Кентерберийские рассказы - Джеффри Чосер

Версия Чосера достаточно близка «Книге о Мелибее и даме Разумнице», хотя поэт и внес в свой текст некоторые изменения. Так, он сократил следующую фразу: «Несчастна страна, которой управляет ребенок». В Англии конца XIV в. подобное утверждение могло бы показаться крайне неуместным, если не сказать опасным. Ведь уже в 1372 г. стало ясно, что главный наследник престола Черный Принц опасно болен и его место займет маленький Ричард, ставший впоследствии Ричардом II. Но и после того, как тот достиг совершеннолетия, эта фраза все равно могла вызвать неудовольствие сильных мира сего. Особенно, если принять во внимание довольно распространенную гипотезу о том, что Чосер написал историю о Мелибее сначала в жанре совета государю и лишь потом, слегка изменив ее, включил в книгу. Подобную гипотезу косвенно подтверждает и другое изменение, которое поэт внес в свой перевод французского оригинала, — он значительно усилил раздел о важности милосердия для правителя, что тоже могло быть воспринято как совет юному королю. Кроме того, некоторые ученые предположили, что в начале работы над книгой Чосер хотел отдать этот рассказ Юристу, который обещал рассказать историю в прозе, но затем отказался от этой идеи. Однако все эти гипотезы, какими бы правдоподобными они ни казались, остаются только гипотезами, и мы имеем дело с текстом, вошедшим в книгу и отданным Чосеру-паломнику.

Итак, перед нами длинный нравоучительный трактат в прозе, написанный в форме диалога в подражание «Утешению философией» Боэция. Как и у римского философа, женщина, обладающая несомненным интеллектуальным превосходством, в данном случае жена героя, путем тонко аргументированных доводов помогает ему увидеть истинное благо и справиться с постигшим его несчастьем.

Вернувшись однажды после приятной прогулки в полях, Мелибей, к своему ужасу, обнаружил, что во время его отсутствия враги пробрались к нему в дом и избили его жену и опасно ранили дочь. Придя в ярость, Мелибей клянется отомстить, но жена уговаривает его проявить терпение и не делать ничего сгоряча, предлагая собрать друзей и спросить у них, нужно ли ему начинать войну. Друзья дают противоречивые советы, а Мелибей по-прежнему жаждет мести. Тогда жена, успевшая уже отчасти охладить его пыл, с его согласия тайно встречается с обидчиками мужа и убеждает их в преимуществе мира и покаяния. Обидчики вручают свою судьбу в ее руки. В конце концов, Мелибей принимает их извинения и по совету жены прощает их.

Вся эта история имеет и аллегорический подтекст. Имя главного героя Мелибей означает «пьющий мед», т.е. в переносном смысле человек, живущий чувствами и страстями мира сего. Именно поэтому три его главных врага «плоть, дьявол и мир сей» наносят пять ран, соответствующих пяти чувствам, его дочери по имени София (Мудрость). Недаром жена Мелибея госпожа Разумница (Prudence), олицетворяющая разум, который должен господствовать над чувствами, пытаясь наставить мужа на путь истины, говорит ему:

«Слишком много вкусил ты медовой сладости богатства бренного, радостей и почестей сего мира, так что ты пьян ими и почти забыл Иисуса Христа, Создателя твоего; ты не почитал Его так, как следовало бы, и не поступал по словам Овидия, говорившего, что под медом, услаждающим твой вкус, скрыт яд, убивающий душу. И Соломон говорит: “Нашел ты мед — ешь, сколько тебе потребно, чтобы не пресытиться и не изблевать его”. И, возможно, Христос презрел тебя и отвернул от тебя лицо свое, и слух свой закрыл для слов милосердия, и также попустил Он, чтобы ты понес наказание, подобающее твоему проступку».

Однако Мелибей оказывается способным также пить и мед мудрых слов жены и потому, в конечном счете, справляется со своими несчастьями, вняв доводам разума. Ибо, как говорит госпожа Разумница, ссылаясь на послание апостола Иакова: «Суд без милости не оказавшему милость». Мудрость же самой Разумницы имеет явно выраженный религиозный характер, поскольку для нее источником разума, как и всех истинных благ, является Бог. Чосер-паломник постоянно подчеркивает этот трансцендентный аспект мудрости на протяжении всей истории, тем самым сближая ее с другими религиозными рассказами книги, особенно с «Рассказом Священника».

Интересно, однако, что форма изложения этой мудрости в «Рассказе о Мелибее» ничуть не менее, а может быть, даже и более важна, чем ее суть. Вся речь госпожи Разумницы полна нравоучительных сентенций, взятых либо из Библии, либо из творений известных мыслителей, высказывавшихся по данному поводу. Такие бесконечные отсылки к авторитетам вполне в духе средневековых трактатов, где, как было принято считать, они не замедляли, но украшали движение мысли.

