Империй. Люструм. Диктатор - Роберт Харрис

печатями? Или когда поняли, что галлов принимают как почетных гостей в соседней комнате? Или когда Вольтурций внезапно передумал и решил спасти свою жизнь, давая показания против них? Думаю, они чувствовали себя, как тонущий человек, который постепенно понимает, что оказался на глубоком месте и отдаляется от спасительного берега. Лишь когда Вольтурций бросил Цетегу прямо в лицо обвинение в том, что тот хвастался, как убьет Цицерона, а затем захватит здание сената, Цетег вскочил и заявил, что больше не останется здесь ни на секунду. Однако два легионера из реатской центурии бесцеремонно пихнули его назад в кресло.

— А что можно сказать о Лентуле Суре? Что он говорил тебе? — спросил Цицерон, опять повернувшись к новому главному свидетелю.

— В книгах Сивилл, говорил он, есть предсказание, что Римом будут править три члена семьи Корнелиев, что Цинна и Сулла были первыми двумя, а третьим будет он сам и что он скоро получит власть в городе.

— Это правда, Сура? — Тот ничего не ответил, глядя перед собой и быстро моргая. Цицерон вздохнул. — Еще час назад ты мог спокойно уехать из города. Теперь же я буду так же виновен, как и ты, если позволю тебе исчезнуть.

Он кивнул солдатам, и те вошли, встав по двое за каждым из заговорщиков.

— Да откройте же письма! — закричал Катул, который не мог больше сдерживаться. Он был вне себя от того, что Рим предал потомок одной из шести семей, которые основали город. — Откройте письма, посмотрим, до чего дошла эта свинья!

— Не сейчас, — ответил Цицерон. — Мы сделаем это перед всеми сенаторами. — Он печально посмотрел на заговорщиков, которые теперь были его пленниками. — Что бы ни случилось, я не хочу, чтобы потом меня обвинили в подтасовывании улик или выбивании признаний.

Была середина утра, и, по нелепому совпадению, дом стал наполняться зеленью и цветами: готовилась ежегодная церемония в честь Благой Богини, на которой должна была председательствовать Теренция как жена верховного магистрата. В то время как рабы вносили корзины с миртом, зимними розами и омелой, Цицерон распорядился провести заседание сената в храме богини Конкордии, чтобы дух богини, покровительствующей согласию внутри государства, направлял мысли сенаторов. Он также велел немедленно поставить на форуме, перед рострами, статую Юпитера, созданную для Капитолия. Позже хозяин сказал мне: «Пусть боги будут моими защитниками, ибо, когда все это закончится, мне — попомни мои слова — понадобится вся защита, которую я только смогу получить».

Пятеро заговорщиков находились под охраной в атриуме, Цицерон же пошел в комнату для занятий, чтобы расспросить галлов. Их показания вызвали не меньшее, если не большее потрясение, чем признания Вольтурция. Оказалось, что перед выездом из Рима посла пригласили в дом Цетега и показали ему ящики с оружием: его собирались раздать, когда будет получен знак к началу резни. Меня и Флакка отправили обследовать эти запасы; мы обнаружили их в таблинуме, где ящики стояли от пола и до потолка. И мечи, и ножи, еще совсем новые, блестящие, были какого-то неизвестного вида, со странной гравировкой на лезвиях. Флакк сказал, что, по его мнению, это оружие сделано не в Италии. Я провел пальцем по одному из лезвий. Оно было острым как бритва и я с дрожью подумал, что им могли бы перерезать горло не только Цицерону, но и мне.

Когда, изучив ящики, я вернулся в дом хозяина, настало время идти в сенат. Нижние комнаты украсили приятно пахнущими растениями, с улицы внесли множество амфор с вином. Было ясно, что, какие бы таинства ни подразумевало поклонение Благой Богине, умеренности ждать не стоит. Теренция отвела мужа в сторону и обняла его. Я не слышал, что она ему говорила, да и не прислушивался, но видел, как она сильно сжала его руку. Затем мы отправились в храм Конкордии, окруженные легионерами; каждого заговорщика сопровождал один из бывших консулов. Заговорщики выглядели подавленными, даже Цетег растерял все свое высокомерие. Никто из нас не знал, чего ожидать. Когда мы пришли на форум, Цицерон взял Суру за руку в знак своего уважения, но патриций даже не обратил на это внимания. Я шел прямо за ними с коробкой, в которой лежали письма. Особое впечатление на меня произвел не размер толпы — почти все горожане собрались на форуме, наблюдая за нами, — а полнейшая тишина, висевшая над форумом.

Храм был оцеплен вооруженными людьми. Сенаторы с удивлением смотрели на Цицерона, который вел за руку Суру. Заговорщиков заперли в небольшой комнате рядом со входом, а Цицерон сразу прошел к возвышению, на котором, под статуей богини Конкордии, стояло его кресло.

— Граждане, — начал он. — Сегодня рано утром, как только взошло солнце, храбрые преторы Луций Флакк и Гай Помптин, действуя по моему распоряжению, во главе отряда вооруженных людей остановили на Мульвиевом мосту верховых, направлявшихся в сторону Этрурии…

Никто ничего не шептал, не слышно было даже покашливания. Стояла тишина, какой еще никогда не было в сенате, — полная страха, зловещая, давящая. Изредка я поднимал глаза от своих записей и смотрел на Цезаря и Красса. Оба сенатора сидели, откинувшись на спинку скамьи, и внимательно слушали Цицерона, боясь пропустить хоть одно слово.

— Благодаря верности наших союзников, посланцев галльских племен, потрясенных сделанным им предложением, я уже знал, что некоторые жители города собираются совершить государственную измену, и подготовился к этому…

Когда консул закончил свой доклад, упомянув о намерении заговорщиков поджечь город в нескольких местах и вырезать многих сенаторов и других известных горожан, раздался всеобщий вздох, похожий на стон.

— Теперь, граждане, надо понять, что мы будем делать с этими преступниками. Предлагаю для начала изучить улики против обвиняемых и послушать, что они нам скажут. Приведите свидетелей!

Сперва появились четыре галла. Они с удивлением осматривали ряды сенаторов в белых тогах, таких не похожих на их одежду. Затем ввели Тита Вольтурция, который дрожал так сильно, что еле мог идти по проходу. Когда они расположились на своих местах, Цицерон крикнул Флакку, стоявшему около входа:

— Введи первого из пленников!

— Кого ты хочешь допросить первым? — выкрикнул в ответ Флакк.

— Того, кто первый попадется под руку, — серьезно ответил Цицерон.

Первым оказался Цетег. Двое сопровождающих привели его из помещения, где находились все пленники, в зал, где ожидали Цицерон и сенаторы. Увидев вокруг себя сотоварищей, молодой сенатор слегка приободрился. Он почти спокойно прошагал по проходу, и, когда консул показал на письма, спросив, которое из них его, он небрежно взял свое письмо:

— Думаю, вот это мое.

— Дай его мне.

— Если ты настаиваешь, — сказал Цетег,