Свет молодого месяца - Эжени Прайс

В последний вечер перед отъездом Алекса в университет они договорились обязательно провести время вдвоем. Сразу после того, как Хорейс закончил работу в шесть часов, они отправились в платную конюшню, взяли напрокат верховых лошадей и поехали по Ист-Брод к густому сосновому лесу на окраине города. Когда они подъехали к широкому рву с крутыми берегами, Алекс придержал свою лошадь. Проехав, цокая, по деревянному мосту, переброшенному через ров, они молча въехали в девственный лес; тишина нарушалась только глухим стуком копыт по опавшим сосновым иглам.

— Я, бывало, играл здесь в детстве, — вспоминал Алекс, когда они сошли с лошадей и стояли, глядя на сосны с длинными иглами. — Это было прекрасное место для игры. На Севере я до сих пор скучаю по этим высоким соснам. Там сосны другие. Знаешь, Хорейс, ты ведь пожалеешь, что не едешь учиться со мной, даже несмотря на то, что теперь другие университеты принимают нас, бунтарей из Йеля, условно, с испытательным сроком в шесть месяцев.

Хорейс нахмурился.

— Алекс, это наш последний вечер вместе, потом мы долго не увидимся.

— Ладно, не буду больше об этом говорить. Просто дело в том, что я горжусь тобой, мой друг. Ты был тверд в Йеле. Ты показал, каков ты. У тебя превосходный ум. Югу нужны такие люди, как ты. Мне горько видеть, что ты пропадаешь зря, что ты связался с делами семьи Лайвели.

— Об этом не беспокойся, — огрызнулся Хорейс. — Работа у Лайвели — временная затычка.

— Но чем ты еще можешь заняться? У тебя незаконченное образование. У тебя нет необходимых знаний для того, чтобы заняться чем-то важным, — несмотря на отличный ум и верность принципам. Некоторые из тех ребят не представляли собой ничего особенного, а как у тебя сложится дальше, это важно.

— Спасибо, — сказал Хорейс, ухмыляясь. — Слушай, Алекс, я все хочу спросить твое мнение по одному вопросу. Ты считаешь, Стейнер — подстрекатель?

Алекс выглядел озадаченным.

— Ты имеешь в виду, потому что он был более или менее инициатором нашего так называемого бунта? Нет, не думаю. Почему ты спрашиваешь?

Хорейсу не хотелось спорить в эту их последнюю встречу, но ему надо было рассказать о своей реакции на критические высказывания плантатора из Сент-Мэри в адрес Федерального правительства. Как он внезапно услышал отголоски того, что говорил их друг Стейнер.

— Как это возможно, чтобы этот человек напомнил мне Стейнера? Как ты думаешь, возможно ли чтобы оба они руководствовались сходными настроениями?

— Оба они противились проявлению тирании, — сразу ответил Алекс. — Всякий благородный человек будет поступать таким образом.

— Согласен. Но меня это встревожило. Этот плантатор относится к тому типу людей, которые готовы сразу лезть в драку, хотя разумными путями можно этого избежать. И это заставило меня вглядеться в себя самого, и я увидел кое-что такое, что мне не нравится. Меня уволили из Йеля по той же причине, что и Стейнера.

— Слушай, Хорейс, ты же сын плантатора. И тебе не трудно понять точку зрения того человека. Что он необразован, не имеет значения. Ты же не можешь соглашаться с тем, как Север старается взять нас измором для того, чтобы забрать в руки Федеральное правительство! Правда, мы еще достаточно сильны, но если эти невыносимые поборы и дальше будут утяжелять тот груз, который Юг тащит на своих плечах, то экономика Хлопковых Штатов совершенно развалится. Ты ведь с этим согласен?

— Да, пожалуй, но…

— Но что?.. Северная теория управления по воле большинства вульгарна, основана на соображениях выгоды, — она неправильна! Настоящая политическая власть принадлежит здесь только людям из высшего класса. Мы, жители Хлопковых Штатов, чтим Союз за его высокий моральный принцип — права Штатов! Север поклоняется Союзу по принципу грубого коммерческого идолопоклонничества. Ты просто не хочешь пошевелить мозгами!

— Наоборот, я, кажется, только начинаю шевелить ими, — сказал Хорейс. Он понимал, что Алекс собирался спорить, исходя не из логики, а из своей эмоциональной точки зрения. — Может быть, нам лучше оставить этот разговор.

— Ни за что на свете! Я не собираюсь спокойно выслушивать, как ты не соглашаешься со мной по важнейшему вопросу прав Штатов!

— Разве я сказал, что не соглашаюсь?

— Ты веришь в высокий священный принцип прав Штатов, Хорейс?

— Да, конечно. Это основано на конституции. Но я также верю в Союз всех Штатов. И, вообще, я совсем не собирался заводить спор о политике.

— Он возник из-за твоего вопроса. Тирания есть тирания, не правда ли? Независимо от того, где она проявляется, — у Федерального правительства или у преподавателей в милом старом Йеле.

Хорейсу было не по себе. Он промолчал.

— Ты сейчас постараешься переменить тему разговора, Хорейс, но я все же хочу иметь уверенность в том, что ты не дашь обмануть себя всеми этими аболиционистскими разговорами лицемерного Севера. Ты умен, но в тебе сидит романтик. Вполне возможно, что они тебя вокруг пальца обведут своими речами. Это только кажется гуманным. Они кричат и распространяют памфлеты о том, как бесчеловечно с нашей стороны владеть рабами. Можешь быть абсолютно уверен, что они бы тоже завели себе рабов, если бы климат там был не слишком суров для сельской жизни. Не забывай, что торговля рабами ведется — и с большой выгодой — кораблями янки!

— Это рассуждение поверхностно, — сказал Хорейс. — Не все северяне имеют корабли для перевозки рабов и не все северяне аболиционисты.

Алекс вздохнул.

— Я только хочу, чтобы у тебя сохранилось четкое понимание относительно Хлопковых Штатов. Ты иногда слишком сентиментален. Это может исказить твой взгляд на вещи. Что бы делал твой отец без своих рабов? И, кстати, что они делали бы без него?

Хорейсу было неприятно, что Алекс заговорил на тему рабства. Работники в Сент-Клере были, казалось, так довольны и составляли такую необходимую часть жизни там, что он не мог себе представить Нью-Сент-Клер без них или их вне Нью-Сент-Клера. Они были едины. И, все-таки, в Йеле во время споров «за» и «против» рабства он был единственным южанином, не вступавшим в дискуссию. «Как бы то ни было, я теперь уехал с острова, — подумал он. — Я никогда не буду плантатором. Все это меня не касается».

— Ты не ответил на мой вопрос, Хорейс, — Алекс прервал его раздумья. — Что бы делал твой отец без своих рабов?

— У меня пока нет на это ответа. Я этого не продумал. Я не могу присоединиться ни к той, ни к другой стороне по вопросу рабства.

— Это невозможно! По такому жизненному вопросу, как право владеть тем или иным видом собственности надо быть или на одной, или на другой стороне.