Бетховен. Биографический этюд - Василий Давидович Корганов

ему в вину, между прочим, он даже не соблюдал обязательного ему молчания в важных государственных делах.

Дано без всякой дани и пр., и пр.

Г. адъютанта виновного и невинного просят корректуры симфонии в F и сонаты в А-диез, так как я именно теперь сижу дома, и скорее могу все сделать, в особенности надоедают мне некоторые с трудностями исполнения сонаты.

Желаю грубому, так и вежливому адъютанту выздоровления, чтобы наконец подвинуть дело вперед.

Л. в. Бетховен.

Штейнеру и К-о.

Еще прежние ошибки – к-а – следует исправить, потом следует указатель ошибок в партитурах, партиях и квартетных партиях. Все спит. Чтобы ускорить дело, мне придется явиться с громом и молнией.

Г-с.

Было условлено, что во всех готовых экземплярах квартета etc будут исправлены ошибки; тем не менее адъютант имеет наглость продавать таковые без поправок. За это сегодня же взыщу и накажу. С указателем, видимо, лишь издеваются; но и тут я сумею выйти с честью, и конечно, без всяких уступок. Сейчас прошу прислать песнь: «А Schusserl und a Reindl». Она нужна мне. Да будет известно, что если я до завтра не получу уверенности в большом рвении адъютанта к своим служебным обязанностям, то ему грозит вторая позорная отставка, хотя известное ему великодушие наше подсказывает намерение дать ему повышение.

Песню «А Schusserl und a Reindl», с вариациями или без, можно найти в каталоге.

Г-с.

Штейнеру.

Вся эта история с симфонией возмутительна, вот что вышло, как печатные партии, так и партитура полны ошибок; в готовых уже экземплярах придется исправить ошибки тушью, поручив это Шлеммеру, во всяком случае, отпечатать и разослать подробный указатель всех ошибок без исключений. Самый скверный переписчик совершенно так же переписал бы партитуру, как она отпечатана, еще ни разу мое произведение не появлялось в таком виде, с такой массой ошибок и с такими недостатками. Это результаты нежелания корректировать, не дали мне его своевременно на просмотр и не предупредили меня.

Посылаемые вам при сем экземпляры с моими поправками возвратите немедленно, исправив ваши и вместе с таковыми, чтобы я мог убедиться в их верности. Так упрямство само наказывает себя, а страдают от этого невинные. Ничего больше знать не хочу об этой исковерканной, изуродованной симфонии. Фу, черт! После этого действительно можно думать, что вы пренебрегаете публикой и готовы бессовестно третировать имя автора!

Так как я был болен, болен и теперь, и публика требовала это сочинение и т. п., все это может служить оправданием публикации вами указателя опечаток.

Храни вас Бог и – черт вас побери!

Прежде всего прошу составить указатель опечаток, как в партиях, так и в партитуре, потом я сравню это с партиями и с партитурой и потом придется немедленно отправить во все концы мира. Все это очень печально, но что же делать; такие случаи часто бывали в литературном мире.

Но впредь уж не упрямиться и не упорствовать, не то будет хуже.

Расписка моего капитала в 100 000 д. нужна мне на несколько дней, но не из недоверия! В субботу мне опять нужно разменять 100 фл. к. м. Так одно несчастье всюду следует за другим, храни меня Господь.

Ваш Б.

Тобиасу Хаслингеру.

Высокородный адъютант!

Я даже вовсе не видел рыжеватого унтер-офицера, вероятно, он больше не ждал у кассира Дама, так как должен был принести мне обратно оттуда одну бумагу, а потому прошу послать его еще раз к кассиру, т. к. я должен получить там денег, и рыжеватый пусть придет от Дама тотчас же ко мне. Жаль, что приходится надоедать Г-лл-ту, но я не могу дать своим людям такого поручения. Поэтому прошу послать рыжеватого к кассиру Даму, а оттуда ко мне. Письмо к Хебенштрету о германизации pianoforte прошу не показывать, а вернуть мне, я уже привык пользоваться его советами, так как я не мудрец и не глупец. Всякого блага г-ну высокородному адъютанту.

Увы, ни «радостные дни», ни ценные подарки и доходы этого года не изменили обычного настроения композитора, не рассеяли его мрачных мыслей, никак не отразились на всем складе его жизни.

О крайне скверном настроении композитора упоминает юный Маршнер (1795–1861), посетивший его осенью 1815 года и встреченный довольно нелюбезно:

– Гм, – раздраженно обратился Бетховен к будущему модному оперному композитору, – у меня не очень-то много времени… приходите реже… но приносите всегда что-нибудь…

Тем не менее огорченный юноша продолжал усиленно работать, и своими произведениями все более привлекал к себе внимание и расположение Бетховена, даже руководившего некоторое время созданием симфоний и сонат Генриха Маршнера, как и другого юноши, Генриха Хирша, также усердно следовавшего наставлениям Бетховена, но не написавшего ни одного выдающегося произведения.

Финансовые дела Бетховена запутываются все более: к долгу Штейнеру в 1300 гульденов прибавляется новый, Францу и Антонио Брентано, в 2300 гульденов, не говоря уже о мелких долгах приятелям. Правда, конец 1814 года принес ему значительные доходы, около десяти тысяч гульденов, но капитал этот, обращенный в банковые билеты, спустя год был завещан им своему племяннику, Карлу, а долги по-прежнему отравляли его дни до самой смерти, и кошелек оставался так же пуст, как после ряда концертов и бенефиса в 1814 году. О долге супругам Брентано и о своей нужде не раз упоминается в письмах к ним, рядом с именами банкира Геймюллера, издателей Нита и Зимрока, и с обычной игрой слов.

Госпоже Антонии Брентано

во Франкфурте-на-М.

Уважаемая подруга, надеюсь мои все дела вскоре поправятся, а пока принуждают меня не задумываясь принять присланный Фр. и вами вексель. Я его получил через незнакомца, который, кажется, исполнил это поручение нехотя, потому что после первого своего посещения, не застав меня дома, он явился вновь через неделю, передал мне вексель, не желая даже войти ко мне в комнату. Когда затем я пришел к Пахеру, то они позавчера еще не имели aviso и сами не знали подателя, как они сказали, вследствие чего я нашел нужным тотчас же уведомить вас об этом, и буду ждать ваших распоряжений по этому делу. Я возвратил бы вам вексель обратно, но, как вам известно, ничего в таких делах не смыслю, и легко могу оплошать.

Второпях, уважающий вас Бетховен.

Глубокоуважаемая подруга!

Так как я слышал, что вы имеете связи с Геймюллером, и прилагаю при сем удостоверение в этом (свиньи воистину заслужили свое прозвище), мне досадно, что при всем великодушии ко мне, вам приходится посылать еще это. Действительно, при таком безотрадном состоянии финансов, которому и