Сдвиг времени по-марсиански - Филип Дик

— «Ради общего блага!» — передразнил его Строу,— Вы имели в виду: ради вашего блага?

— Боже мой, Строу,— нервозно заговорила Аннет,— в вас сохранилось хоть какое-то чувство ответственности? Разве вы не осознаете возможные последствия этого вторжения? Подумайте, по крайней мере, о наших детях. Мы должны защитить если не себя, то хотя бы их.

Тем временем Омар Даймонд продолжал вершить тайную молитву:

«Пусть силы жизни восстанут и одержат победу на поле брани. Пусть белый дракон избежит красного потока псевдосмерти, пусть благодать снизойдет на сей маленький мир и отвратит от него нечестивцев».

И он вдруг вспомнил картину, виденную им во время пешего путешествия в Адольфвилл. Картина однозначно предвещала вражеское нашествие: ручей, через который он перешагивал, вдруг подернулся кроваво-красной пеленой. Теперь он знал — то было знамение. Война, смерть и, возможно, разрушение и гибель Семи кланов и их семи городов — шести, если не считать ту помойку, на которой жили гебы.

Деп Дино Уоттерс хрипло пробормотал:

— Мы обречены.

Все взглянули на него, даже неутомимый Якоб Симион. Типично депская позиция.

— Прости его, Господи,— прошептал Омар Даймонд.

И сразу же, где-то в невидимом пространстве, дух жизни услышал эти слова и отозвался, простив полуживое создание, Дино Уоттерса из поселения депов Котюн-Мэтр.

Глава 2

Едва окинув взглядом комнату — стены с потрескавшейся гранитной плиткой, встроенные лампы, которые, по всей видимости, не работали, потертые кафельные полы, о которых он знал только по видеолентам прошлого века,— Чак Ритгерсдорф сказал: «Сойдет». Он достал чековую книжку и вздрогнул, заметив камин с кованой чугунной решеткой. Да это же настоящий музей!

Однако владелица этого старинного помещения подозрительно нахмурилась, рассматривая удостоверение личности Чака.

— Судя по тому, что здесь сказано, вы женаты, господин Ритгерсдорф, и у вас есть дети. А сюда нельзя въезжать с женой и детьми. Как указано в правилах, комната сдается только имеющим работу, непьющим холостякам.

— Ах вот в чем дело...— устало проговорил Чак.

Толстая пожилая домовладелица в длинном венерианском платье и меховых шлепанцах отказывала ему. Сегодня у него уже имелся печальный опыт по этой части.

— Я развелся с женой. Она сама воспитывает детей. Мне нужна комната для себя одного.

— Но они будут вас навещать.— Подведенные пунцовые брови домовладелицы слегка приподнялись.

— Вы не знаете мою жену,— заметил Чак.

— Обязательно будут, знаю я эти новые федеральные законы о разводе. Не то что старый, добрый «государственный» развод. Вы были в суде? У вас есть документы?

— Нет еще,— признался Чак.

Он находился в самом начале долгого пути. Прошлую ночь провел в гостинице, а в понедельник... В понедельник завершилась шестилетняя война — совместная жизнь с Мэри.

Пристально посмотрев на Чака, домовладелица вернула ему удостоверение личности, взяла чек и вышла. Чак закрыл дверь, подошел к окну и посмотрел вниз на улицу, заполненную машинами, реактивными прыгунами, экранопланами и многочисленными пешеходами... Скоро ему понадобится помощь его адвоката Нейта Уилдера. Очень скоро.

Ирония заключалась в самом их разрыве. Ведь профессия жены Чака как раз и состояла в том, чтобы предотвращать разводы: Мэри была семейным психологом-консультантом. Она пользовалась большим авторитетом здесь, в калифорнийском городке Марин-Каунти, где находился ее офис. Одному богу было известно, сколько человеческих отношений, давших трещину, она вылечила. Однако по несправедливому капризу матушки-природы именно этот богатый опыт и профессиональный талант Мэри довели Чака Ритгерсдорфа до этой унылой комнатушки. Добившись столь впечатляющих успехов в своей работе, Мэри так и не сумела побороть возросшее с годами презрение к собственному мужу.

Тем не менее он признавал, что в своей деятельности и близко не подошел к успеху, которого добилась Мэри.

