Кентерберийские рассказы - Джеффри Чосер

Чосер изменил лишь самый конец истории. Приехав домой, купец провел ночь в объятиях жены и лишь утром упрекнул ее, что она не рассказала ему о возвращенном монахом долге. Но красавица, нисколько не растерявшись, отвечает, что она решила, будто это был подарок монаха, и потратила деньги на новые платья. Да и вообще, по ее словам, долг и плата между супругами имеют совсем иной смысл:

Есть должники намного своенравней,Я ж долг супружеский плачу исправно.А задолжаю — так поставьте в счет,И заплачу сторицей в свой черед.

В подлиннике в словах жены скрыт непристойный каламбур: score it upon my taille (запиши это на мой счет), где слово taille, помимо бухгалтерского счета, означает также и женские гениталии. На такой аргумент купец не находит должного ответа. Он только говорит:

Ну что ж, жена, — промолвил кисло он, —На этот раз прощаю свой урон,Но впредь веди себя ты осторожно,А то и разориться этак можно.

Таким образом, все вернулось на круги своя, и жена вышла победительницей. Все довольны, и коммерческое начало, отождествившее деньги и секс, в этом, быть может, самом циничном из всех рассказов книги, как и следовало ожидать, полностью восторжествовало.

«Рассказ Аббатисы», следующий сразу за «Рассказом Шкипера», связан с ним по принципу контраста, где «полезное» (sentence) противостоит «приятному» (solaas) и высокий идеализм уравновешивает беззаботный и немного желчный цинизм. Правда, качество этого идеализма таково, что не может не вызвать у современных читателей ряд серьезных вопросов. Недаром же критики XX в. потратили столько времени и бумаги, чтобы объяснить эту на первый взгляд, казалось бы, столь простую и однозначную историю.1725

«Рассказ Аббатисы», как и предшествующий ему Пролог, написаны королевской строфой, что сразу же настраивает читателя на серьезный лад. Легко льющийся стих Чосера с переплетающимися рифмами и заключительным двустишием придает интонации поэта особый молитвенный характер. «Пролог Аббатисы» и представляет собой состоящую из пяти строф молитву, обращенную ко Христу и Богородице и содержащую просьбу о помощи «сказать стихи» во славу Пресвятой Девы.

Подобные преамбулы в форме молитвы часто встречались в религиозной лирике Средних веков и были чем-то вроде общего места. Однако Чосер внес в свой Пролог литургические мотивы, превратив его в, может быть, лучший образец религиозной поэзии в книге. Уже первые строки Пролога содержат реминисценцию из 8-го псалма, хорошо знакомого всем образованным читателям того времени: «Господи, Боже наш! Как величественно имя Твое по всей земле! Слава Твоя простирается превыше небес! Из уст младенцев и грудных Ты устроил хвалу»:

Господь и Бог наш, Ты, Чье имя стольВелико в мире, — молвила она, —Не только сильные сию юдольТвоею полнят славой; но хвалаИз уст младенцев, благости полна,Порой исходит; у сосущих грудьСокровищ веры можно почерпнуть.

Ученые указали, что 8-й псалом читается у католиков во время вечерней службы в честь Богородицы и во время мессы в память младенцев, убиенных Иродом.1726 Аллюзии на эти службы возникнут затем и в «Рассказе Аббатисы». Появляющиеся в Прологе образы лилии и горящего куста (неопалимой купины) традиционно считались символами Девы Марии, а вся четвертая строфа вообще была парафразом стихов из «Рая» Данте (XXXIII, 16-21).1727

Однако обилие подобных аллюзий вовсе не перегружает текст Пролога, но придает ему органичность, свойственную религиозному гимну. Его полный благоговения тон хорошо воспроизводит типичное в таких случаях чувство недостоинства говорящего (Аббатисы), взявшего на себя смелость сложить стихи в честь Пресвятой Девы:

Царица благодатная! Я такСлаба, и знания мои некстати;Нести сей груз я не могу никак;Но вроде годовалого дитяти,Которое едва лепечет: «Мати!» —Вот так и я — стихи сказать спешуИ в этом помощи Твоей прошу.

