Гойда - Джек Гельб

Уж вечерело, но пир не смолкал, а напротив же – бушевал всё боле. Опричники, подобно и пирам царским, выведывали, кто из братии на что горазд, ежели упиться едва ль не до пределу. Басман-отец нынче, вопреки обыкновению своему, не состязался в том. Как хозяин поместья, Алексей Данилыч на пару с Василием Сицким бдели, кабы кто не убился.

Меж тем братия точно имела мнение о том, что немец, эдакий чудила заморский, мог взять на душу лютейшего самогона да выстоять, и паче того. Генрих перепил уже двух мужиков со стороны Сицких, которые не ведали, с кем тягаться принялись. Штаден похвалялся, что нынче может из лука стрелять без промаху. Фёдор вызвался держать яблоко в руке своей, и пущай немец встанет на расстоянии ста шагов али боле. Басман-отец больно занят был перепившими, а посему и вовсе не слышал, какие забавы затевает братия его, услышал бы – запретил строго-настрого подставляться.

Но всяко запрет на то прозвучал – не устами старика Басмана, но царскими устами. Плечи Фёдора резко опустились в недовольстве. Иоанн улыбнулся, глядя, сколь резко осаждена потеха для Басманова. В спор с государем пускаться ни у кого охоты не было. Заместо Фёдора поставили парнишку – кого-то из крестьянских. Дрожал холоп как осиновый лист, покуда Штаден натягивал тугую тетиву. Особенно приметна была дрожь в руке, в которой держал яблоко. Волей-неволей, да холоп метнулся, покуда свистнула тетива, и тот роковой рывок стоил парню тяжкой раны. Стрела раздробила насквозь руку.

Холоп опешил и несколько мгновений не чуял боли вовсе, хоть горячая кровь и текла рекой. Смешались возгласы ужаса, пьяный крик да смех раскатистый, покуда парнишку отвели в сторону. Сам раненый уж залился страшным криком, оттого и спровадили его с глаз долой, дабы не портил застолья. К слову, толком-то он никак и не портил пир – всяко братии даже потешно было с того.

– К чёрту идите! – отмахнулся Штаден. – Стой он ровно – обошлось бы!

– Да и впрямь, поделом ему! – с тем опричники подзывали стольников со сладким мёдом да винами.

Фёдор уж утомился, распевая да отплясывая прямо на столе. Несмотря на прохладу, которая заметно ощущалась в вечернем воздухе, Фёдор не накидывал плаща али тёплого кафтану, разгорячившись от ярого веселия. Варвара испросила на то дозволение у супруга да покинула шумное застолье. Фёдор проводил её в боярский терем да свёл с матерью. Светлана взялась приглядеть за невесткой, покуда идут гулянья.

Фёдор же воротился во двор под громкие возгласы опричников. Выйдя из дому, почуял юный Басманов, сколь в горле его пересохло, да поспешил напиться с застолья. Пойдя к столу, жених взялся за кувшин да испил прямо из него, усевшись спиною ко столу. Лишь испив до дна, Фёдор приметил подле себя Афанасия Вяземского да улыбнулся князю, утирая губы свои.

– Уж молви без лукавства окольного, – начал Вяземский, оглядев Басманова, – рядиться в бабу нынче будешь али как?

Фёдор рассмеялся. Высоко-высоко в вечеряющей пелене уже робко мерцали первые звёзды.

– Думалось мне, – протянул Фёдор, – тебе не по сердцу эта отрада моя.

– Ох, не по сердцу! – с улыбкой кивнул Афанасий да поднял чашу.

Юноша обернулся вполоборота да схватил чью-то чашу. Лишь мельком поглядел – полна ли? – а уж чем – безо всякой разницы.

– Да вот поставил я алтын, мол, предстанешь нынче не токмо в мужеском платье, – произнёс Вяземский.

Фёдор вскинул бровь, глядя на князя. Лукавый взор Басманова сверкнул ещё большею радостью.

– Стало быть, вовсе рядиться не буду, – усмехнулся юноша.

Со звоном чокнулись они да выпили чрез рукав. Едва Басманов хотел было отстраниться, как Вяземский прихватил его за затылок.

– И не боязно тебе сплоховать нынче перед Варькою? – шёпотом спросил Афанасий.

Фёдор усмехнулся, глядя куда-то вдаль да покручивая на пальце перстень.

Меж тем пьянка продолжалась. Немец, видать, вовсе не пьянел. Хоть от него несло, паче чем от пропащего пропойцы, всяко мог он держаться на доске, возложенной на покатую бочку. Не каждый в трезвости мог удержаться, а немцу было хоть бы хны. Порой к Генриху подходила Алёна, наполняя чашу его да наставляя – время какого обряду пришло. Тихонько то шептала она, да немец отвечал коротким кивком и в целом славно нёс бремя своё.

Меж тем же Басман-отец на пару с князем Сицким внесли одного из гостей в опочивальню да скинули на постель.

– От же, а с виду тот ещё крепыш! – усмехнулся Алексей, вытирая лоб да обрушившись с устали в кресло, заставленное в угол.

Василий вздохнул, переводя дух, да опустился подле мертвецки пьяного гостя на постели.

– Славный ты мужик, Вась! – молвил Алексей, всплеснув руками. – И от что хошь, то и думай, да рад я, что породнилися мы с тобою.

Князь Сицкий положил руку на сердце да кивнул. Басман-отец провёл рукою по лицу, откинувшись назад.

– Ежели чего, – молвил опричник, – ты уж не робей да испроси сам. Быть может, для прочих детей своих али ещё чего.

– Щедр ты, Данилыч, уж неча тут и молвить, – произнёс Василий. – Да всяко боюсь, нечем мне на щедрость твою ответить.

Алексей усмехнулся, поглядывая на князя.

– Не пристало тебе, гляжу, пред опричниками в должниках ходить? – с теми словами Алексей подался вперёд, сложив руки в замке.

Василий усмехнулся, разводя руками. Раздался робкий стук. Сицкий разом с Басмановым обернулись на порог опочивальни. В дверях стояла Дуня.

– Изволите чего? – спросила крестьянка.

Василий нахмурился, не будучи в силах воротить взор от страшных увечий на девичьем лице.

– Поди лучше к боярыне да испроси, чего она изволит, – молвил Басман-отец. – И проверь, как разместятся гости – чтобы всё устроено было с толком!

Дуня раскланялась и тотчас же удалилась прочь.

– За что так её? – спросил Сицкий, указав на своё лицо.

– А чёрт знает, не я порол, – молвил Алексей. – Стало быть, было за что.

Князь глубоко вздохнул, обернувшись к двери.

– Надобно к пиру воротиться – поди, бзыри эти спьяну учудят чего! – молвил Басман, подымаясь с места своего.

– И откуда силы в тебе столько? – протянул Василий, мотая головою.

– Али выбор есть? – усмехнулся опричник, польстившись словам Сицкого.

– От я уж еле на ногах стою, – произнёс князь, и видно было, с каким усильем поднялся он с постели.

– Нощью-то накануне хоть смог очи-то сомкнуть, княже? – спросил Алексей.

Василий глубоко вздохнул, проводя рукой по лицу.

– Не одно то, не одно… – протянул Сицкий. – Ты, Лёш, сына женишь. Я же дочерь отдаю. Не одно это, Данилыч, да и ты об том ведаешь. Не злись на меня – уж заручился я