Мятежный дом - Ольга Чигиринская

Зверики, надо сказать, были уже старенькие, и вид имели жалкий. Да и вообще вся клиника производила впечатление… ну да, «Паломника» в его последнем рейсе. Нет, разрухой пока и не пахло, и доктор Чэн изо всех сил держал уровень почти галактических стандартов… Но это «почти» и было муравьиным ходом, неуклонно разрушающим дамбу.

Цилинь ткнулся носом в колено, и Дик почесал тварюшку за ушами. Рядом курносая девчушка лет трех бегала вокруг клумбы за Таория. У Таория кружилась голова, он шлепался на зад, девчушка хохотала еще громче, а потом принималась его тискать. Таория ластился к ней, но не мог выдерживать ее темпа. Он тоже был старенький.

— Я смотрю на них уже почти час, — сказала Шана. — Он ни разу не упал на морду. Из какой бы позиции он не падал, он всегда умудряется развернуться и приземлиться на зад.

— Баттару-таория, — пробормотал Дик, усмехнувшись.

«Совсем как я».

— Что врач сказал?

— Сказал, что все паршиво и нужно протезировать клапан.

— Если есть что протезировать, значит, не так все паршиво, — Шана ткнула цилиня пальцем в рог, и тот обиженно поцокал прочь. Он не любил, когда его трогали за рог, и единорожка — тоже. — И надолго ты тут завис?

— Недели на три, самое меньшее.

— Чего так грустно? Куда торопишься?

Дик пожал плечами. Куда, в самом деле, торопиться? Он же никогда всерьез не верил, что сможет успеть до императорской свадьбы поднять восстание, возглавить его и отбить Бет. Иногда позволял себе мечтать об этом. Как говорит Шана, «мечты — это не больно, это бесплатно и от этого не толстеют». А всерьез — никогда не думал и не верил.

— В общем-то, никуда.

— А я только что слушала новости. В Пещерах заварушка была.

— Ну? — Дик встрепенулся.

— Планетники и хикоси друг друга побили. Трупов вроде нет, но драка вышла серьезная. На всех толковищах стоит крик. Что-то будет.

— Ничего не будет, накричатся и утихнут.

— Бабушка просила узнать — может, братику что-то нужно? — промурлыкала Шана.

«Братику нужно, чтоб бабушка куда-нибудь пропала», — подумал Дик, а вслух сказал:

— Да нет, ничего. Кормят тут хорошо, и костюмчик глянь, какой славный выдали…

Шана окинула взглядом больничные штаны и тунику.

— Тебе идет синий цвет, даже когда ты в этих линзах, — сказала она.

— Разрешаю тебе меня в нем похоронить.

— Что-то ты не в духе.

— А ты была бы, если бы тебя тут закрыли на три недели?

— Рассказывай. Ты волком на всех смотришь с того дня как Детонатор привез тебя на навегу. А с самим Детонатором даже не разговариваешь.

Дик пожал плечами. Пересказывать свой разговор с Детонатором он не собирался. Достаточно того, что Детонатор знает главное: кто она, что она и какую роль играла в «Горячем поле».

— Ладно, — с невиннейшими глазками прощебетала Шана. — Мне-то и в самом деле нечего будет здесь ловить, когда с официальным визитом наедет сеу Элисабет Шнайдер. Терпеть не могу всей этой показухи…

Дик (только чудом) не вздрогнул и головы не повернул.

— Что, даже не спросишь «когда»? — поинтересовалась Шана, болтая ногой.

— Зачем? Ты сама все скажешь. Это же твоя работа.

— А вот и ничего не скажу, — Шана поднялась и пошла прочь. На середине тропинки развернулась так резко, что длинная юбка задела Таорию, и тот снова шлепнулся. — До завтра, братик.

— Пока, — Дик помахал ей рукой и побрел в свою палату на четвертом этаже.

С настроением и в самом деле творилось что-то странное: он должен был обрадоваться тому, что здесь появится Бет, но вместо радости почувствовал только жестокое беспокойство. Собственно, почему «почувствовал» — оно как появилось в тот день, когда старуха его выследила, так и не отпускало. Как головная или зубная боль, оно отступало на задний план, когда появлялись какие-то важные дела, и возвращалось, когда делать было нечего. Поэтому перспектива провести в клинике три недели не радовала даже сейчас, когда в отдалении почти зримо сияла фигурка Бет. Ибо эту перспективу тоже соткала старая паучиха, своими собственными когтистыми лапками.

