Биение жизни. Почему сердце – наш самый важный орган чувств - Ширли Сойль

вошел в другой мир. Мир под водой. Это как подводная лодка. За мной тяжело закрылась дверь, и я позабыл обо всем, о чем только что думал. Мое сердце замолчало, и я счел это необходимым условием для того, чтобы суметь помочь другому сердцу. Профессионализм и эффективность. Я твердый, как сталь, и начисто лишен эмоций.

В комнате для переодевания я разделся до нижнего белья и сложил вещи в свой шкафчик. В следующем отсеке меня ждали продезинфицированные зеленые вещи, моя рабочая форма. Надев их, я будто облачился в панцирь кардиохирурга и двинулся дальше, мимо дверей с иллюминаторами операционных. Я больше ничего не чувствовал. Я функционировал. Это было важно, поскольку мне предстояла встреча с могущественным противником. Я сражался со смертью. В минуты, предшествующие операции, я всегда чувствую себя очень одиноким. Для пациента не существует ни страховочной сетки, ни двойного дна. Сделаю ли я все хорошо, получится ли у меня, возникнут ли осложнения и если да, то какие?

Теперь все зависело только от меня. Ответственность тяжким грузом давила мне на плечи. Хотя со временем каждая операция становится рутиной, преуменьшать ее опасность недопустимо. И никто не должен заметить, что я боюсь ошибиться. Я стал вспоминать снимки, которые только что разглядывал в своем кабинете: сердце пациента со всех ракурсов, черно-белые снимки и цветные, трехмерные, насосная мощность, кровоток, расположение аорты. Я воскресил в памяти свою стратегию: как именно я собираюсь оперировать; какие трудности могут возникнуть, что я поставлю им в противовес; какой интерн мог бы прийти мне на выручку, какая операционная сестра? Смогу ли я на них положиться, достаточно ли хорошо я их знаю, сколько я могу им доверить, мыслят ли они так же, как я, или им нужно постоянно давать указания? Для операции на сердце требуется как минимум четыре руки. Прооперировать сердце в одиночку я бы не смог. Чтобы помочь сердцу, нужна целая команда.

Я заглянул в иллюминатор операционной и увидел, что все уже готово. Пациент лежал на столе, обмытый и прикрытый простынями. Я надел маску и бинокулярную лупу. На протяжении 5 минут я мыл ладони и руки по локоть в три захода с мылом и дезинфицирующим средством. Инфекция, занесенная во время операции, приводит к жутким осложнениям. Пациенты месяцами лежат со вскрытой грудной клеткой в реанимации, поскольку их раны не затягиваются. Правильная и тщательная дезинфекция – это также и дань уважения своему пациенту. Игнац Земмельвейс, венгерский врач-акушер и пионер гигиены в больницах, около 150 лет назад из-за своих новых гигиенических правил, которые многим казались избыточными, подвергался насмешкам и был объявлен сумасшедшим. Если бы его доводы восприняли серьезно, многим людям не пришлось бы страдать. Но тогда никто еще не знал, что бактерии вызывают болезни.

Теперь я был готов. Последнюю дверь в операционную я открыл ударом ноги, чтобы больше ни к чему не прикасаться, и она бесшумно закрылась за моей спиной. Я поприветствовал присутствующих. С моим появлением в операционной наступила тишина. Все знали, что я предпочитаю работать в атмосфере сосредоточенности. Некоторые коллеги постоянно шутят и болтают без умолку. У одного выдающегося хирурга из Баварии команда вскрывает сердца под настроение октоберфеста, и бурное веселье продолжается до тех пор, пока грудную клетку не зашивают. Я бы такого не потерпел. А поскольку здесь хирург я, то я и задаю тон. У меня в операционной всегда тихо. Мне нравится эта сосредоточенная тишина, которую прерывает лишь пиканье пульсометра и надувание аппарата искусственного дыхания, звяканье инструментов в лотке и гул электроножа. Я слышу, как мы все замираем, а потом, пройдя очередной сложный этап, делаем глубокий вдох.

Сестра в операционной одела меня, развернула передо мной халат, и я в него проскользнул. Вторая сестра встала за моей спиной и протянула мне завязки. Я взял их, крутанулся отрепетированным тысячи раз танцевально-хореографическим движением, завязал их спереди в узел и в заключение нырнул в протянутые перчатки. Пара поворотов, поправить тут и там – и я уже полностью одет в стерильную одежду. Чтобы прооперировать сердце пациента, свое я отключил. Нужно ли так делать? Смог бы я оперировать, будь все иначе, и вообще каково это – включить свое сердце? И как бы ощущал все это пациент? К какой половине человечества он относился? Где жила его самость – в сердце или в мозгу?

Операционная сестра протянула мне хирургическую пилу. Я ее включил.

Разноцветное нейронное шоу

В поисках сердца я снова и снова кружился вокруг одних и тех же вопросов – и это при том, что о происхождении чувств и мыслей вообще-то уже все известно. Они рождаются в голове, нейробиологи доказали это своими картинками, напоминающими современную живопись. Голова, мозг – это наша диспетчерская, наш босс. Наше тело зависит от мозга. Мозг управляет телом, а тело – это своего рода робот с центральным мозговым управлением. Мы привыкли к такому раскладу. Но является ли он современным с научной точки зрения? Против этого выступают многочисленные эзотерические публикации, которые представляют сердце центром всеведущей любви.

Перед нами два конкурирующих взгляда на человека. А между ними – читатель или читательница, которые зачастую не знают, являются ли они своим телом или имеют это тело, кто на самом деле говорит, когда они произносят: «Я», только голова или в том числе и сердце, и как обстоят дела с душой? Нередко говорящее «Я» или «Сам» ощущает себя как бы отделенным от тела или его высшим наставником [13]. «Я бы с удовольствием сделал и то, и это, но тело перечеркнуло все мои планы». Всюду царит заблуждение, что мы в шаге от того, чтобы расшифровать мозговой код, и свою лепту в это вносят прежде всего красивые разноцветные картинки с изображением мозга, которые уже давно публикуются не только в профессиональных журналах. И кто знает, возможно, в будущем люди будут показывать друг другу не только картинки УЗИ своих еще не рожденных детей, но и с гордостью демонстрировать снимки своего головного мозга.

В романе «Суббота» Иэна Макьюэна, в котором описывается жизнь нейрохирурга, я обнаружил три предложения о мозге, которые привели мои