Оберег на любовь. Том 1 - Ирина Лукницкая

Ну и штаны… Кроме всех «достоинств», они пузырились по бокам! Моя униформа всех изрядно повеселила. Соня сказала, что в ней я похожа на тощего замордованного пажа в пышных панталонах из эпохи мрачного средневековья. Ее наряд тоже не блистал особой красотой. На ней был поношенный желто-коричневый сарафан с одной только лямкой. Вторая лопнула и так и болталась неприкаянно на спине жалкой тряпочкой. Пришить ее, видно, было некому и некогда. Зато ткань была интересная. Соня назвала ее не совсем прилично – «леопёрдовой», а лямку окрестила «помочью». Мы опять хохотали. В общем, пока мне все было в радость.

Когда мы на следующее утро, облачившись в спецодежду и получив краткий инструктаж, приступили к своим обязанностям, я с удовольствием ползала по грядкам. Согласно рекомендациям, сначала надо было выдрать все инородные травинки, а уж потом, с прополотых ухоженных кустиков, собирать урожай. Отдохнувший на хозяйских перинах организм долго не замечал ни жары, ни усталости. Интерес к работе подогревался тем, что ягоду можно было есть в неограниченных количествах. Из руководства к действию я усекла главное: чем больше «Виктории» мы с Соней слопаем, тем меньше впоследствии нам же ее придется обрабатывать. И я старалось на совесть. Поедание ягоды поначалу казалось мне самой приятной работой на свете. Ах, какая была клубника! Сочная мякоть с красными кристалликами то ли сахара, то ли арбуза, таяла во рту, пачкала пальцы ароматным липким соком, и каждая последующая ягода была, безусловно, вкусней, чем предыдущая. Странно, но почему-то некоторые плоды, самые крупные и крепкие, оставались приятно холодными даже в жару. Видно, приспособились искусно прятаться в тени своих же листиков. Дело спорилось. Виктория затягивала. Живот пух. Я ела, ела, и никак не могла остановиться, до того притягательна на глаз и сладостна на вкус была эта самая клубника!

А что же моя подруга? Сонька откровенно сачковала. То есть, есть-то она ела, хотя не далее как вчера, делясь со мной своими вкусовыми пристрастиями, безапелляционно заявила, что ненавидит клубнику… обожает малину и крыжовник, на худой конец, ест смородину, но только не клубнику! Про вишню она тоже что-то плела. Ну какая вишня в наших широтах? Все больше дичка. Мелкая, как горох, да и сладости в ней, на мой взгляд, маловато. Вот и мама моя жаловалась, что сахару на вишневое варенье всегда уходит целая прорва.

Время от времени я теряла напарницу из виду. Соня, в своем пятнистом камуфляжном сарафане, пряталась в тени малины. Однако ее нежное тело там долго не выдерживало. Его царапали колючие шипы и жрали комары, поэтому девчонка, ворча и стеная, опять вынуждена была выползать на свет. Что касается сбора урожая, то результаты моей подруги были плачевны. Она не набрала и десятой доли того количества ягод, которое набралось у меня. Моя же корзинка уже была с верхом. Иногда я с умилением кидала взгляд на плоды своего труда, вернее сказать, просто на плоды, аккуратно уложенные горкой, и любовалась живым натюрмортом, который про себя назвала поэтично: «Свежесобранная клубника в плетеной корзинке». Мои движения становились все проворней. Пальцы отправляли ягодки поочередно в рот, в корзинку, в рот, в корзинку. Попутно я размышляла: «Виктория – значит победа. Выходит, клубника – ягода лучшая из лучших, победительница по всем статьям? Не случайно же ее так назвали. Вон, и в «Здоровье» писали, что по наличию витамина «С» она превосходит даже лимон. Я сама читала. И хоть сначала не поверила очередному кандидату медицинских наук, но сенсационная новость в памяти отложилась. И вот опять всплыла, и сейчас я почему-то в это верю. Мне кажется, по вкусу и аромату с клубникой может потягаться, разве что, малина. Зато по красоте ей точно нет равных. Это же само совершенство! Нет, не права Соня. Как вообще можно сравнивать клубнику с колючим толстокожим крыжовником?

Казалось, что не будет конца нашему обжорству и ягодным плантациям, а со стороны Сони – наглому отлыниванию от работы, как мы услышали спасительно призывный голос тети Люси:

– Девчонки, руки мыть, чай пить!

