Наперекор судьбе - Пенни Винченци

Джон поцеловал ее: вначале нежно, потом со все большей страстью. Еще через час они оказались в постели. Все происходило так, как она себе представляла. Он был с ней нежен, ласков, заботлив. Каждый его жест был полон бесконечной любви. Конечно – вспоминая об этом, она потом не раз делала упор на слове «конечно», – их интимные отношения не были бурным, необузданным сексом, который она познала с Лоренсом. Она не вскрикивала и не стонала, не проваливалась в глубины страсти и не испытывала наслаждения, граничащего с болью. В постели, как и вне ее, все у них было по-другому: мягко, спокойно. Здесь доминировала любовь. Однако Джон умел доставить наслаждение. Он очень нежно и плавно вел ее, разворачивая все новые и новые гаммы ощущений, каждая из которых оказывалась сильнее и богаче предыдущей… В эту первую и последнюю их ночь, проведенную вместе, они многое рассказали друг другу. Они говорили о прошлом и о будущем, если судьба сохранит им право на будущее. О Лоренсе Барти рассказала довольно скупо, назвав бурные отношения с ним увлечением молодости и чем-то вроде обряда взросления. О том, что Лоренс тогда завладел ее душой, разумом и телом, о том, что с его помощью она познала и раскрыла себя, сумела вырваться из прежнего, узкого, полного ограничений мира на широкий простор, о котором даже не подозревала, – обо всем этом Барти поведала в нескольких скупых фразах, словно все это было мелким эпизодом ее жизни.

А потом Джон уехал, сообщив, что их часть отправляют в Италию и на долгий срок.

– Я обязательно буду тебе писать. Знаю, что и ты тоже будешь. Но если какое-то время от меня не будет писем, ты не должна волноваться. Мне говорили, что плохие новости распространяются очень быстро. Письма идут медленнее, но ты жди моих писем и не прислушивайся к плохим новостям.

Часть, где служила Барти, перевели в Кройдон. Подобно миллионам людей в разных уголках земного шара, она и ее боевые подруги терпеливо ждали и учились жить бок о бок с постоянным страхом.

Публикация «Милосердия и благосклонности» задержалась на несколько месяцев, но роман сразу же стал пользоваться огромным успехом. Начальный тираж разошелся почти мгновенно, и возникла потребность в дополнительном тираже. Селия сбилась с ног, пытаясь найти бумагу для заказанных трех тысяч экземпляров, однако ей с трудом удалось напечатать только половину. Люси Гэлбрейт сделалась знаменитостью и желанной гостьей на литературных и светских обедах. Зима была скудной на новые романы. Выпуск книг резко упал. Читатели потянулись в библиотеки, где записывались в длинные очереди. Возрос спрос на классику: Троллопа, Диккенса, поэтов, считавшихся очень «английскими» по своему духу, – Теннисона, Шелли, Китса и, конечно же, на Руперта Брука, сочетавшего столь востребованный нынче патриотизм с сентиментальностью. Все это служило очень удачным фоном для «Милосердия и благосклонности», а легкая дерзость, с которой Люси вплела реальных людей в канву выдуманных ею событий, сделала роман темой разговоров в разных слоях лондонского общества. Люси выступала с публичными чтениями в книжных магазинах, где ее неизменно спрашивали, связана ли она каким-нибудь образом с герцогиней Уилтширской. Она очень быстро сообразила, что не стоит разочаровывать читателей, и стала отвечать на этот вопрос утвердительно. Это еще больше подхлестнуло спрос на книгу, причем многим хотелось иметь экземпляр с автографом писательницы. Оливер Литтон, наоборот, был сильно шокирован происходящим и даже попытался прекратить эту «вакханалию». Но Селия и Венеция сказали, что он должен быть благодарен Люси Гэлбрейт, оказавшейся их спасительницей. Венеция добавила, что книжная торговля – живой процесс и сейчас людям, чтобы они покупали книги, нужно устраивать спектакли. А Люси не только талантливая писательница, но и не менее талантливая сценаристка.

Леди Селия Литтон была не одинока в своей борьбе за сохранение лондонских литературных салонов. Ее часто видели в обществе поэта Джона Леманна, издававшего журнал «Нью райтинг». Леманн устраивал встречи на своей роскошной квартире в стиле ар-деко (он жил в районе Мейфэра, в Каррингтон-хаусе). Бывала она и у писателя Сирила Конноли, жившего неподалеку, в Челси. Конноли выпускал литературный журнал «Хорайзон». В его доме встречались такие литературные знаменитости, как братья и сестра Ситуэллы и Т. С. Элиот. Разговор обычно шел в ключе, который больше всего импонировал Селии и сочетал светские сплетни и обсуждение книг.

