И закружилась снежная кутерьма - Татьяна Ватагина

— О, да ты совсем ничего не знаешь! Даже есть не умеешь! Как свою невесту спасать будешь? Маяне, покажи ему, как надо.

Девчушка лет двенадцати, прыская от хохота и еле удерживаясь, чтоб не расхохотаться окончательно, взяла у меня юколу, закусила ее кончик зубами, и вынув откуда-то ножик, вмиг отрезала кусочек у самых своих губ. Только лезвие сверкнуло.

— Вот так едят юколу.

Я порылся в карманах, вынул мультитул, думая, что тоже не лыком шит — есть у меня, чем отрезать угощение. Женщины смотрели на меня с огромным интересом, даже шить перестали.

В общем, лезвие завязло в этой самой юколе.

Мои хозяйки аж повалились друг на друга от хохота. Ну, что же, хорошо — я смог порадовать их в этот вечер не только любовной мелодрамой, но и комедией. Как они тут обходятся без телевизора!

Моя спасительница ловко перебросила мне через костер уже знакомый ножик в ножнах, и я, несколько раз перевернув его, все же поймал. Женщины смотрели на меня, как на бродячий цирк, раскрыв рты, и только что не хлопали.

Первую половину юколы я съел под выжидательными блестящими взглядами, но потом дамы увидели, что я справляюсь, и вряд ли покажу им что-нибудь забавное, вроде отрезанного носа, и вернулись к шитью.

Я с удовольствием отказался бы от этой жесткой и вполне безвкусной штуки, но дожевал ее до конца, опасаясь нарушить законы гостеприимства и выказать неуважение хозяйкам. Кроме того, я читал, что гость, вкусивший пищу под кровом хозяина, становится другом и получает защиту и неприкосновенность.

— Из каких краев ты приехал? — возобновила свой доброжелательный неторопливый допрос главная старуха, когда я домучал угощение.

— Позволь мне прежде спросить, о уважаемая (простите, не знаю, как обращаться к вам по имени), — отвечал я с восточной пышной учтивостью, потому что старался быть очень вежливым, — любит ли ваш народ играть?

— На праздниках мы всегда играем. Мужчины в свои игры, женщины — в свои, а потом все вместе, — степенно ответила старуха, сопровождаемая сдержанным хихиканьем хора, явно предвкушавшим новое развлечение.

— Я прибыл из краев, где живут могущественные шаманы, позволяющие нам играть в жизнь разных людей. Например, мы с Ириной приехали к вам поиграть в историю «Девушка и Месяц».

Тут женский хор зазвучал оживленно и по-новому.

— Многие говорят, что видели ложный месяц! Так это ваши шаманы его сделали?

— Скорее всего, они, но пока мы с невестой играли, настоящий Месяц украл ее.

Женщины пришли в страшное волнение, несколько рук ободряюще коснулись меня, несколько раз прозвучало слово «Катгыргын». Я уж забеспокоился, не сморозил ли какую-нибудь глупость.

— Катгыргын совсем недавно поймала месяц и отпустила его на небо. Теперь он целый год будет отмерять для нас время, а когда начнет лениться, Катгыргын снова обманет его и заставит работать. Так происходит испокон веков, каждый годовой круг.

— Но причем здесь моя невеста?

— Ты думаешь, Месяц подойдет близко к Катгыргын, если она будет в своем виде? Нет, чтоб поймать месяц, Катгыргын обращается в красивую девушку, а Месяц любит красивых девушек и бросается на Катгыргын, но та хитрая и сама ловит его, и связывает. После чего отпускает на небо, как только тот пообещает отмерять время целый год. Оттого на земле существует порядок. Видно, месяц в этом году схватил твою невесту вместо Катгыргын. Но Катгыргын очень умная и ловкая, она сумела как-то разобраться и справиться с Месяцем — он опять показывает время. Мы все видели это.

— А куда подевалась моя невеста?

— Этого мы тебе не скажем, потому что сами не знаем. Старая Хадне может это знать, но может и не знать. Она живет далеко, и в метель тебе до нее не добраться.

А метель, действительно разбушевалась не на шутку, она выла снаружи и даже слегка сотрясала чум, позванивая развешанной по стенам домашней утварью.

Я мысленно поблагодарил Илью, за то, что он догадался десантировать меня вблизи поселка. Может быть, сидя на дежурстве, или уже болтаясь в вагоне метро по дороге домой, он почувствует мою благодарность.

— Хоть Месяца сегодня и не видно, моя старая голова чувствует, что пора спать, — сказала главная старуха и зевнула во весь беззубый рот. И как только она ест юколу?

Женщины повскакали, некоторые стали обнимать мою спасительницу, а та закрывала лицо рукавом.

— Красивый, красивый, — говорили они. — Высокий, глаза, как небо летом. Глаза как облака перед дождем. Волосы, словно шерсть на брюхе у оленя. Длинные, как стебли черемши.

«Интересно, это они про меня говорят? А если про меня, то хвалят или как? И зачем они это говорят?» — подумал я.

— Как звать тебя, путник? — спросила старуха, когда многие женщины натянули на себя теплую одежду и столпились у выхода — видимо, они собирались в чуме на посиделки, что бы шить в компании, а теперь намеревались разойтись по своим жилищам.

— Иваном, — ответил я. Совершенно не ожидал, что мой простой ответ вызовет целую бурю хохота. Женщины буквально повалились друг на друга от смеха.

— Что случилось? — спросил я.

— Еване — женское имя, — объяснила, утирая выступившие слезы, одна из хохотушек. — Волосы длинные, имя женское.

— Ступайте прочь, — сказала старуха, — время спать, а не смеяться. Раз у него есть невеста, значит, он — мужчина.

Кажется, однополая любовь еще не проникла в этот суровый сказочный край.

Оставшиеся женщины быстро переделали интерьер чума из гостиной в спальню. Вдоль стен опустили пологи, чайник с котелком унесли, а поперек костра положили две толстые лесины.

«Что бы ночью не вставать и не подкидывать дров», — понял я.

— Эй, Еване, — сдерживая смех, показала на приоткрытый полог хлопотавшая у костра женщина, наверное, дежурная по чуму, — скорее туда ныряй!

Я заполз в отверстие в шкуре, как кенгуренок в сумку, и оказался в подобии палатки. Пошарил обеими руками в темноте. По стенам — шкуры, на полу — очень много шкур, снаружи вьюга свищет, завывает, а внутри — жарко и уютно. Вдруг рука наткнулась на что-то кожаное, теплое и гладкое, и оно тут же захихикало.

— Ой, извините, я не знал, что здесь занято! Я видимо не туда попал!

И я попытался выползти, путаясь в шкурах, обратно, но гибкие горячие руки обхватили мою шею, и круглый теплый нос потерся о щеку.

— Туда, туда! Ты как раз правильно попал!

— Слушай, — сказал я, запихивая между собой и горячим невидимым телом прослойку из подвернувшейся под руку шкуры, — это ты меня спасла?

Я, кажется, узнал голос.

— Я! Поэтому первая с тобой сплю!