Нас не надо было звать дважды. С воплями радости мы живо побросали дела на грядках, задвинули свои короба в тенек под кусток и понеслись на клич. Под рукомойником по очереди намыливали руки земляничным мылом и подставляли их под хлипкую струю, которая извлекалась, только если дзинькаешь носиком или за него подергаешь. Мы отталкивали друг друга, брызгались и смеялись. Потом Соня, кривя губки и морща носик, заявила, что просто не терпит липкости клубничного месива на своих руках, ей от этого, видите ли, делается дурно, поэтому я должна срочно уступить ей место у умывальника. Пришлось подвинуться: хозяйка все-таки, хоть и молодая. Интересно, вот дома обычно лишь вскроешь упаковку – благоуханье от гладкого розового брусочка такое, что сразу возникают яркие образы: бугорок на опушке, где в траве притаилась одна крупная земляничка, лесная полянка с рубиновыми каплями или солнечная просека, вся усыпанная красным. Сейчас мне, видимо, уже избалованной натуральными ароматами, химическая отдушка лишь отдаленно напомнила запах настоящей ягоды, показавшись чересчур горькой и даже чуждой. Может, мылко просто выветрилось? Я спросила у Сони, нет ли у нее ощущения, что в мыле не хватает аромата. Мой вопрос почему-то задел ее до глубины души. Она ответила, что я, наверное, сошла с ума. Что мы и так насквозь пропитались ягодным духом до одури. Подруга с осуждением качала головой и не понимала, какого рожна мне еще надо… И она оказалась права: по завершению всей этой землянично-мыльной церемонии мои скользкие ладошки стали скрипучими и душистыми до умопомрачения. Забрызганные по уши, возбужденные и запыхавшиеся от возни с водой, мы поспешили к столу. Очутившись под яблоней, без раздумий плюхнулись на свободные стулья, отчего рассохшиеся и расшатанные сиденья пожаловались на нас резким скрипом. Сам стол, оказывается, тоже находился далеко не в идеальном состоянии: он хромал на одну ногу. Чтобы мебель не качалась, под ножку были предусмотрительно подсунуты совершенно замечательные плоские камни, которые так здорово запускать по глади реки. Эти бы точно у меня подпрыгнули разок-другой. Ну просто обожаю пускать «блинчики»!

Обширная столешница была покрыта потертой клетчатой клеенкой с ромашками. Некогда желтые серединки переродились и стали по цвету наравне с белыми лепестками. Либо выгорели на солнце, либо краску смыло дождями. Все мимолетно подмеченные мною детали, вроде бы, незначительные, но именно из них складывался легкий дачный настрой за столом. Я сбросила шлепанцы и с наслаждением вытянула затекшие от сидения на корточках и стояния на карачках ноги. Мурашки разбежались по коже, и мне тут же невыносимо захотелось почесать под коленкой, но я утерпела. На то была веская причина, которая просто обязывала вести себя благопристойно. Ведь за столом кроме нас и хозяйки находилась еще одна дама! Причем, из нас четверых понятие «дама» в большей степени подошло бы именно ей. Язык не поворачивается назвать ее старухой, хотя гостье, наверное, было лет восемьдесят, а может быть – и все восемьдесят пять. Присутствие такой почтенной особы слегка остудило наш темперамент. Мы запоздало поздоровались. Хотя, кажется, нам с Соней было бы уместнее присесть в книксене, до того располагала обстановка за столом. Во-первых, наличие посторонней, которая на вид была интеллигентна, мила и опрятно одета. В отличие от нас, девиц со спутанными волосами, грязными коленками и влажной от пота рабочей одежде. Мне кажется, в пунктах сбора утильсырья можно встретить вещи поприличней, чем сейчас на мне надеты. Хорошо, хоть Людмила Ивановна, наконец, сняла свой бабский крапчатый платок. Однако теперь ее наружность сильно подпортили толстые мужские носки с заплатками на пятках. Даже не сами чулочно-носочные изделия, а в большей степени вытянутые, как кишка, штанины трико, буграми заправленные в эти самые носки. По-другому было нельзя: тетя Люся все утро ковырялась в смородине у забора. А там комаров!

Прямая осанка и гордая посадка головы гостьи сразу напомнили мне все ту же, так полюбившуюся нашим гражданам, «Незнакомку». Только, конечно, в очень зрелом возрасте. Я где-то читала, что женский образ на портрете Крамского – воплощение аристократизма и светскости. Именно всем этим и веяло от старухи.

Во-вторых, на столе, помимо самовара, обычных чашек, глубокой керамической миски, наполненной отборной клубникой, кроме корзинки с сушками да пряниками, стояла антикварная, очень изящная, вазочка с вареньем. Серебряный ангел служил либо ножкой, либо подставкой, поддерживая над своей головой небольшую чашу из благородного хрусталя. Еще из инородных тел на клеенке мною были замечены блестящее ситечко для чая и небольшие щипчики, чтобы колоть сахар. Вещицы старинные, с тонким рисунком, кажется – тоже из серебра, были явно из той же оперы, что и изысканная вареница. От содержимого в чаше исходил такой умопомрачительный и царственный аромат, что даже обычные сушки, которые попали в ореол этого запаха, показались мне деликатесами.