были мэрами, а трое предков Александра погибли в Гражданской войне.

Отец Александра хотел оставить свой след. Идти собственным путем. Мать, Джина, приехавшая из Италии в восемнадцать лет, чтобы приобщиться к американскому образу жизни, осуществила свою мечту, когда изменила имя на Джейн и через год вышла за Гарольда Баррингтона. Ради этого она постаралась забыть о семье, оставшейся в Италии.

Сначала Джейн и Гарольд считались радикалами, потом – социал-демократами и, наконец, вступили в Коммунистическую партию. Тогда в их стране это было позволено, и они восприняли идеи коммунизма всем сердцем. Современная, прогрессивная женщина, Джейн Баррингтон не хотела иметь детей. И Маргарет Санже, основательница движения за планирование семьи, считала, что Джейн совершенно права. На двенадцатом году супружеской жизни она решила, что дети все же не помешают. После пяти выкидышей на свет появился единственный сын, Александр. Тогда ей было тридцать пять. А Гарольду – тридцать семь.

Александр жил и дышал коммунистической доктриной с того момента, когда стал достаточно взрослым, чтобы понимать родной язык. В уюте и комфорте родного дома, где всегда было тепло и светло, Александр с легкостью произносил слова «пролетариат», «равенство», «манифест», «ленинизм», даже не понимая их значения.

Когда ему исполнилось одиннадцать, родители решили претворить идеи в жизнь. Гарольд постоянно попадал в участок за организацию так называемых мирных демонстраций на улицах Бостона. Наконец он отправился в Американский союз гражданских свобод и попросил помочь ему получить убежище в СССР. Для этого он был готов добровольно отказаться от американского гражданства и перебраться в Советский Союз, где надеялся обрести единомышленников. Бесклассовое общество, где нет безработных. Где не существует предрассудков. Где религия отделена от государства. Последнее не слишком радовало Баррингтонов, но они считали себя прогрессивно мыслящими людьми, согласными отказаться от Бога, чтобы помочь строить социализм.

Гарольд и Джейн сдали свои паспорта и прибыли в Москву. На первых порах их встречали и принимали как королевских особ. Казалось, один только Александр замечал омерзительно грязные туалеты, отсутствие мыла, нахальных беспризорников, одетых в лохмотья и часами дожидавшихся возможности стащить объедки из ресторана. Пьяные драки в пивных, куда Гарольд брал иногда Александра, вызывали в мальчике такое отвращение, что он перестал туда ходить. Ему все меньше и меньше хотелось бывать вместе с отцом.

Однако в гостинице с постоянным проживанием их всячески ублажали. Впрочем, как и приезжих из Англии, Италии и Германии. Гарольд и Джейн получили советские паспорта, оборвав тем самым последние связи с Америкой. Александр, как несовершеннолетний, должен был получить паспорт только в шестнадцать, вместе с припиской в военкомате.

Александр пошел в школу, выучил русский, обзавелся друзьями. Он медленно свыкался с новой жизнью, когда Баррингтонам объявили, что отныне придется выселиться из бесплатной гостиницы и самим о себе заботиться. Советское правительство больше не могло их содержать.

Беда в том, что Баррингтоны не смогли найти жилья в Москве. Пришлось перебраться в Ленинград, где после долгих поисков они отыскали две комнаты в ветхом здании на правом берегу Невы. Гарольд нашел работу на Ижорском заводе, Джейн стала пить. Александр все больше уходил в себя и учился с каким-то исступлением.

Все кончилось в мае тридцать шестого, когда Александру исполнилось семнадцать.

Джейн и Гарольд Баррингтоны были арестованы самым неожиданным… и самым обычным образом. Как-то Джейн не вернулась домой с рынка. Гарольд попытался было разыскать хотя бы сына, но перед этим они сильно поссорились, и он не видел Александра вот уже двое суток.

Через четыре дня после исчезновения жены, в три часа ночи, в дверь тихо постучали.