Не менее важен и тот факт, что здесь их произносит женщина. Отстаивая свое право на мудрость, госпожа Разумница включается в развернутый на страницах книги дискурс о роли и месте женщины. Парадоксальным образом некоторые аргументы жены Мелибея подозрительно напоминают рассуждения Женщины из Бата. Чего стоят хотя бы эти слова Разумницы:

«Отсюда понятно, что если бы женщина не была хороша, а советы ее добры и полезны, то Господь Бог наш не создал бы ее и не назвал бы ее помощницей мужа, а скорее ему помехой. И как сказал в стихах один ученый человек: “Что лучше золота? — Яшма. — А что лучше яшмы? — Мудрость. А что лучше мудрости? — Женщина. — А что лучше хорошей женщины? — Ничего”».

Но вместе с тем Разумница и противостоит сумасбродной Алисон, являя собой образец терпения и самообладания. И это уже напрямую связано с другим аспектом средневекового дискурса о роли женщины, противостоящим антифеминистким тенденциям и не менее сильным и влиятельным, чем они. Его богато иллюстрирует средневековая иконография, изображавшая Мудрость, Богословие и Философию в женском обличии, и многочисленные жития, наделявшие женщину самыми высокими достоинствами, примером чему служили святые жены и девы и, конечно же, Сама Богородица. Чуткий слух Чосера воспринял и эту тенденцию, дав ей место в книге. И тут Разумница встает в один ряд с такими героинями книги, как Констанца, Гризельда и святая Цецилия.

Именно так воспринял «Рассказ о Мелибее» трактирщик, который, едва дождавшись его конца, сразу же стал жаловаться на собственную жену, совсем не похожую на кроткую Разумницу. Супруге Гарри вовсе не интересна мудрость, а мира в их семейной жизни нет и следа. Судя по словам трактирщика, они с женой как бы поменялись ролями. Она крайне агрессивна и жаждет мести, постоянно провоцируя его, а он лишь пробует образумить ее. Но все тщетно:

«О подлый трус! Не смеешь наказатьОбидчицу. Садись тогда за прялку,А нож мне дай, чтоб заколоть нахалку».И так с утра до вечера вопит,И в доме коромыслом дым стоит…

А затем Гарри обращается к Монаху. Шутливо обыгрывая знакомые нам по «Общему Прологу» немонашеские черты внешности и характера этого персонажа, трактирщик просит его рассказать следующую историю. Монах, терпеливо и снисходительно проигнорировав не очень тактичные шутки Гарри — не опускаться же ему до уровня простого трактирщика, — дает согласие поведать паломникам ряд «трагедий», особых нравоучительных историй, которых у него в кельи записано не менее сотни.

Для Монаха, как и для его средневековых слушателей, незнакомых с «Поэтикой» Аристотеля, трагедия была особым нарративным жанром, никак не связанным с театром. Само такое понимание трагедии, очевидно, восходит к известным строкам «Утешения философией», где госпожа Философия говорит: «И что иное оплакивает трагедия, как не безжалостные удары Фортуны, внезапно сокрушающей счастливые царствования?» (II, проза 2).1740 Чосер в глоссарии к собственному переводу этих строк Боэция так откомментировал их: «Трагедия — это поэтическое произведение о длящемся некоторое время счастье, которое оканчивается бедой».1741 Очевидно, однако, что акцент у поэта смещен с судьбы государств на судьбы отдельных людей, хотя то и другое очень часто связано. На основании такого понимания этого жанра Чосер и назвал свою поэму «Троил и Крессида» трагедией.

А вот как Монах раскрыл суть жанра в конце пролога к своему рассказу:

Трагедию бы я определилКак житие людей, кто в славе, в силеВсе дни свои счастливо проводилиИ вдруг, низвергнуты в кромешный мракНужды и бедствий, завершили такСвой славный век бесславною кончиной.

Открывающие же «Рассказ Монаха» строки еще раз подчеркивают личный аспект его историй:

Хочу воспеть в трагической манереСтоявших в этом мире выше всех,А после испытавших в полной мереКрушение надежд и неуспех;Кого разлюбит счастие, — от техУже не отвести судьбы удары.

Соответственно, «Рассказ Монаха» представляет собой целую коллекцию подобных трагедий, написанных римской октавой со сложной рифмовкой по схеме ababbcbc и насчитывающих от одной до шестнадцати строф. С дородным и жизнелюбивым Монахом из «Общего Пролога», увлекающимся охотой и любящим изысканную кухню, они связаны лишь самым косвенным образом — многие монахи того времени записывали в своих кельях разного рода нравоучительные истории. И как будто бы не больше того, если не считать чисто светского пафоса рассказа.