Рубиновый рассвет. Том I - Евгений Неволин

по своей воле. Это было похоже на медитацию — сосредоточенность на каждом ударе сердца, на каждом движении алой жидкости по сосудам.

«Интересно…» — подумал он, ощущая, как тело реагирует на его команды. «Если я могу контролировать свою кровь… что ещё мне подвластно?»

Гилен остановился, повернув голову в сторону узкого переулка.

Воздух в переулке стал густым, как чернила, наполненным свинцовым ожиданием. Каждый вдох обжигал легкие ледяной сыростью, смешанной с металлическим привкусом крови. Стены домов, покосившиеся от времени, будто сомкнулись теснее, создавая ощущение, что пространство сжимается вокруг Гилена, пытаясь его раздавить.

Тени плясали на стенах в безумном, хаотическом ритме, их очертания становились все более четкими, почти осязаемыми. Они тянулись к Гилену, их безликие формы извивались в немом восторге, когда он произнес те роковые слова.

— Но и героев стихии не плодили.

Мгновенная перемена была поразительной.

Тишина.

Абсолютная, гнетущая тишина, будто сама реальность затаила дыхание.

Потом — взрыв.

Тьма взревела, как раненый зверь. Она сгустилась в ядовитые, маслянистые клубы, которые бились о стены, оскверняя кирпич черными подтеками. Воздух наполнился звуком, похожим на скрежет тысяч ножей по стеклу — это Тьма выла от ярости, ее шепот превратился в оглушительный рев:

"Ты ОТВЕРГАЕШЬ ДАР?!" "Мы предлагали силу — чистую, безграничную!" "А ты... ты выбираешь ИСКАЖЕНИЕ!"

Гилен оставался невозмутим. Он медленно опустился на колени, его плащ распластался по грязному камню, словно крылья огромной птицы. Затем, с невозмутимостью монаха, входящего в медитацию, он принял позу лотоса. Его движения были настолько плавными, что казалось — время вокруг него замедлилось.

Когда его кровавый коготь втянулся обратно в палец, в воздухе осталась тонкая алая нить, сверкающая в тусклом свете.

— Хар-Гаал, — произнес он, и Имя Крови прозвучало как удар колокола по миру, который не был готов к его звону.

Тьма содрогнулась.

Это было не просто имя — это был принцип. Закон. Аксиома, высеченная в самой ткани реальности.

Гилен закрыл глаза. Внутри него началась революция.

Там, где у смертных были меридианы — тонкие нити жизненной энергии — он начал создавать нечто иное. Его сознание проникало в самую глубину его существа, перестраивая, изменяя, создавая. Это было похоже на то, как если бы хирург пытался провести операцию на самом себе — без анестезии, без помощников, полагаясь только на стальную волю.

Каждая клетка его тела кричала от боли.

Кости горели, как раскаленные докрасна угли.

Кровь в его жилах кипела, превращаясь в кислоту.

Но Гилен не дрогнул.

Он был Вечным.

И боль была всего лишь... интересным ощущением.

Внешний мир отступил. Теперь существовал только он и танец крови перед ним. Кровавый туман, поднявшийся от раненого наемника, начал вращаться, образуя сложные геометрические фигуры. Каждая капля вибрировала в унисон с его волей, подчиняясь новым, только что созданным законам.

Тьма, наблюдая за этим, вдруг поняла.

И — испугалась.

"Ты... ты не просто берешь..." — ее шепот теперь звучал с оттенком ужаса. "Ты СОЗДАЕШЬ..."

Гилен не ответил. Он был слишком занят.

Его разум работал с нечеловеческой точностью, отделяя чистую энергию от "шума" — страха, боли, воспоминаний, что содержались в крови. Это было похоже на дистилляцию, но в миллион раз более сложную.

Внезапно пространство вокруг него затрещало, как тонкий лед под ногами. Воздух искривился, и на мгновение показалось, что реальность вот-вот разорвется.

Но затем —

Тишина.

Совершенная, абсолютная тишина.

Перед Гиленом, в воздухе, висел идеальный алый кристалл. Он был небольшим — не больше горошины, — но плотность его была чудовищной. Казалось, в этом крошечном объеме заключена целая река крови, сжатая до невероятного состояния.

Гилен открыл глаза. Рубиновые зрачки горели, и, несмотря на очки, заливали переулок кровавым светом. Протянув руку, он почувствовал, как кристалл мягко опустился на ладонь.

— Первый шаг, — прошептал он, и его голос звучал странно — будто одновременно и здесь, и в тысячах других мест.

Тьма отступила.

Впервые за всю свою бесконечную историю она испытала настоящий страх.

Потому что теперь она поняла — перед ней не просто Вечный.

Перед ней был тот, кто осмелился переписать сами правила игры.

А где-то в глубине мира, в месте, забытом даже богами, что-то древнее и ужасное... проснулось.

Гилен разжимает пальцы, и алый кристалл растворяется в его ладони, впитываясь без следа. Губы искривляются в полуулыбке, когда он поднимает голову к закопченным крышам, где уже висит луна.

«Ты играешь с огнём...» — шипит последний жалкий шепот.

— Нет, — поправляет Гилен, отряхивая колени. — Я переписываю инструкцию по его добыче.

Наёмник за его спиной уже не хрипит, цепляясь за жизнь. Теперь это высохшая мумия.Гилен уходит и даже не оглядывается.

Какая разница, выживет тот или нет?

Кровь уже взяла своё.

‗‗‗‗‗‗‗‗‗‗‗‗‗‗‗‗‗‗‗

Гилен шагнул в таверну, оставив за спиной холодную тьму переулка. Теплый воздух, пропитанный запахом пережаренного жира, дешевого рома и человеческого пота, обволок его, но не смог прогреть до конца. Его Алый взгляд скользнул по залу, отмечая детали, которые обычный человек даже не заметил бы - дрожащие ауры подвыпивших матросов, неровные всполохи их жизненных сил, слабые места в защите каждого.

За центральным столом, у потрескивающего камина, сидели трое. Капитан Мейер, раскатисто хохотавший над какой-то шуткой, его мощная фигура отбрасывала на стену тень, похожую на медведя. Рядом, с невозмутимым видом попивая вино, восседал Сайлос де Сильва - его холодные серо-голубые глаза за стеклами очков сразу же нашли Гилена, будто ждали его появления.

И она.

Брюнетка, развалившаяся в кресле с непринужденностью кошки, знающей свою цену. Ее платье из дорогого шелка, казалось, стоило больше, чем вся таверна, а каждый жест источал аристократическую надменность. Когда она поднесла к губам бокал, ее длинные пальцы изогнулись с утонченной грацией, которой не научиться в простонародье.

Гилен не видел в ней того, что видели другие мужчины - соблазнительных изгибов, манящей улыбки. Его взгляд, заточенный новым видением, отмечал иное: слишком ровное дыхание, неестественно плавные движения, ауру, которая не колыхалась, как у обычных людей, а оставалась статичной, будто застывшее