Ев – гений О! Не – гин - Михаил Семенович Казиник

Сен-При, который был столь остер в своих карикатурах, что общество (в конце его жизни итальянское), возненавидев его шутки, издевательства, довело его до самоубийства.

В общем, деваться в этом душном мире некуда, нечем дышать.

Вот она – главная линия романа! (Но куда глядели цензоры?!)

Неожиданно появляется Пушкин со своими воспоминаниями:

У ночи много звезд прелестных,

Красавиц много на Москве.

Но ярче всех подруг небесных

Луна в воздушной синеве.

Но та, которую не смею

Тревожить лирою моею,

Как величавая луна,

Средь жен и дев блестит одна.

С какою гордостью небесной

Земли касается она!

Как негой грудь ее полна!

Как томен взор ее чудесный!..

Но полно, полно; перестань:

Ты заплатил безумству дань.

И после всей этой столичной «роскоши» и фальши у Татьяны ностальгия, острейшее желание домой, в прошлое:

Шум, хохот, беготня, поклоны,

Галоп, мазурка, вальс… Меж тем,

Между двух теток у колонны,

Не замечаема никем,

Татьяна смотрит и не видит,

Волненье света ненавидит;

Ей душно здесь… она мечтой

Стремится к жизни полевой,

В деревню, к бедным поселянам,

В уединенный уголок,

Где льется светлый ручеек,

К своим цветам, к своим романам

И в сумрак липовых аллей,

Туда, где он являлся ей.

Вот она вновь, гениальная пушкинская полифония!

Но главное во всем этом: мы видим через призму Татьяны мир страны. От глухой провинции до, как сказали бы сегодня, жизни мегаполиса.

А теперь вернемся немного назад. На те страницы романа, где описывается, как Татьяна с матерью едут в Москву.

Все хорошо знают эти строки о Москве:

Но вот уж близко. Перед ними

Уж белокаменной Москвы

Как жар, крестами золотыми

Горят старинные главы.

Ах, братцы! как я был доволен,

Когда церквей и колоколен,

Садов, чертогов полукруг

Открылся предо мною вдруг!

Как часто в горестной разлуке,

В моей блуждающей судьбе,

Москва, я думал о тебе!

Москва… как много в этом звуке

Для сердца русского слилось!

Как много в нем отозвалось!

Замечательные, гордые, патриотические строки!!!

Но далеко не все помнят, что написано о предыдущем пути. Как добраться до Москвы?

Когда благому просвещенью

Отдвинем более границ,

Со временем (по расчисленью

Философических таблиц,

Лет чрез пятьсот) дороги, верно,

У нас изменятся безмерно:

Шоссе Россию здесь и тут,

Соединив, пересекут.

Мосты чугунные чрез воды

Шагнут широкою дугой,

Раздвинем горы, под водой

Пророем дерзостные своды,

И заведет крещеный мир

На каждой станции трактир.

Это гениальная, абсолютно королевская, расширенная до масштабов онегинской строфы эпиграмма. Она настолько остра, что некоторые особенные патриоты могут сказать, что эту строфу кто-то чужой вставил в пушкинский текст. Скорее всего, враг России! Настолько она современна. И, главное, вечна.

«Дороги, верно, у нас изменятся безмерно: шоссе Россию здесь и тут, соединив, пересекут… И заведет крещеный мир на каждой станции трактир»

Вместе со следующей строфой она образует наиостроумнейший микротекст.

Теперь у нас дороги плохи,

Мосты забытые гниют,

На станциях клопы да блохи

Заснуть минуты не дают;

Трактиров нет. В избе холодной

Высокопарный, но голодный

Для виду прейскурант висит

И тщетный дразнит аппетит,

Меж тем как сельские циклопы

Перед медлительным огнем

Российским лечат молотком

Изделье легкое Европы,

Благословляя колеи

И рвы отеческой земли.

«Теперь у нас дороги плохи, мосты забытые гниют… Трактиров нет»

Вторая строфа из этих двух – крохотная новелла о поездке иностранца в легкой карете по российским дорогам. Перевести строфу на какой-либо иностранный язык – занятие бесполезное. Ну скажите на милость, как будет звучать в переводе это:

ВЫСОКОПАРНЫЙ, НО ГОЛОДНЫЙ

ДЛЯ ВИДУ прейскурант висит.

Богатство русского языка, система его метафор и тропов невероятна!

Когда я пытаюсь перевести эти строки на другой язык, то, с одной стороны, горжусь непереводимостью, а с другой, бессильно прерывая все попытки, говорю иностранцам: «Учите русский язык, господа, окупится!» А впрочем, сколько ни учи…

Высокопарный,

                       но голодный

Для виду

              прейскурант висит

И тщетный

                   дразнит

                            аппетит…

Здесь я специально расположил эти строки лесенкой, чтобы вы возгордились и поняли, какое преимущество владеть русским языком как родным. Когда прейскурант превращается в человека и дразнит бедного иностранца. Да еще и привкус лесенки Хлебникова и его последователя Маяковского (!!!).

Причем здесь иностранец? А вот причем. Ехал на своем «изделии легком Европы» по российским дорогам. (Нашел на чем и где ехать!) Карета сломалась. Естественно! Пока «сельские циклопы»… (Опять гениально!!!) Циклопы, как мы знаем, работники в кузнице греческого бога кузнечного дела Гефеста. А вот СЕЛЬСКИЕ циклопы – очередная пушкинская игра.

Почему огонь медлительный? Да потому что иностранец хочет поскорее уехать оттуда. Странный огонь!

Но почему бы ему не отдохнуть на станции, пока циклопы перед медлительным огнем… Не отдохнет.

Потому что «На станции клопы да блохи / Уснуть минуты не дают». Потому что «трактиров нет». Потому что в избе холодно. А вот еще беда!

Греческие циклопы «Российским лечат молотком / Изделье легкое Европы». И каждый удар российского молотка отзывается у владельца «легкого изделия Европы» в самом сердце!

А последняя строчка… написать или нет? Вдруг, пока я пишу эту книгу, в России введут две цензуры: полицейскую и синодальную (церковную, как это было в России прошлых веков). Пушкин, между прочим, боялся больше второй цензуры. Поэтому зашифровал в последних строчках православную молитву: «БлагОслОвляя кОлеи / И рвы ОтеческОй земли-и-и-и».

Теперь, прочитав все, подумайте, можно ли перевести это чудо пушкинского гения на какой-нибудь другой язык?

Вот где Пушкин царствует! Вот главная идея романа в стихах!

А вы? «Энциклопедия русской жизни», «Татьяна русская душою», «Онегин лишний человек».

В который раз повторю: Пародия! Предупреждение! Предсказание на будущее! Люди в провинции и в высшем свете! Не живите так похабно,