Да помолчи уже, наконец. О чем мы говорим, когда говорим о любви - Реймонд Карвер

class="p1">Он забросил мешок с утками в кузов, а ружье положил на сиденье. Сел в машину и задним ходом аккуратно выехал на дорогу. Подождал, когда выедут они, доехал за ними до объездной дороги, остановился, не выключив мотор, и смотрел им вслед, пока их хвостовые огни не исчезли в направлении Топпениша. Он прогнал их со своего участка. Больше ничего не требовалось. Но он не мог понять, почему у него ощущение чего-то критического, неудачного.

Ведь ничего такого не произошло.

Из долины наплывали клубы тумана. Когда он остановился перед воротами, дом Чарли был еле виден, только свет на террасе. Уэйт не помнил, чтобы видел его при отъезде. Собака лежала на брюхе, дожидаясь его у сарая, и тут вскочила, стала нюхать мешок с утками; Уэйт перекинул его через плечо и пошел к дому. На террасе задержался, чтобы убрать ружье. Уток оставил на полу рядом со шкафом. Выпотрошит их завтра или послезавтра.

– Ли? – окликнула Нина.

Уэйт снял шапку, слегка открутил лампочку и, перед тем как открыть дверь, постоял в тишине и темноте.

Нина сидела за столом в кухне, на соседнем стуле лежала шкатулка с иголками и нитками. В руке у нее был лоскут джинсовой ткани. На столе лежала пара его рубашек и ножницы. Он налил в чашку воды и с полки над раковиной взял несколько леденцов – их вечно таскали домой ребята. Там же лежала сосновая шишка и несколько сухих кленовых листьев. Заглянул в буфет. Но есть не хотелось. Он отошел к двери и прислонился к косяку.

Дом был маленький. Некуда деться.

В тылу, в одной комнате спали дети, а в другой – он, Нина и его мать. Летом Уэйт и Нина спали иногда на дворе. Деться вечно было некуда. Мать все еще сидела у печки, теперь накрыв ноги одеялом, и смотрела на него маленькими глазками.

– Мальчики не хотели ложиться, пока ты не приедешь, – сказала Нина, – но я им сказала, что ты велел лечь.

– Ну и правильно, – отозвался он. – Им пора было спать.

– Я боялась, – сказала она.

– Боялась? – Он попытался произнести это так, как будто был удивлен. – Мама, и ты боялась?

Старуха не ответила. Пальцы ее елозили по краям одеяла, подтягивали, подсовывали, укрывали от сквозняка.

– Нина, как ты себя чувствуешь? Сегодня получше? – Он выдвинул стул и сел за стол.

Жена кивнула. Он больше ничего не сказал, сидел потупясь и ногтем большого пальца царапал стол.

– Ты их застал там, увидел? – спросила она.

– Там были двое парней, – сказал он. – Я их отпустил.

Он встал, подошел к печке с другой стороны, плюнул в ящик с дровами и стоял, засунув ладони в задние карманы штанов. Дрова за печкой почернели, кора отставала, а над головой у него торчала острога на лосося, с намотанной на зубцы коричневой сетью. Так в чем же дело? Прищурясь, он смотрел на нее.

– Я их отпустил, – сказал он. – Может, зря пожалел.

– Ты правильно поступил, – сказала Нина.

Он посмотрел из-за печки на мать. Но она никак не реагировала, только смотрела на него черными глазами.

– Не знаю, – сказал он. Пытался подумать об этом, но казалось, произошло это – непонятно что – уже давно. – Надо было бы посильнее их припугнуть, наверное. – Он посмотрел на Нину. – Земля моя. Я убить бы их мог.

– Кого убить? – спросила мать.

– Тех ребят на участке на Кауич-роуд. Насчет которых Джозеф Орел позвонил.

Он смотрел, как пальцы матери движутся по одеялу, щупая выпуклость вышивки. Он наклонился к печке, хотел еще что-то сказать. Но не знал что.

Подошел к столу и снова сел. Потом вспомнил, что куртка все еще на нем, встал, медленно расстегнул ее и положил на стол. Подтянул стул поближе к коленям жены, вяло взял пальцами рукава рубашки.

– Я подумал, может, сдать этот участок в аренду охотничьим клубам. Что нам толку от него? А? Если бы дом наш там был или здесь у нас этот участок, тогда другое дело, так ведь?

В тишине слышалось только потрескивание дров в печке. Он положил ладони на стол и ощущал биение крови в руках.

– Могу сдать его в аренду охотничьим клубам из Топпениша. Или Якимы. Любой из них обрадуется такому участку – он на пути у перелетных птиц. Одно из самых лучших мест для охоты во всей долине… Если бы я мог его как-то использовать, тогда другое дело. – Он замолчал.

Она чуть подвинулась на стуле.

– Если думаешь, что так надо поступить. Делай, как считаешь. Я не знаю.

– Да и я не знаю, – сказал он.

Он обвел взглядом пол, поднял глаза, минуя мать, и посмотрел на острогу. Встал, качая головой. Пока он шел по маленькой комнате, старуха повернула голову, легла щекой на спинку стула и прищурясь провожала его взглядом. Он поднял руку, снял острогу и сеть со щербатой полки и повернулся за спиной у старухи. Посмотрел на ее маленькую черноволосую голову и обтянутые коричневым шерстяным платком плечи. Повернул в руках острогу и стал сматывать с нее сеть.

– Сколько ты за нее получишь? – спросила Нина.

Он сам не знал. И даже смутился немного. Потеребил сеть; потом вернул острогу на полку. За окном скребла по стене ветка.

– Ли?

Он был в сомнении. Надо будет поспрашивать. Прошлой осенью Майк Чак сдал в аренду тридцать акров за пятьсот долларов. Джером Шинпа каждый год сдавал свою землю в аренду, но Уэйт не спрашивал его почем.

– Может, тысячу долларов, – сказал он.

– Тысячу долларов? – переспросила она.

Он кивнул, обрадовавшись ее удивлению.

– Может быть, столько. Может, больше. Надо разузнать. Поспрашивать кого-нибудь – сколько.

Это были большие деньги. Он хотел подумать, каково это – выручить тысячу долларов. Закрыл глаза и пытался подумать.

– Но это не значит, что продаешь, да? – спросила Нина. – Если сдал им в аренду, это значит, что она все равно твоя?

– Да, она все равно моя земля! – Он подошел к ней и наклонился над столом. – Нина, ты понимаешь разницу? Нельзя купить землю в резервации. Ты не знала? Я сдаю им землю в пользование.

– Поняла. – Она опустила голову и потрогала рукав лежавшей рубашки. – И они должны будут ее вернуть? Она все равно будет твоя?

– Как ты не понимаешь? – Он схватился за край столешницы. – Это аренда!

– А что мама скажет? – спросила Нина. – Она согласится?

Оба посмотрели на старуху. Но глаза у нее были закрыты; казалось, она спит.

– Тысяча долларов, – сказала Нина и покачала головой.

Тысяча долларов. Может, больше. Он не знал. Но даже тысяча! Он не знал, как к этому подступиться – оповестить людей, что сдает землю в аренду. В этом году уже поздно… но весной можно будет поспрашивать. Он сложил руки на груди и попытался думать. Ноги задрожали, он прислонился к стене. Постоял так,