Вариант единорога - Роджер Желязны

Теперь Карлсон был готов.

Он прошел к Воспламенителю и перекинул рубильник. Где-то ожили батареи, и когда в темноте шкафа тонкий острый стержень проткнул красный круг в стене куба, он услышал щелчок. Услышал и помчался по лестнице, размахивая руками, хватаясь за перила, затем подбежал к окну и – ждал.

– Боже, – шептал он, – не дай им взорваться! Пожалуйста, не…

Темную вечность спустя генераторы начали жужжать. До него донесся треск и шорох помех с пульта радиосистемы, и он зажмурился. А затем все звуки умерли.

Он открыл глаза, когда вокруг него скользнули вверх окна – сотня высоких окон. Незрячие глаза пульта вспыхнули и уставились снизу на Карлсона, но он этого не заметил.

Он смотрел вниз, как зритель во время спектакля. И – видел город. Его город.

Внизу сияли огни, не похожие на звезды. Огни затмевали их. Они были созвездием, воплощенным этим городом, где жили люди, построившие свои дома. Из разрозненных огней создавалась звездная карта: ровные ряды уличных фонарей, реклам, светящихся окон в коробках зданий, случайный пасьянс ярких квадратов, пробегающих по стенам небоскребов, прожектор, царапающий острием луча облака над городом.

Он бросился к другому окну, и вечерний бриз растрепал его бороду. Далеко внизу жужжали движущиеся дорожки; он услышал их невнятный шепот, доносящийся из глубоких каньонов города. И он представил себе людей в своих домах, в театрах и барах – беседующих друг с другом, предающихся обычным развлечениям, обнимающих друг друга, играющих на кларнетах, поглощающих ужин. Спящие робомобили проснулись и помчались наперегонки по эстакадам; шум города рассказал ему всю долгую историю службы своим обитателям. А небо над ним казалось вращающимся колесом; и город был его осью, а вселенная – ободом.

…Огни вдруг померкли, став желтыми и тусклыми, и он торопливо и безнадежно перешел к другому окну.

– Нет! Не так быстро! Подождите хоть немного! – всхлипнул он.

Но окна уже закрылись сами собой, и огни погасли. Он долго стоял, всматриваясь в остывшую золу. А потом запах озона достиг его ноздрей и он увидел голубоватое сияние вокруг умирающих генераторов.

Он пересек зал и спустился к лестнице, которую оставил у стены.

Прижавшись лицом к стеклу часов и долго всматриваясь, он сумел различить стрелки.

Девять тридцать пять и двадцать одна секунда.

– Ты слышишь? – крикнул он, грозя кулаком кому-то невидимому. – Девяносто три секунды! Я дал тебе жизнь на целых девяносто три секунды!

Затем закрыл лицо руками и позволил тишине сгуститься вокруг него.

Долгое время спустя он прошел вниз по ступеням лестниц и дальше – по остановившимся дорожкам и длинному коридору-прочь из Здания. И уходя обратно в горы, он обещал себе – снова и снова – что никогда не вернется.

Роджер Желязны

Человек, который любил Файоли

Эту историю я знаю лучше, чем кто бы то ни было.

Выслушайте меня: я расскажу вам о Джоне Одене и Файоли…

Случилось это тем вечером, когда он бродил (ибо не бродить оснований не было) по излюбленным местам своего мира и когда увидел ее сидящей на скале рядом с Каньоном Мертвых; огненные крылья Файоли сверкали, трепетали, мерцали перед ним, а когда исчезли – появилась она, одетая в белое и плачущая, девушка с длинными черными локонами, опускающимися до самой талии.

И, сквозь страшный свет умирающего, уже почти мертвого солнца, в котором человеческие глаза не смогли бы ни оценить расстояния, ни охватить перспективу (но глаза Джона Одена, впрочем, могли), он подошел к ней и положил на ее плечо руку, и сказал слова приветствия и утешения.

Но она как будто не заметила его. Она плакала и серебристые капли слез сливались в блестящие дорожки на бледных как снег или мертвая кость щеках. Ее миндалевидные глаза смотрели сквозь него, а длинные ногти вонзались в ладони. Но крови не было…

И в это мгновение он понял, что легенды о Файоли – истина. Они действительно существуют – создания, принимающие облик прекраснейших женщин во вселенной, видящие живых и не замечающие мертвых. И Оден, будучи мертвым, обдумывал сейчас последствия того, что может произойти, если он временно вернет себе жизнь.

Он знал, что Файоли приходят к человеку за месяц до его смерти, – приходят к тем избранным ими немногим людям, которые еще умирают, – и в этот последний месяц жизни они даруют ему все то наслаждение, какое человеческого существа, и когда наконец наступает пора поцелуя смерти, выпивающего последнюю каплю жизни из умирающего тела, человек не просто принимает его – нет, он видит в нем собственное стремление. Такова власть Файоли, ибо познав такое, нечего больше желать я не к чему стремиться.

Джон Оден мысленно положил на одну чашу весов свою жизнь и смерть, существование в этом мире, свои обязанности и свое проклятие, а на другую

– Файоли – самое прекрасное из увиденного им за все четыреста тысяч дней своего бытия – и дотронулся до соответствующей точки под мышкой, включив механизм, возвращающий его к жизни.

Существо замерло под его ладонью, так как теперь неожиданно были: и его плоть, его прикосновение и ее тело, теплое и женское, которого он касался теперь, когда ощущения жизни вернулись к нему. Он знал, что его прикосновение снова стало прикосновением человека.

– Я сказал тебе «привет», и еще «не плачь», – произнес он, и лицо ее было изменчиво, подобно ветеркам, которые он уже забыл, в кронах всех деревьев, которые он позабыл тоже, со всей их утренней росой, их запахами я красками, вернувшимися к нему теперь.

– Человек, откуда пришли вы? Вас не было здесь.

– Из Каньона Мертвых, – ответил он.

– Позвольте мне коснуться вашего лица, – и он позволил, и она дотронулась до него.

– Я не заметила, как вы подошли. Не странно ли?

– Это вообще странный мир, – сказал он.

И она согласилась с ним. Но затем добавила: – Вы – единственное живое существо здесь.

Тогда он спросил ее: – Как твое имя?

И она ответила: – Называйте меня Ситией, – и он назвал ее так.

– Я – Джон, – сказал он ей, – Джон Оден.

– Я пришла, чтобы быть с вами, даря вам наслаждение и утешая, – произнесла она… И он понял, что ритуал, предназначенный на этот раз ему, начался.

– Ты плакала, когда я яашел тебя. Почему?

– Этот мир был пуст и одинок, а я так устала от странствий, – сказала она. – Вы правда живете здесь?

– Недалеко отсюда, – ответил он. – Совсем недалеко.

– И вы возьмете меня с собой? В место, где вы живете?

– Да.

И тогда она поднялась и встала рядом, а затем пошла за ним в Каньон Мертвых, туда, где было его жилище.

Они спускались и спускались, и путь, по которому они шли, был тлен, прах и останки когда-то живших. Но она, шла следом за ним в Каньон Мертвых, туда, где было казалось, не видела их, а только не отрывала взгляда от лица Джона и не отнимала от него своей руки.