К сожалению, Гарольд не знал, что за Александром уже приходили сотрудники НКВД.

В Большом доме Джейн допрашивал некий Леонид Слоенко.

– Интересные вещи вы рассказываете, гражданка Баррингтон, – посмеивался он. – Не хотите знать, откуда мне все известно?

– Но мы с вами до этого дня не встречались, – пыталась она возразить.

– Таких, как вы, я повидал немало.

«Неужели? Неужели так много американцев эмигрируют сюда?»

– Тысячи, – подтвердил он, словно подслушал ее мысли. – И все хотят жить свободной жизнью, избавиться от капиталистического ига. Вам давно пора отбросить свои буржуазные воззрения и взглянуть на происходящее с точки зрения новой советской женщины.

– Разве я не сделала этого? Не отказалась от своего дома, работы, друзей, прошлой жизни? А вы меня предали.

– Каким же это образом? Тем, что накормили? Одели? Дали вам работу? Жилье?

– В таком случае почему я здесь? – выпалила Джейн.

– Потому что это вы предали нас. Нас, кто пытается трудиться на благо всего человечества! Стереть с лица земли бедность и нищету! Кто, как не вы, всего несколько недель назад посетили американское посольство в Москве? Забыли, как клялись в преданности Советскому Союзу? Работали в Народном фронте? Отказались от американского гражданства? Больше вы не американская гражданка, и им все равно, что с вами будет.

Слоенко рассмеялся.

– До чего же вы самонадеянны! Бежите из своих стран, обличаете правительства, обычаи, образ жизни, но при первых же затруднениях проситесь обратно! Ну так вот, американцам нет до вас дела! Отныне ты и твой сын – советские люди, и мы будем поступать с вами по советским законам!

Все это было чистой правдой. Две недели назад Джейн и Александр ездили в Москву, в американское посольство. Должно быть, за ними велось постоянное наблюдение. Прием, оказанный в посольстве, был, мягко говоря, прохладный. Америку не интересовала их судьба.

– За нами следили? – выпалила она.

– А ты как думаешь? И мы оказались правы: ты себя выдала. Теперь тебя будут судить за измену по пятьдесят восьмой статье. Знаешь, что тебя ждет?

– Знаю, – кивнула Джейн. – Скорее бы!

– Ну, зачем спешить? – протянул Слоенко.

Джейн уставилась на него. Высокий, представительный, сильный… Что она против него?

– Порвала со своей страной и предала ту, которая вас приютила. Говорят, вы, Баррингтоны, неплохо жили, пока разом со всем не покончили. Явились сюда. Что ж, мы встретили вас, как дорогих гостей, хотя были убеждены, что все вы шпионы. Да, мы наблюдали за вами. Необходимая предосторожность. Мы помогли вам встать на ноги, обещали, что позаботимся о вас, и за это требовали только беззаветной преданности делу социализма. Как от всех советских людей. Так сказал товарищ Сталин. А ты приползла в посольство, потому что снова решилась бежать. Как в свое время из Америки. А они от тебя отказались. И что теперь? Куда пойдешь? Что будешь делать? Не нужна ты ни нам, ни им. Показала, что недостойна доверия.

– Теперь только смерть, – спокойно кивнула Джейн. – А что будет с сыном? Умоляю, пощадите его. Он еще мальчик. И не отказывался от американского гражданства.

– Почему же? Отказался, когда получил приписное свидетельство и стал советским гражданином.

– Но он не вел подрывной деятельности в Америке. Не вступал в коммунистическую партию. Прошу вас…

– Да он самый опасный из вас, – перебил Слоенко.

Джейн увидела мужа всего один раз, последний, прежде чем появиться перед так называемой тройкой. Ей вынесли приговор и почти немедленно потащили на расстрел.

Гарольда арестовали через несколько дней. Да, все это время он тревожился за сына. Но отчаяние перевешивало. Отчаяние, вызванное сознанием того, что его идеи, надежды и мечты потерпели полный крах.