Вместе с тем Пролог вводит важнейшие для «Рассказа Аббатисы» темы недостаточности слов для выражения сути богословских доктрин троичности и высокого предназначения материнства, образцом которого и была Дева Мария. Само же упоминание «годовалого дитяти» в то же время передает и свойственный рассказу дух сентиментального благочестия, которое стало весьма популярным в Англии конца XIV в., когда резко усилились мистические настроения, вызванные кризисом схоластики. В этом сентиментальном благочестии чувство намного перевешивало разум и было главным критерием в мире религиозных ценностей верующих. Как мы помним, Чосер специально отметил сентиментальность Аббатисы еще в «Общем Прологе», рассказав, как она «боялась даже мышке сделать больно» и плакала над своими любимыми собачками.

«Рассказ Аббатисы» написан в жанре богородичного миракля. Истории, повествующие о чудесах, сотворенных Девой Марией, получили очень широкое распространение в эпоху позднего Средневековья, когда в Западной Европе окончательно оформился культ почитания Богородицы. Подобные истории тогда часто объединяли в специальные сборники (mariales), которые дошли до нас как на латыни, так и на французском и среднеанглийском языках. В большинстве этих мираклей Дева Мария чудесным образом спасала людей, попавших в, казалось бы, безвыходное положение, избавляя их от смертельной болезни или опасности и проявляя жалость к злостным должникам, разбойникам, а порой и убийцам и другим закоренелым грешникам.

Выбранный Чосером, или его Аббатисой, сюжет богородичного миракля, повествующего о том, как Дева Мария взяла под покровительство убитого евреями мальчика, который пел гимн в ее честь, был хорошо известен в XIV в. В большинстве из его версий Богородица оживляла мальчика, а евреи, покаявшись в содеянном, принимали крещение.

Как указали исследователи, антисемитизм часто встречался в средневековых мираклях о Деве Марии, авторы которых как будто бы напрочь забыли, что по своему рождению Богородица была еврейкой.1728 Причиной такой враждебности к евреям стала возникшая в эпоху крестовых походов неприязнь ко всем иноверцам (сюда входили, например, и сарацины, что проявилось в «Рассказе Юриста»). Свою роль здесь также сыграло и скептическое отношение иудаистских богословов к доктрине непорочного зачатия и рожденные на этой почве легенды о том, что евреи якобы пытались осквернить гробницу Девы Марии.

Отвергнув версии миракля с благополучным концом, Чосер взял для «Рассказа Аббатисы» наиболее жесткий вариант сюжета, в котором убийц подвергали пыткам и казни. На специфику такого выбора, скорее всего, повлияли события, случившиеся в Англии в XIII в., когда власти развернули жестокие гонения на евреев, приведшие, в конечном счете, к их изгнанию из страны (1290). Но уже за несколько десятилетий до этого изгнания, в 1255 г., против евреев в Англии было выдвинуто обвинение в ритуальном убийстве. Дело обстояло следующим образом. Живший в Линкольне мальчик по имени Хью, пытаясь поймать мяч, упал в выгребную яму на еврейской территории. Никто не заметил этого. Там его тело пролежало в течение 26 дней, пока его случайно не обнаружили гости, в большом количестве собравшиеся на пышную еврейскую свадьбу. Испугавшись, они пытались перепрятать тело мальчика, но его вскоре нашли. Поднялось волнение, начались погромы, и в результате около ста евреев было казнено. Мальчика же католическая церковь поспешила причислить к лику святых.

«Рассказ Аббатисы», написанный примерно через сто лет после изгнания евреев из Англии, строится на этом культурно-историческом фундаменте. Сам Чосер не мог видеть ни одного еврея у себя на родине, и, очевидно, поэтому он перенес действие рассказа за границу. Но хотя история Аббатисы повествует о совсем другом мальчике, убитом где-то в Азии, она сильно напоминает историю Хью из Линкольна, чье имя упомянуто в тексте. Аббатиса молится ему, прося о помощи.

Чосер внес ряд важных изменений в сюжет, вероятно, уже достаточно хорошо знакомый его читателям. Прежде всего он уменьшил возраст убитого школьника: во всех источниках ему не менее десяти лет, у Чосера — только семь. Мальчик еще не знает латынь, но пораженный красотой латинского гимна в честь Богородицы Alma Redemptoris Mater он просит своего старшего товарища объяснить смысл стихов, которые поют как антифон во время богослужения. Подобный сюжетный ход полностью соответствует сентиментальному благочестию рассказчицы.

Только у Чосера Богородица кладет на язык мальчика «зерно», которое позволяет ему петь гимн в ее честь и с перерезанным горлом, пока священник не убирает это «зерно» — и тогда Дева Мария тотчас берет мальчика «к Себе».