Оберег на любовь. Том 1 - Ирина Лукницкая

– Мансарда, это комната на чердаке, да Сонь? – на всякий случай уточнила я.

– Ага. Ты будешь в ней жить! – торжественно объявила подруга и покровительственно успокоила: – Вместе со мной, естественно.

И без всякого перехода спросила:

– Как тебе мои ставни?

– Красиво. А почему твои?

– Здрасте! А кто, по-твоему, на них узоры выписывал? Краской весь день дышал? Лично я занималась, – гордо била себя в грудь Соня и добавляла, уже значительно сдержаннее, – по маминому трафарету, разумеется.

– Здорово получилось!

Я подумала, не зря Соня мучилась. Если бы шероховатые створки, окрашенные в цвет забора, оставить как есть, темно-зелеными, было бы, пожалуй, мрачновато. А так, орнамент, хоть и незатейливый, хорошо освежал фасад, придавая облику дома вид расписного терема. Белая глянцевая краска, пропечатанная через трафарет, – правда, при ближайшем рассмотрении кое-где нетерпеливо смазанная, – еще не потеряла своего блеска, из чего я сделала вывод, что обновление произведено недавно.

Мы с шумом ввалились в незапертую калитку. Нас никто не встречал, и только большие лопухи, как стражи у входа, качнули головами: то ли приветствовали, то ли просто невольно шевельнулись от движения воздуха, возникшего вследствие шумного вторжения за ограду нас самих и вороха наших вещей.

– А где твоя мама?

– Спросила тоже. Моя мама может быть где угодно. Тот еще Фигаро. Скорее всего, к соседке упорхнула…

– Может быть, на речке? – предположила я.

Мне казалось таким очевидным: находиться в жару у воды.

– О чем ты, душа моя? Какая, к черту, речка? Некогда им прохлаждаться. Настоящие дачники должны пахать, как лошади, а не тунеядствовать на берегу.

– Как? Неужели даже купаться не ходят?

– Крайне редко. Ничего. Скоро и ты постигнешь эту кухню, – бодро заверила меня подруга, – вообще, нам с тобой крупно повезло, что мамы нет дома, а то пришлось бы сейчас оправдываться и отвечать на разные каверзные вопросы.

– Какие еще вопросы?

– К примеру, какого лешего мы с тобой шляемся по улицам дачного поселка с грязными ногами?

…Я бы с удовольствием побродила по участку, но Соня сразу потащила меня в дом, правда, на крылечке мы притормозили. Мимолетного взгляда было достаточно, чтобы оценить обстановку во дворе. На ум сразу пришло одно емкое и прочное слово – порядок! Это там, у самой калитки, еще могли себе позволить вольготно жить лопухи, но проникать на территорию им явно было заказано. Огород отделен от зоны отдыха аккуратным бордюрчиком из вкопанных кирпичей. Дорожки, разбегающиеся от крылечка к летней кухне и туалету, посыпаны песком. Сама избушка с удобствами белеет на горизонте, выделяясь на фоне соседского сарая новизной свежеструганных досок: этакий символ состоятельности хозяев.

Про состоятельность я сама додумалась. Личные наблюдения подсказали. Ведь если денег у хозяев нет, им, должно быть, не до эстетики надворных построек. Завалившийся заборишко бы поправить да худую крышу подлатать. Целую лужайку занимает роскошная яблоня, толстый ствол которой до самой кроны аккуратно побелен голубоватой известью. Обычно такими ухоженными бывают деревья лишь после ленинского коммунистического субботника. Бочка под водосточной трубой нисколько не портит общего вида. Это не какая-нибудь ржавая бадья, а справная емкость, выкрашенная все в тот же заборный цвет. По кругу весело нашлепан знакомый белый узор. Надо же, оказывается – и обычный садовый инвентарь может выглядеть, как игрушка!

Пока я озиралась, Соня суетилась. Но суетилась целенаправленно. Для омовения наших запыленных ступней она зачерпнула водички из бадьи пластмассовым тазиком и, сняв с веревки ночную рубашку, из которой «вытолстела» лет этак пять назад, расстелила ее на половичок. Надо полагать, детская фланелевая сорочка здесь всегда использовалась в качестве ножного полотенца. Вода мне показалась не просто теплой, а даже горячей.

– Ого! Нагрелась-то как за день! – удивлялась я. – Такая температура и для тела вполне подойдет. Ну, если кому вздумается в бочке принять ванну.

– А что? Я в детстве любила в бочке купаться. И мама не возражала, – говорила Соня, ожидая своей очереди на помывку.

Как гостеприимная хозяйка, она пустила меня вперед. Хотя вода из бочки, как любая застоявшаяся влага, сильно отдавала прелостью, процедура оказалась крайне приятной, и завершать ее скоро совсем не хотелось. Казалось, помаленьку отмокающие подошвы были мне благодарны всеми своими клеточками и порами.