Его работа, которую он очень любил, заключалась в составлении речевых текстов для симулякров Центрального разведывательного управления. Человекоподобные роботы широко применялись ЦРУ в пропагандистских целях на территории коммунистических стран, кольцом окружавших Соединенные Штаты. Острие пропаганды направлялось на огромную массу взрослого населения с низким уровнем образованности. Чак глубоко верил в полезность своей работы, однако она не была ни высокооплачиваемой, ни престижной. Сочиненные им тексты теперь казались ему тенденциозными, инфантильными и фальшивыми, если не сказать хуже. Он был всего лишь литературной клячей, наемным писакой. Мэри постоянно пеняла ему на это.

Но Чак продолжал заниматься своим делом, отвергая другие предложения, которые делались ему не раз за время их шестилетней совместной жизни. Возможно, Чаку просто нравилось слышать, как человекоподобный робот вдохновенно произносит его собственные слова, а может быть, потому, что он ощущал значимость своей работы, ведь Соединенные Штаты держали круговую оборону против растлевающих коммунистических идей. Государство нуждалось в относительно низкооплачиваемых служащих для обыденной работы, лишенной героизма и привлекательности. Кто-то ведь должен был программировать электронных агентов, которые внедрялись по всему миру, чтобы агитировать, влиять, убеждать. Однако...

Кризис в их совместных отношениях начался три года назад. Один из клиентов Мэри, личность с невероятно сложными семейными проблемами — он содержал трех любовниц одновременно,— был известным телепродюсером. Джеральд Фелд выпускал весьма популярную в стране юмористическую передачу — «Шоу Банни Хентмэна»: ему принадлежала большая часть капитала этой комедийной программы. Как-то раз Мэри дала прочесть Фелду несколько текстов, которые Чак написал для роботов ЦРУ. Тексты заинтересовали продюсера, потому что содержали большую долю юмора. Дело в том, что монологи Чака никогда не напоминали обычную назидательно-возвышенную чушь. О них часто отзывались как о написанных живо и со вкусом. Джеральд Фелд попросил Мэри организовать ему встречу с Риттерсдорфом.

Теперь, стоя у окна маленькой унылой комнаты, куда он перевез всего одну смену белья, и неподвижно глядя вниз на улицу, Чак вспомнил, в какой неприятный разговор с Мэри вылился тот случай. Разговор получился отвратительным до тошноты, расширив трещину в их отношениях до размера пропасти.

Для Мэри вопрос был ясен как божий день: есть возможность получить хорошую работу — этой возможностью нужно воспользоваться во что бы то ни стало. Фелд хорошо платит, к тому же работа чрезвычайно престижна. Подумать только: каждую неделю по окончании «Шоу Банни Хентмэна» имя Чака как одного из авторов будет появляться на экранах телевизоров в каждом доме Соединенных Штатов и даже кое-где за границей, в большевистском мире. Мэри наконец сможет гордиться — ключевое слою их разговора — такой замечательной, творческой деятельностью своего мужа. А для Мэри творчество было тем волшебным сезамом, который отворял все двери в жизни. Работа в ЦРУ — программирование электронных идиотов для пропаганды среди невежественных азиатов, африканцев и латиноамериканцев — такоюй не являлась. Кроме того, в состоятельных и богемных кругах, где вращалась Мэри, работать в ЦРУ считалось дурным тоном.

— Ты все равно что дворник с лопатой! — восклицала она, все более распаляясь.— Он тоже делает весьма полезную работу. Ты надежно социально защищен, и тебе уже ничего не хочется. Но ведь тебе только тридцать три, а ты уже смирился. Отбросил всякое стремление стать личностью.

— Послушай,— без всякой надежды попытался возразить Чак.— Тычто, моя мама? Или всего лишь моя жена? Почемуты не хочешь принять меня таким, какой я есть? Профессиональное чутье психолога видит во мне некие задатки? Я обязан подниматься по служебной лестнице? Ты что, хочешь сделать из меня президента «ТЕРПЛАНА»?

Нет, кроме престижа и денег, здесь крылось еще что-то.

Без сомнения, Мэри хотела видеть его другим человеком. Она, которая лучше всех на свете знала своего мужа, стыдилась его.

Если бы он согласился писать для Банни Хентмэна, то стал бы другим — именно в этом заключалась ее логика.

Чак Ритгерсдорф ничего не мог противопоставить такой логике. И тем не менее упорно стоял на своем: он не хочет бросать работу, не хочет менять свою жизнь. Что-то в ею натуре было слишком инертно. К лучшему или нет — он не знал. Ведь у каждого, наверное, есть свое привычное бытие... И он не мог так легко от него отказаться.

На улице под окном приземлился белый шикарный «шевроле», новая сверкающая шестидверная модель. Чак рассеянно разглядывал машину, пока внезапно не узнал в ней — невероятно, но факт — свое собственное летающее колесо. Мэри! Быстро же она его нашла!