Ев – гений О! Не – гин - Михаил Семенович Казиник

class="v">Вся обомлела, запылала

И в мыслях молвила: вот он!

Не правда ль? я тебя слыхала:

Ты говорил со мной в тиши,

Когда я бедным помогала

Или молитвой услаждала

Тоску волнуемой души?

И в это самое мгновенье

Не ты ли, милое виденье,

В прозрачной темноте мелькнул,

Приникнул тихо к изголовью?

Не ты ль, с отрадой и любовью,

Слова надежды мне шепнул?

Кто ты, мой ангел ли хранитель,

Или коварный искуситель:

Мои сомненья разреши.

Быть может, это всё пустое,

Обман неопытной души!

И суждено совсем иное…

Но так и быть! Судьбу мою

Отныне я тебе вручаю,

Перед тобою слезы лью,

Твоей защиты умоляю…

Вообрази: я здесь одна,

Никто меня не понимает,

Рассудок мой изнемогает,

И молча гибнуть я должна.

Я жду тебя: единым взором

Надежды сердца оживи

Иль сон тяжелый перерви,

Увы, заслуженным укором!

Кончаю! Страшно перечесть…

Стыдом и страхом замираю…

Но мне порукой ваша честь,

И смело ей себя вверяю…

То, о чем я сейчас напишу, наверное, частично оправдает меня в глазах бесчисленных поклонников письма Татьяны. Пушкин хорошо знал «Элегию» французской поэтессы Марселины Деборд-Вальмор. Ее тогда в России читали все. Это был образец типичной женской поэзии того времени. Русские дворянские девочки переписывали «Элегию» в свои альбомы и тайные дневники. После установления первоисточника письма Татьяны, которое сделал Владимир Набоков, эту связь с «Элегией» признали самые авторитетные пушкинисты. Здесь я не скажу ничего нового. Разве только обострю ваше восприятие пушкинской красивой и гениальной поэтической шутки. Теперь понимаете подтекст пушкинских строк, предваряющих письмо Татьяны?

Кто ей внушал и эту нежность,

И слов любезную небрежность?

Кто ей внушал умильный вздор,

Безумный сердца разговор,

И увлекательный, и вредный?

А ВОТ КТО! Через Пушкина… Марселина Деборд-Вальмор!!! И «переводчик с французского» Александр Сергеевич это хорошо знал! Подробнее о Марселине поговорим позже.

А теперь… внимание! «Элегия»!

1914 г.

Я, не видав тебя, уже была твоя.

Я родилась тебе обещанной заране.

При имени твоем как содрогнулась я!

Твоя душа меня окликнула в тумане.

Оно раздалось вдруг, и свет в очах погас;

Я долго слушала, и долго я молчала:

Нас в этот миг судьба таинственно венчала;

Как будто нарекли мне имя в первый раз.

Скажи, не чудо ли? Еще тебя не зная,

Я угадала в нем, кому обречена я,

Его узнала я и в голосе твоем,

Когда ты озарить пришел мой юный дом.

Услышав голос твой, я опустила веки;

Один безмолвный взгляд нас обручил навеки;

Тот взгляд с тем именем казались мне слиты,

И, не спросив о нем, я знала: это ты!

И с той поры мой слух им словно околдован,

Он покорен ему, к нему навек прикован.

Я выражала им весь мир моей души;

Связав его с моим, я им клялась в тиши.

Оно мерещилось мне всюду, в дымке грезы,

И я роняла слезы.

Пленительной хвалой всегда окружено,

Светло увенчанным являлось мне оно.

Его писала я… Потом писать не стала

И мысленно его в улыбку превращала.

Оно и по ночам баюкало мой сон;

С зарей я слышала его со всех сторон;

Им полон воздух мой, и, если я вздыхаю,

Я теплоту его всем сердцем ощущаю.

О имя милое! о звук, связавший нас!

Как ты мне нравишься, как слух тобой волнуем!

Ты мне открыло жизнь; и в мой последний час

Ты мне сомкнешь уста прощальным поцелуем!

По возможности перечитайте и то и другое послания еще несколько раз. И что скажете? Увидели совпадения? Тогда пойдем дальше!

Татьяна удивительная девушка. Особенно если учесть, в какой среде она обитала. Ее мать, отец, окружение, их друзья, гости… Разговор об этом впереди. Неслучайно Татьяна в ужасе при одной мысли, что об этом письме узнает кто-то кроме Онегина. Отсюда «Мне порукой ваша честь». Вот как! А ведь только что в письме сплошное «ты»!

«Ты в сновиденьях мне являлся…

Незримый, ты мне был уж мил,

Твой чудный взгляд меня томил,

В душе твой голос раздавался.

Ты чуть вошел, я вмиг узнала…

(И так далее… ТЫ, ТЫ, ТЫ!)

Но… мне порукой ВАША честь».

(Курсив мой. – М. К.)

Ваша честь никому не расскажет, что ВЫ для меня ТЫ!!!

И нужно учесть, какова она, настоящая Татьяна, в жизни. И каким потрясением для нее является это письмо.

Итак, она звалась Татьяной.

Ни красотой сестры своей,

Ни свежестью ее румяной

Не привлекла б она очей.

Дика, печальна, молчалива,

Как лань лесная боязлива,

Она в семье своей родной

Казалась девочкой чужой.

Она ласкаться не умела

К отцу, ни к матери своей;

Дитя сама, в толпе детей

Играть и прыгать не хотела

И часто целый день одна

Сидела молча у окна.

(Нам еще предстоит подробный разбор этого текста.)

А теперь немного о Татьяне и ее родителях:

Ей рано нравились романы;

Они ей заменяли всё;

Она влюблялася в обманы

И Ричардсона и Руссо.

Отец ее был добрый малый,

В прошедшем веке запоздалый;

Но в книгах не видал вреда;

Он, не читая никогда,

Их почитал пустой игрушкой

И не заботился о том,

Какой у дочки тайный том

Дремал до утра под подушкой.

Жена ж его была сама

От Ричардсона без ума.

Начинается пушкинское «как бы шаля, глаголом жечь».

Мои любимые строки про маму Прасковью Ларину:

Она любила Ричардсона

Не потому, чтобы прочла,

Не потому, чтоб Грандисона

Она Ловласу предпочла;

Но в старину княжна Алина,

Ее московская кузина,

Твердила часто ей об них.

В то время был еще