Свет молодого месяца - Эжени Прайс

— Ты при папе поосторожнее выражайся.

— Не беспокойся, я знаю.

Мэри внимательно рассматривала его тонкое, восприимчивое лицо, темные круги под глубоко посаженными глазами, появившуюся у него твердую линию подбородка. Но в основном она думала о решении, которое представлялось ей правильным.

— Хорейс, я уверена, что тебе именно так и надо сделать. Окончишь другой университет и покажешь этим людишкам в Йеле! Я не знаю, что именно там произошло, но я совершенно уверена, что тебе следует решить так. Потом ты мог бы вернуться и открыть контору вблизи от дома, — может быть Брансуик к тому времени будет достаточно велик, если папе, мистеру Кингу и полковнику Дюбиньону удастся начать работу над каналом.

Он круто повернулся и побежал к реке. Мэри догнала его, схватила за плечи и изо всех сил попыталась встряхнуть. Он не пошевелился. Он был теперь взрослым мужчиной, а не маленьким братишкой. На глазах Мэри выступили слезы, такие же для нее непривычные, как и поведение Хорейса. А в следующий момент он обнял ее за плечи, и они оба плакали, прижимаясь друг к другу, пока не исчезла отчужденность и не высохли слезы.

— Извини, Мэри, — сказал он, и в первый раз за все время его глаза почти улыбались, — уж если мне вести себя, как маленькому, то лучше при тебе, чем при ком-нибудь другом.

— Глупости ты говоришь, — извиняться вздумал. Я бы, наверное, лопнула от ярости, если бы ты и дальше вел себя так странно. Ты не хочешь рассказать мне, что случилось в университете? Если не хочешь, не рассказывай.

Он взглянул на нее и сказал:

— Да, я хотел бы, чтобы ты знала, но дальше никаких разговоров.

Они сели вместе на покрытой наростами ствол большой упавшей сосны, подальше от реки, так, чтобы их не было видно. Он рассказал ей все, и, как показалось Мэри, ему стало, видимо легче, он был более спокоен.

— Ну, сестричка, что ты об этом думаешь? — Спросил он.

— Я считаю, что преподаватели были несправедливы, вот что я думаю.

— Я не об этом, — сказал он. — Как ты находишь, мог бы я поступить как-нибудь иначе?

— Нет, не мог. И если у тебя есть какое-то чувство вины, Хорейс Гульд, сейчас же сбрось его.

Он засмеялся, поднял сосновую шишку и швырнул ее, нацелясь в белку.

— Кажется, я не такой взрослый, как думал.

— О чем это ты?

— То, что ты сказала, что мне не надо чувствовать себя виноватым, очень помогло. Я должен бы решить это самостоятельно. Мне казалось, что я решил, но потом, дома, все как-то перемешалось.

— Чепуха. Теперь давай поговорим о том, сколько времени ты сможешь пробыть здесь и в какой университет ты…

— Нет, Мэри, с университетом у меня покончено, и даже ты не сможешь изменить это. Пойми это раз и навсегда, и больше не пробуй об этом заговаривать — никогда.

Она встала.

— Но, Хорейс, если ты не хочешь продолжать учиться, папа устроит тебе место — самую обыкновенную работу агентом в Саванне. Старый лысый Лайвели сейчас, вероятно, приехал на пристань в Джорджии. Папа сказал, что он собирается поговорить с ним насчет работы в этой глупой хлопковой торговле. — Она хотела, чтобы он посмотрел на нее, но он снова стал холодным и отчужденным. — Тебе хочется получить работу в Саванне, Хорейс? Ты сказал папе, что хочешь?

— Я ничего не говорил папе, за исключением того, что не собираюсь продолжать высшее образование. Насчет работы он решил сам, — так же, как ты решаешь, что я не хочу этой работы. — Он схватил связку травы, дернул, но она не поддавалась. — А я что — пешка? Что я думаю, — это совсем не имеет значения? Может быть, мне хочется заняться чем-то совершенно другим, чем то, что вы предполагаете! Разве ты или папа хоть на минуту подумали, что я, может быть, хотел бы сам выяснить, что я хочу для себя?

— Хорейс, голубчик, я должна знать, чего ты хочешь, чтобы поддержать тебя.

У него опустились плечи.

— Ты отлично знаешь, сестрица, что если папа устроит мне работу в Саванне, ты решишь, что это-то как раз и нужно.

— Нет, не решу!

— Решишь. Ты не пойдешь против папы, просто не сможешь. Ты по своему характеру не можешь пойти против того, чего он хочет, — будь то для меня или для кого-нибудь другого. Если бы это было не так, ты бы не была здесь.

— Нет, была бы, — огрызнулась она. — Это единственное место на всей земле, где я хочу жить, Хорейс Гульд, и в этом ты не смей сомневаться. Я живу здесь и забочусь о папе и о Нью-Сент-Клэр, потому что я хочу этого.

Он засмеялся.

— Значит, тебе повезло. Ты, по крайней мере, знаешь.

— Но тебе тоже нужно знать, чего ты хочешь. Я только об этом и спрашиваю. Если ты мне скажешь, я могу постараться повлиять на папу. Может быть, если бы ты побыл здесь некоторое время, ты бы смог обдумать и выяснить то, что тебе надо. Скажи мне только, что ты хочешь сейчас, в данный момент.

Он вскочил.

— Я не знаю, чего я хочу, — крикнул он. — Неужели ты не можешь это усвоить, сестра?

На этот раз она не пошла за ним; он выбежал из леса к реке, потом повернул назад на небольшую возвышенность, где предполагалось построить дом Блэк-Бэнкс. Он на одно мгновение остановился там, потом подбежал к Долли, вскочил в седло и помчался к дому отца.

Разговаривая сама с собой, Мэри медленно пошла к лошади.

— А может быть, ему на самом деле хочется остаться здесь? — Она легко села в седло, сначала встав на ствол поваленного дерева, и сидела, глядя на болото и на реку Блэк-Бэнкс. — Зря фантазировать бессмысленно. — Она пожала плечами. — Папа только сказал бы, что Хорейс слишком молод, чтобы стать землевладельцем. Но вот чего бедный папа не понимает, так это того, что Хорейс другой, он не похож на Джима, не похож на Джейн, не похож на меня. И может быть, — сказала она, трогая Питера в обратный путь, — он лучше, чем мы все вместе взятые.

Глава V

Было обеденное время, четыре часа, и Ларней, в чистом переднике и головной повязке, хозяйничая вокруг большого стола красного дерева, подавала блюда, полные горячей еды, с которых каждый брал себе порцию сам. Все это она делала медленно, более внимательно, чем обычно, чтобы получить больше времени, дольше наблюдать и слушать.

— А как, если мой мальчик не хочет работу в Саванне? — думала она. С того самого момента, как они сели за стол, — ее хозяин во главе стола, этот засушенный мистер Лайвели справа от него, и Хорейс слева, — ее мальчик не сказал ни слова. Он сначала вежливо усадил свою тетю, потом сестру, но не говорил абсолютно ничего. Ларней была рада, что мисс Каролине захотелось сегодня вскакивать и бежать на кухню за тем, что было нужно. Она вообще была живчиком и не любила сидеть на месте. Но главным было то, что не было надобности Ларней уходить. Она могла оставаться там, где ей хотелось быть, в комнате, где был Хорейс; она потихоньку молилась, и следила за каждым изменением выражения его лица.