Итальянские маршруты Андрея Тарковского - Лев Александрович Наумов

В тот же день: «Показывал фильм оператору и всем. Ужасная проекция. Норман переводил. Вечером с Норманом и Рере[422] Lanci ужинали у Марины — агента актеров. Прекрасная квартира с террасой, выходящей на Тибр. Устал. Пустые разговоры…» Вероятно, речь идёт о просмотре «Соляриса», поскольку несколько раньше, 15 июля, режиссёр писал: «Пытался (с Франко) поискать кое-какие места в Риме для съёмок. Вечером смотрел „Солярис“ в связи с показом в Таормине. Впечатление самое странное. Плохо играют актёры, особенно Гринько. Плохо смонтировано. Надо бы сократить. Если бы фильм был мой (в смысле проката), я бы его ещё помонтировал. Неточные склейки. Затяжки на склейках. Но, тем не менее… Мне казалось, что „Солярис“ хуже. Там что-то есть. Есть куски просто неплохие». 21 июля Тарковский формулировал ещё жёстче: «Видел „Рублёва“. Очень плохо всё это. „Солярис“, „Рублёв“».

В подобных высказываниях режиссёра следует видеть не столько переоценку прошлых работ, сколько признак творческой эволюции, а также смены эстетического курса. По «Солярису» проходит некий водораздел, заканчивается один творческий период и начинается другой, куда более универсальный, лишённый национальных признаков, но обогащённый метафизикой киноискусства. И безотносительно трагической смерти, эта тенденция достигает апогея в «Жертвоприношении».

Читатели дневников, интервью и прочих текстов Тарковского обратят внимание, что о «Зеркале» он негативно высказывался существенно реже. О «Сталкере» — всего несколько раз, долгое время называя эту картину своим самым удачным фильмом. О западных работах он, за редкими исключениями, плохо не говорил вообще.

Последнюю из приведённых дневниковых записей режиссёр сделал уже на Сицилии, куда отбыл 19 июля. Этот остров — «отдельная Италия» во всех смыслах. Здесь частенько пахнет дымом, недаром вулкан Этна веками считался входом в преисподнюю. Улавливаемые же аллегорические «запахи» зависят от каждого оказавшегося тут человека. Кому-то везде будет мерещиться аромат дона Корлеоне, а кому-то будут бить в ноздри «Приключение» Антониони[423] и «Леопард» Висконти. Автомобильное же путешествие по Сицилии с востока на запад, в сторону Палермо покажется поездкой по картине Ван Гога, чудесным образом сохранившего душевное здоровье.

Что касается Таормины, то в этом городе, расположенном на восточном берегу, традиционно проходило вручение премии «Давид ди Донателло». Место совершенно сказочное. Греки прибыли сюда в 734 году до н. э. и обнаружили, что весь остров плотно заселён. Исконных обитателей Сицилии принято разделять на три народа: элимцы на западе, сиканы в центре и сикулы на востоке. Они принадлежат к разным этническим группам, и быть может, именно из-за такой неоднородности на относительно малой площади остров представляет собой целый мир в миниатюре.

Эллины не помедлили основать по прибытии порт под названием Наксос, а потом, если верить Страбону, выходцы из Наксоса положили начало другому городу — Тавромениону, будущей Таормине. В IV веке до н. э. это было уже весьма преуспевающее поселение, едва ли не крупнейшее на Сицилии.

Не кто иной, как тиран Тавромениона Тиндарион призвал на остров легендарного эпирского царя Пирра, чтобы вместе выступить против Сиракуз. Ганнибал считал Пирра вторым величайшим полководцем после Александра Македонского, а приверженцы спиритуальных взглядов верили, будто неуёмный дух последнего попросту нашёл в эпирском царе своё новое пристанище. Пирр, кстати, ещё и приходился македонскому правителю родственником — его отец был племянником матери Александра.

Вошедший в большинство языков мира фразеологизм «пиррова победа» возник не здесь. Однако на Сицилии Пирр тоже одержал верх в союзе с Тиндарионом, и этот триумф оказался ничуть не более осмысленным и дальновидным. Уже через два года Тавроменион пал под натиском Сиракуз и, вдобавок, ему пришлось воевать за их тирана против мятежных мамертинцев. Свободным город более не был, попав впоследствии в сферу влияния Рима.

В 134–132 годах до н. э. Таормину, как и две трети острова, охватил бунт рабов в ходе так называемого Первого сицилийского восстания. Так что Сицилию можно назвать ещё и колыбелью смуты или борьбы за независимость. В любом случае, именно тут имел место чуть ли не самый ранний исторический прецедент, когда человек из низов — здесь это был раб по имени Евн — провозгласил себя непризнанным царём и повёл за собой народ. На свою сторону ему удалось привлечь более ста тысяч человек. Проблема в том, что относительное количество невольников на острове было слишком большим, а римские гарнизоны находились за морем. Именно в силу последнего обстоятельства подавление восстания растянулось на годы. Пока на Сицилию переправляли войска, армия рабов всё крепла, росла и накапливала провизию в городах, ожидая осады.

Однако это было восстание обречённых: вряд ли Евн обезумел до такой степени, чтобы рассчитывать перебраться на материк и продолжить своё победоносное шествие. Риму же потребовалось очень много сил, чтобы осадить каждый захваченный мятежниками населённый пункт. Привлекли даже консульские войска. Бывшие рабы никогда не сдавались, не открывали ворота, и Таормина стала одним из самых надёжных их оплотов. Они умирали от голода, но отправлялись в мир иной свободными людьми.

Город и дальше играл важную роль в многочисленных военных кампаниях. После падения Западной Римской империи им владели арабы, норманны, Ангевины, Арагоны… В XVII веке его осаждали французы, но им Таормина не далась. А потом, как отрезало… Европу и особенно Италию сотрясали войны, а славный город жил другой жизнью — светской, курортной.

В XIX веке он был известен исключительно как популярное место довольно дорогого и специфического отдыха. «Таормина — более вежливое название Содома», — так отрекомендовал его английский публицист Гарольд Эктон. Всё дело в том, что на некоторое время город стал излюбленным курортом преуспевающих гомосексуалистов. Заметим: тогда толерантность в континентальной Европе была на несколько ином уровне.

Сейчас Таормина известна в первую очередь своей киноисторией — съёмками, местным фестивалем и премией «Давид ди Донателло», на которую приехал Тарковский. Давнее прошлое отринуто. Хоть здесь и немало архитектурного новодела под старину, отношение к древности тут не такое, как в остальной Италии. Нет-нет да наткнёшься на античную колонну, наскоро выкрашенную масляной краской.

Сувениры настойчиво убеждают, что Таормина хочет помнить лишь о кино. Открытки, магниты и прочие безделицы несут изображения не греческого театра, не палаццо Корвая, не городского собора, а Одри Хепберн, прогуливающейся с Энтони Перкинсом по главной улице в толпе поклонников. Или Моники Витти, сидящей в зрительном зале. Или Федерико Феллини, получающего премию. Выставка в палаццо посвящена не истории Таормины, а пятидесятилетию фильма «Леопард» и конкретно участию Алена Делона и Клаудии Кардинале в картине. Кино и только кино! Город отрицает иную историю. А ведь он оказывал удивительно