Криошок - Марат Александрович Чернов

которые буквально убивают… Ты просишь меня признаться в бесчеловечном отношении к собственным сотрудникам? Но в этом вопросе таится ещё один глубинный сокровенный смысл… Оглянись, и, возможно, ты поймёшь, что случилось и не станешь вытягивать из меня мучительное признание.

Фридман удивлённо огляделся по сторонам, но не увидел ничего, кроме уже знакомого ему пейзажа – залитой солнцем ледяной пустыни, простиравшейся во все стороны вокруг станции, и его вопросительный взгляд снова остановился на человеке с крюком:

– Шахицкий мне кое-что рассказал…

– Я просил тебя оглянуться, – прервал его Киреев, – и спросить свою душу, что случилось со всеми и что нас ждёт?

– Я тебя не понимаю, – ответил Герман, ещё крепче сжав рукоять пистолета, поскольку ему начало казаться, что его собеседник теряет связь с реальностью.

– Хорошо, пожалуй, я дам тебе подсказку. Мы находимся на льдине, Герман. Вокруг нас глубокие тёмные воды.

– И что?

– Люди на дне. Все семнадцать заражённых. В живых остались всего четверо – океанолог, один из инженеров и гидрограф, включая меня. Ведь должен же кто-то позаботиться о том, чтобы эта… нечисть не достигла берегов континента. Должен сказать, нам было тяжело. Как ты понимаешь, никто по своей воле не хотел умирать, но я взял власть в свои руки.

– Насколько я понял, инфекция воздействует на мозг, – неуверенно проговорил Фридман. – Давай не будем обострять ситуацию и обсудим всё подробно в лаборатории.

– Ты даже не приглашаешь меня войти в дом? – сказал Киреев, посмотрев в сторону кают-компании. – Ты боишься, правда? Смертельно боишься, Герман.

– Ты знаешь, что я не боюсь ничего, – отрезал Фридман, уже начиная терять терпение.

– Есть вещи, которых боятся все. Я видел, как люди сходили с ума и бросались друг на друга, как бешеные псы. Инфекция и впрямь в некоторых случаях поражает мозг. Но не всегда – были и такие, кто сохранил здравость рассудка, однако, теряя драгоценное здоровье… Где Шахицкий? – неожиданно спросил он.

– В доме. По-моему, тебе нужен врач, так что…

– В доме, – глухо повторил Киреев таким тоном, будто речь шла о склепе. – И давно он с вами?

– Несколько часов. Послушай…

Неожиданно начальник станции сделал несколько решительных шагов в сторону кают-компании.

– Остановись! – Фридман выдернул пистолет из кармана и направил его на Киреева, чувствуя, как при соприкосновении с металлом на морозе начинает жечь обнажённые пальцы.

Киреев, видимо, по тону учёного понял, что тот настроен более чем бескомпромиссно и, застыв на месте, посмотрел на Германа.

– Не надо крайностей, – сказал профессор. – До прихода помощи мы обеспечим все условия выжившим, но только в карантине. Вам срочно нужно в тепло, с криошоком не шутят…

– Опусти пистолет, Герман, – прохрипел Киреев, делая шаг в его сторону.

Прикрывая глаза левой рукой от бьющего прямо в лицо солнца, Фридман машинально попятился назад, не спуская прицела с начальника станции.

– Отдай мне ствол, – ещё более угрожающе добавил Киреев, протягивая вторую руку, в то время как правой медленно покачивал в воздухе крюком.

– Первую пулю получишь по ногам, – уверенно сказал Фридман, и Киреев остановился.

Учёный с изумлением увидел, как начальник станции растянул синие, как у мертвеца губы в уродливой улыбке.

Указав на свой рот, Киреев сказал:

– Вначале начали выпадать зубы. Это было почти безболезненно и, как выяснилось, далеко не самое худшее. Те, кто сошёл с ума, испытывали жуткий холод до тех пор, пока кто-то не попробовал на вкус человеческую кровь. Не знаю точно, с чем это связано, но свежая кровь – животных или человека, не важно, – определённо пришлась им по вкусу. Они были похожи на тех живых мертвецов, которыми пугает Голливуд, только намного страшнее и сильнее. Мы постарались дать этим «зомби» серьёзный отпор, но в итоге заразились все. Конечно, мы повязали всех буйных, но дальше встал более актуальный вопрос, когда я понял, насколько опасна эта инфекция. Я нашёл единомышленников, и мы решили, что нужно предотвратить самую главную опасность. Шахицкий знает о болезни много, но думаю, что поделится с тобой далеко не всеми имеющимися данными. Я принял необходимые меры как чиновник, отвечающий на станции за всё. Чтобы на большой земле ничего не заподозрили, мы постоянно поддерживали связь с аэродромом, делая вид, что ничего не произошло. Три часа назад, видя, что все мы обречены, я принял окончательное решение. Мы пристрелили всех «бешеных» и сбросили их в разводье между льдин. Казалось бы, всё складывалось благополучно, но теперь я вижу, что у нас ещё много работы.

– Мне кажется, что это угроза или я ошибаюсь? – хмуро спросил Фридман.

– Шахицкий инфицирован, как и все мы.

– Я не заметил ни одного признака инфекции, – возразил учёный.

– И не заметишь ещё долго. Он носитель. Уверен, эта бактерия ещё преподнесёт нам всем сюрпризы. Собственно, мы и вернулись за Шахицким. У меня не было времени выкуривать его из лаборатории, ведь бакелит не так-то просто поджечь. Но я сделал вывод, что он не рискнёт уйти со станции. В последний радио сеанс нас предупредили об урагане и возможном торошении. Так что, если станцию сметёт или затопит, это будет лучший вариант. Наша задача уничтожить законсервированную бактерию и… ликвидировать всех уцелевших.

– Да вы тут все сбрендили! – воскликнул Фридман.

– Возможно. Но если мы не остановим эту напасть, не исключено, тогда сойдёт с ума весь мир… Кстати, у меня к тебе один вопрос, Герман, пока мы наедине. Зачем тебе понадобились спортсмены? Военные темнят как всегда, не так ли? – Киреев засмеялся через силу каким-то хриплым лающим смехом.

– Обычный тест. Совершенно безвредный. Мы собирались взять анализы крови в лаборатории и продолжить путь на полюс.

– Герман, – устало произнёс начальник станции, – будь со мной. Мы должны закончить начатое быстро, не причиняя особых мучений, ведь они такие же люди, как и мы.

– Нет, – Фридман покачал головой, не сводя глаз с Киреева. – Если ты совсем потерял рассудок, лучше уходи.

Мгновение Киреев молча смотрел на учёного, затем взмахнул крюком и медленно двинулся на него. Расстояние было небольшим, и времени на раздумье не было. Фридман понял, что нужно стрелять, но не смог нажать на курок. В своей жизни ему никогда не приходилось стрелять в живого человека. Лишь один раз несколько лет назад за всё время он пальнул из своего карманного пистолета в белого медведя, когда неожиданно столкнулся с голодным и агрессивным животным на станции. Тогда он сделал это, осознавая, что выхода у него не было, и зверь оказался слишком близко для предупредительного выстрела. Но сейчас ситуация была совсем иной. Он никак не мог избавиться от чувства какой-то ирреальности