Ее очень охотно приглашали едва ли не на все светские приемы. Она и сама оставалась устроительницей таких приемов и превосходила большинство своих соперниц. Эмералд Кунард была вынуждена расстаться со своим громадным домом на Гросвенор-сквер и перебраться в «Дорчестер». В «дорчестерские меблирашки», как называли ее нынешнее жилье злые языки. Финансовое положение леди Коулфакс стало настолько тяжелым, что она, сохранив свои обеды по средам, брала с гостей небольшую плату.

Приемы на Чейни-уок не утратили великолепия, чего нельзя было сказать о подаваемом угощении. Но омлет с крольчатиной – яйца заменил яичный порошок – казался амброзией в обществе Эдит Ситуэлл или Сесила Дей-Льюиса. Хозяева усаживались по обеим концам стола: неизменно элегантная Селия, неизменно интеллектуальный и все такой же задиристый Оливер и их прекрасная дочь Венеция. Говорили, что ее талант проявился далеко не сразу, однако успехи в издательских делах заставили родителей рассматривать Венецию в качестве будущей главы издательства. Словом, корона Литтонов неожиданно обзавелась новым бриллиантом, сиявшим теперь среди гостей.

В запасе у «Литтонс» была еще одна книга, которой они прочили успех. Ее публикацию наметили на весну. Конечно, идеальным временем была бы предрождественская пора, но все упиралось в нехватку бумаги. Книга поражала своим обаянием и оригинальностью сюжета. Чувствовалось, что ее писал человек, несомненно, талантливый и обладающий чувством юмора. Читавшие невольно сравнивали ее – разумеется, не по стилю и не по содержанию – с произведениями современного классика – автора цикла романов «Меридиан времен», которыми зачитывались и взрослые, и дети.

Новая книга была романом для детей. Увлекательным, захватывающим. В ней автор описывал свою Англию: миролюбивую, прокладывающую путь к миру без войн. Название у нее было довольно простым – «Правь, дитя!». Дети и взрослые, получившие возможность прочесть ее еще до выхода в свет, мгновенно подпадали под ее благотворные чары, что не мешало им весело смеяться и испытывать воодушевление. Взрослые зачитывались до глубокой ночи, дети – тоже; с той лишь разницей, что им приходилось читать под одеялом, при свете фонариков.

Автором книги был молодой военный летчик Кристофер Литтон, трагически ослепший в своем последнем воздушном бою.

– Адель! Тебя к телефону.

Ну вот, опять у нее внутри все замерло. И так всякий раз. Это был не Люк, но этого человека ей было слышать почти столь же приятно.

– Моя дорогая, мы отчаянно нуждаемся в вашей помощи, – послышался в трубке мелодичный голос Седрика.

– Седрик, но я вам уже говорила: я не могу поехать в Лондон.

– Нет, дорогая. Не в Лондоне. Мне нужна ваша помощь там, где вы сейчас живете.

– А-а, понимаю, – растерянно сказала Адель, хотя ничего не поняла.

Вскоре все выяснилось: Седрику заказали снимки для журнала «Харперс базар».

– Моя нога еще не до конца зажила, и в больнице толку от меня мало. Так что я вернулся к своей привычной работе. Эти новые твидовые костюмы – такая безнадежная скучища. Мне просто стыдно фотографировать девушек в этих нарядах в студии. И тут я вспомнил, что вы рассказывали мне о ваших потрясающих успехах на бабушкиной ферме.

– Седрик, это не совсем так, – возразила Адель, начиная раздражаться.

– Дорогая, вы потрясающе выглядели бы даже в угольной шахте. Словом, я собираюсь привезти девчонок в поля и леса и сфотографировать их за простым и здоровым трудом. Например, в процессе сенокоса.

– Седрик, сенокос давно уже прошел. Даже урожай с полей собран.

– Но поля, думаю, никуда не делись. Мне хотелось бы приехать к вам и устроить съемку на природе. Было бы здорово, если бы вы подготовили соответствующие деревенские атрибуты. Плуг и все такое.

Адель ответила, что ей нужно спросить бабушку, но та вряд ли будет возражать.

– Замечательно. Лучшего места, чем ферма вашей бабушки, невозможно придумать.

Они приехали через неделю: три фотомодели, редактор отдела моды, Седрик и его помощник. Адель забронировала им номера в биконсфилдской гостинице.

– Седрик, в другое время я с радостью поселила бы вас в поместье, но сейчас это невозможно, – объяснила ему по телефону Адель. – К нам из Дувра переехала школа, и дом полон малолетних сорванцов…