Дик чувствовал себя так же плотно осажденным и обложенным, как в подвале у Моро. Конечно, на его тело больше никто не покушался, несомненный плюс, но на этом все плюсы и заканчивались. Теперь каждое событие в его жизни было всего лишь узлом в чужой стратегической сетке. Даже хитрющий Ройе как-то вписывался в старухины замыслы. Все эти люди — Ройе, Габо, Огата, Карин, Хельга — ходили и говорили, и думали, что ходят и говорят по своей воле, а на деле представляли собой не более чем фигуры на доске старой чертовки. И сам он был такой же фигурой. От всего этого хотелось иногда вскочить на месте и заорать во весь голос, объясняя всем, какие они идиоты и во что они все ввязались.

Впрочем, что он может объяснить, если сам толком ничего не понимает?

…Палата была рассчитана на одного пациента и одного родителя пациента. Родительская койка была больше, и Дик занял ее. Никто не возражал.

Если бы не терминал биометрического наблюдения в углу, комната бы ничем на больничную палату не походила. Все выдержано в синих и желтых тонах, цвета — чистые и яркие, ковры мягкие, воздух пахнет хвоей, окно выходит на море. На континенте Сэйрю шутили, что тут просто невозможно построить дом, где хотя бы одно окно не выходит на море. Часть правды в этом была — в самом широком месте, в экваториальной части, континент имел семьдесят шесть километров, и там никто ничего не строил, потому что летом на экваторе было пекло. Город Киннан, порт двух морей, куда экологи переправили Дика и Пауля на рабочем катере с навеги «Юрате», находился в южном полушарии, и занимал все пространство между двумя океанами, от одного берега до другого. Гора Меру и гора Хорай ограничивали город с севера и с юга. Меру была чуть повыше трех километров, Хорай — чуть пониже. Дальше на юг и на север тянулась горная цепь Хребет Дракона. Суши как таковой на Сэйрю почти не было — горы обрывались в море.

Клиника располагалась почти на склоне Хорай. Долина, закрытая от свирепых ветров скальной громадой, позволяла разбить на территории клиники самый настоящий парк. И это был не единственный парк — девять корпусов клиники, соединенные длинными переходами в подобие иероглифа «поле», образовали четыре внутренних дворика, в которых от души порезвился садовый маньяк вроде Этана Леева. Плохо придется тому, кто попытается срезать дорогу из корпуса в корпус напрямик через двор — заплутает бедняга в трех соснах, четырех кустах и грудах причудливых камней…

Окно Дика выходило не на эти внутренние садики, а на внешний парк, где гуляли цилини и драконы. Парк снаружи огораживала стена высотой метра в три, но окно Дика находилось выше, и поверх стены он видел море.

Он уже почти полюбил море. Если бы не существовало пространства — море было бы лучше всего.

Задернув штору, Дик упал на кровать и нащупал рядом на тумбочке визор для чтения. Но так и не надел его — уронил руку и остался лежать с закрытыми глазами.

Причина, по которой он не рассказал о синоби ни Хельге, ни Дельгадо, заключалась в том, что его попросил Ройе. Даже не попросил — потребовал. Категорически.

Когда Ройе забирал Дика от Леева и на глайдере перевозил на «Юрате», он, ясное дело, для начала потребовал объяснений. И Дик даже начал давать эти объяснения — в хронологическом порядке. То есть, начиная с Моро.

Однако, когда рассказ дошел до того места, где госпожа Ли сделала свое безумное предложение, он запнулся. На долю секунды, не больше — но Ройе эту запинку заметил.

— Так чего она от тебя хотела? — спросил он.

— Да ничего. Я сам не понял.

Я точно убогий, подумал он. Ройе продвигает в лидеры Огату, это надо было держать в голове с самого начала разговора, а не вспоминать на ходу.

— Подумай как следует, — Детонатор покосился на юношу.

— По-моему, — сказал Дик, — ей кажется, что у вас на меня есть, ну, какие-то дальнейшие планы. И она вроде как дает понять, что этим планам пока мешать не хочет. Она так и сказала — дескать, ничего особенного нам от тебя не нужно, учись, лечись, понадобишься — свистнем.

— Шана, маленькая дрянь, конечно же, работает на них.

— Работает. Только никакая она не дрянь, и вы ничего ей не сделаете.

— Не сделаю, боя, не сделаю. Главное, ты сам глупости не сделай. Не влюбись в нее.

— Я еще не свихнулся влюбляться в синоби.

— Ну вот и славно. И я требую, чтоб ты не рассказывал своим имперским друзьям ни о том, как тебя похитили, ни о том, кто такая Шана.

— Это еще почему?

— Потому что океан глубок, а имперцы не любят синоби еще сильней, чем мы.

— Имперцы не убивают детей.

— Да неужели? — в голосе Ройе было столько сарказма, что Дик не выдержал.

— Не стоит мерить людей по себе. Мир не состоит из одних Рива.