И закружилась снежная кутерьма - Татьяна Ватагина

— Дайте ему приличную одежду, доченьки, — распорядилась старуха, — дошло до него, наконец! Ох, эти мужики!

И вот меня обрядили во все меховое и кожаное, а кое-что было из рыбьей кожи и тюленьих (я надеюсь — не нерпичьих) кишок. Одежда была легкая, гибкая, широкая — двигаться в ней было одно удовольствие!

— Ябтане, — велела рослой девушке старуха, — сходи, дочка, пригляди за ним, а то его опять в море кто-нибудь утащит, пока он со своей Ириной милуется!

Я подумал, что эта Ябтане, наверное, превращается в очень крупную рыбу. Я теперь смотрел на местных женщин и первым делом представлял, какими рыбами они становятся.

Обледеневшая одежда Илюшиного бати застыла памятником неуклюжим попыткам человека противостоять природе. Приютивший меня народ жил со своей суровой природой в ладу, и, судя по всему, прекрасно жил! Я чувствовал себя в подаренном костюме, как в собственной шкуре!

Прибежал я на берег моря и стал звать Иришку. Откуда-то я знал, что моя девушка любит, когда ее зовут именно так. Значит, забудка не всесильна!

Не буду я рассказывать, как обнимал мою вновь обретенную Иришку, целовал доверчивые бархатные глазищи, как гладил узорчатую скользкую шкурку, как от избытка чувств пытался поднять на руках и покружить мою нерпочку — правда, она оказалась весьма увесистой и с веселым тявканием плюхнулась обратно в море. Пусть об этом своим соплеменницам рассказывает Ябтане, если захочет. Мы совсем забыли, что у нас есть свидетель.

Я подумывал, а не надеть ли мне прямо сейчас на Иришку второй пояс и не нажать ли кнопки? Но, во-первых, я сомневался, что перемещение в реальный мир автоматически превратит Иришку в человека — что бы мы там с нерпой делали — непонятно! Во-вторых, пояс полагается надевать на талию, а тело у нерпы — веретенообразное, и пояс сполз бы, а может, длины его и не хватило бы. В третьих, Иришка не имела рук, чтоб одновременно нажать две кнопки. И это к лучшему.

— Я узнаю способ превратить тебя в человека, понимаешь?

Ирка затрясла милой круглой башкой в лучших традициях шоу с дельфинами. А что? Если мне не удастся найти способ вернуть Иришке человеческий облик, она будет звездой дельфинария!

Приковыляла моя безымянная спасительница во главе взволнованных рыб-женщин, раскинула на гадательном валуне разноцветные камешки.

— Вот это — ты. Видишь? — завела свою гадательную песню старуха и коснулась длинным изогнутым пальцем уже знакомого мне камня с острой верхушкой. — А это — она, — гадальщица вначале ткнула в круглый камешек, а потом указала на плывущую среди звездных отражений круглую голову. — Вот ваши камни легли рядом — вы встретились.

Действительно, каменная пирамидка и круглый пятнистый камешек соприкасались боками, слегка провалившись в главную трещину.

— Но разделены по-прежнему. Вот это — Безымянная потрогала полупрозрачный кусок кварца с искрами внутри, словно в нем замерзла метель, — старая Хадне. Тебе к ней надо идти. Видишь, камень нетвердо лежит, качается — скоро она проснется. Тебе торопиться нужно, чтобы до пурги успеть. А это — сама Катгыргын.

Она приподняла довольно большой камень, черный, как его собственная тень. Я вначале и принял его за тень.

— А старая Сывне-зима, ушла с камня, — старуха, кряхтя, наклонилась, чтобы поднять с земли белоснежный булыжник, похожий на снежок. Я нагнулся помочь бабушке, но Безымянная одним взглядом приморозила меня к месту. Опять я попытался что-то не то сделать!

— Ступай к старой Хадне. Если она тебе не поможет, то отправит к средней сестре, старой Сывне, она так всегда делает. Но камни говорят: тебе суждено миновать ее и встретиться сразу со старшей сестрой, самой Катгыргын.

— Значит, Хадне — пурга, Сывне — зима, а Катгыргын — кто?

— Тьма. Она многое устроила в этом мире и теперь следит за порядком. Наш мир вышел из тьмы. По правде сказать, еще пока не вышел — только нос на свет высунул.

Жутковатая речь Безымянной звучала торжественно и распевно, но я слушал ее вполуха и на гадательные камни смотрел вполглаза, больше меня привлекало море, где среди блеска кружила круглая звериная Иришкина голова.

— Иване! Будь осторожен! Эй, парень, да поверни сюда голову. Ты вообще меня слышишь? Хадне — охотница до человечинки, а уж Катгыргын вообще пожирает все, что увидит.

Она еще что-то говорила, а я в мечтах уже обнимал расколдованную Иришку, поэтому легкомысленно подумал: «Ну, прямо как наша Баба-Яга! Она тоже в каждой сказке моего тезку грозится съесть, а потом ему помогает»!

Наконец, я отделался от пророчеств и напутствий, обнял свою любимую, расцеловал в усатую морду, и двинулся в путь.

Спустя некоторое время (так и хочется написать «вечером», но здешняя сплошная ночь тянется и тянется, словно история, не разделенная на главы) я, одетый как заправский герой северной сказки, ехал на олене. В мягкой кухлянке, расшитой непонятными, но нарядными узорами-оберегами, в меховых унтах, в капюшоне, плотно прилегавшем к голове. Я сам себе очень нравился. Каков молодец: и Иришку отыскал, и позабытое вспомнил, и любимую почти расколдовал (можно считать — дело в кармане), и домой скоро увезу, и, вообще, собой недурен!

Словно награда за героическое поведение в небе играло северное сияние: помавало изумрудным занавесом, словно танцовщица — покрывалом. Оно так долго строило свои изменчивые воздушные лабиринты, что я даже устал любоваться. Я щурился на небо, стараясь разглядеть человеческое воплощение этого чуда, но душа северного сияния не захотела показываться мне. Наверное, решила, что с меня и небесного представления хватит.

Поднимался ветер, он дул в спину, гнал поземку, словно показывал путь к жилищу бабушки Метелицы и стелил снег под копыта моего скакуна. Я мечтал, покачиваясь на оленьей спине. Северное сияние меркло по сравнению с моими мечтами!

Поднявшись на холм, я хлопнул оленя по боку и отослал в море. Женщины предупредили, что водяной зверь затоскует вдали от своей стихии. Жмурясь от ветра, полюбовался, как он бежит к океану, потом повернулся в ту сторону, куда призывал меня долг.

Ветер причесывал снежное плоскогорье, укладывал снежные волны, заносил торчащий далеко впереди маленький конус. Неужели жилище Хадне так далеко? Или оно такое маленькое? Старуха ничего не говорила по этому поводу. Или я пропустил мимо ушей? Я шагнул… и мир круто переменился.

Глава восьмая

Я съехал вниз, как на лифте, одновременно поворачиваясь, потому что замахал руками. Так долго и плавно падал, что успел сообразить, что случилось. «Плоскогорье» представляло собой гигантский рыхлый сугроб, целое море снега, и