– Чего ты их все намываешь? Сполосни мало-мало, да пошли скорее наверх. Тапки можешь не надевать, у нас чисто. Я, наконец, покажу тебе нашу комнату. Только сразу вещи прихвати, чтобы взад-вперед потом по лестнице не бегать, – подгоняла меня моя нетерпеливая и рациональная подруга.

Ну вот, опять не дала мне толком очухаться. Лишь краем глаза я успела заметить стены, оклеенные обоями в желто коричневых тонах, и диван, покрытый плюшевым ковриком с оленями. Над диваном в богатой раме висела большая картина Крамского «Неизвестная», которая, на мой взгляд, не совсем вписывалась в простое убранство комнаты.

– Ой, у моей бабушки точно такая же репродукция весит. И как раз над диваном!

– А… Это нам соседка подарила. Тоже мне совпадение! Скажи лучше, у кого она не висит, – нисколько не удивилась Соня и стала меня теснить вверх по лестнице, весело пихаясь плечом. – Давайте, граждане, проходите, проходите, не загораживайте прохода.

– Ты почто меня понуждаешь? Я тебе что, домашнее животное?

– Пожалуй, наоборот, коза городская, не поддающаяся одомашниванию.

Дурачась и волоча за собой увесистую поклажу, мы вскарабкались на второй этаж, гордо именуемый мансардой.

– О! Как я об этом мечтала! – воскликнула моя подруга, с размаху шлепнувшись на одну из пышных кроватей.

При этом панцирная сетка под ее тушкой взвизгнула и прогнулась.

– Как у тебя уютно! – искренне восхитилась я, сразу оценив невесомые шторки и нежные колокольчики, рассредоточенные в шахматном порядке по небесному фону обоев.

– Не стесняйся. Падай! – великодушно разрешила мне Соня. – Твое законное место.

И указала мне на зеркальное отражение своего ложа.

– Спасибо. Мне даже как-то неудобно. У вас такие хоромы! Скажи, а зачем тебе две одинаковые койки?

– Мама когда-то намеревалась сделать эту комнату нашей общей спальней, но не случилось. Она к вечеру на даче всегда и так без задних ног. Потому предпочитает сразу свалиться внизу на диване, нежели добивать свой организм глупыми подъемами на верхотуру. Как я ее понимаю! Особенно сейчас.

Я еще не настолько освоилась, чтобы вот так, запросто, со всего маха ухнуть в мягкие перины или нахально развалиться на аккуратно натянутом, без единой морщинки, атласном покрывале. Как-никак – в гостях. Поэтому пока лишь неуверенно присела на краешек постели. Мне, конечно, не терпелось пойти во двор и все хорошенько там исследовать, а потом двинуть дальше за ворота, на речку, в лес. Но Соня убеждала, что сейчас нам необходима передышка. Еще она все время пугала меня предстоящей работой.

– Да лежи ты смирно, пока есть возможность. Наслаждайся покоем и радуйся жизни. Скоро тебя заставят забыть об отдыхе. Тебе-то уж, как новичку со свежими силами, вливающемуся в ряды этих чокнутых, будет сразу и белка, и свисток, – обещала подруга.

Я никак не реагировала на ее шутливые угрозы, поскольку в этот момент увлеклась изучением обстановки. Обычно у девчонок моего возраста все стены в вырезках из журналов. В основном, это фотки киноартистов, звезд эстрады или групповые портреты популярных ВИА. Я бы тоже, может быть, не прочь поместить каких-нибудь волосатых «Песняров» на видное место, но мне приходится считаться с сестренкой, ведь у нас с ней одна келья на двоих. Над моим письменным столом, должно быть, неплохо смотрелись бы колоритные белорусские парни с висячими усами, в украшенных народным орнаментом рубахах и белоснежных клешах. Но в Сонькиной светлице никаких кумиров не наблюдалось. Хотя, пожалуйста, отдельная жилплощадь – лепи на стенку, кого хочешь! Здесь же к обоям пришпилены лишь две вещи. Еще с порога мне бросился в глаза знакомый разворот из «Огонька» из серии «Шедевры мирового искусства». Мы тоже выписываем этот журнал. Обычно я разглядываю репродукции, когда болею, и воспаленные глаза не позволяют подолгу читать. Картинка размещена над, теперь уже моей, кроватью. На гладкой лощеной бумаге – «Сикстинская мадонна». Выбор, в общем-то, понятен: и мадонна, и младенец здесь вполне уместны, раз изначально предполагалось, что на этой койке будет спать мать. Предметом, оживляющим дочернюю половину, оказался календарь, аккуратно, я бы даже сказала – с умом прибитый гвоздиком к фанерной стене: темная шляпка гвоздя не смотрелась этаким бельмом на светлых обоях, поскольку ее удачно вписали в серый стебелек колокольчика. Календарь был вовсе не пузатый, отрывной, какой обычно имеется в каждой кухне, а в виде фотоальбома с красивыми видами. Июль у авторов печатной продукции ассоциировался с жидкой рощицей из белоствольных березок, стоящих в поле. А еще с кучевыми облаками, похожими на куски сероватой ваты, и порывистым ветром, раскачивающим ярко зеленые верхушки. Интересная картинка… Живая.