Оправдание Шекспира - Марина Дмитриевна Литвинова

бороться с обидчиками и мстить им. А чтобы люди не думали, что все это выше моих сил, боги одарили меня доспехами знания, с помощью которых нанесенные ранения, если их лечить разумно и по правде, смогут устоять против силы и не забудутся, пока я пользуюсь этим подкреплением богов и свободно пускаю в ход остро заточенное стило» [369].

В цитате две аллюзии «the armour of learning» and «a sharp Stile», последняя особенно интересна, поскольку имеет два значения: «остро отточенное гусиное перо» и «острое оружие», то есть «копье» – «a speare». Это значение подкрепляется соседством с аллюзией на Афину: «the armour of learning» – «доспехи богини, ведущей войну с невежеством». Сочетаясь, эти два смысла рождают представление о писателе, который сражается с коварством и невежеством гусиным пером, как, согласно господствующей тогда символике (ссылка на сочинение Эразма «Оружие христианского воина»), сражается копьем Афина Паллада.

Цитата взята из речи ученого поэта Никопомписа, играющего в романе «Аргенис» роль авторского рупора. И автор этой речи тотчас отождествляется с Бэконом. Вот как пишет о Бэконе профессор Эдинбургского университета Джон Генри: «Не обременяя себя заботой о каком-то частном изобретении или открытии, Бэкон видел себя “глашатаем распространения власти человека на вселенную и борцом за свободу”, освещающим путь для других, чтобы они могли наилучшим образом исследовать природу, делая одно открытие за другим, пока не будет открыто абсолютно все» [370].

Главный герой романа Полиарх, прощаясь с Аргенис перед вынужденным бегством из Сицилии, называет себя «твой Паллас», что тогда всеми понималось как «Потрясающий копьем». Оставшись одна, Аргенис горестно вздыхает: «Уехал мой Паллас». А ее отец, король Сицилии Мелеандр, обращаясь к народу, говорит: «В стране измена, заговор против меня и Аргенис. Но Паллада («Потрясающая копьем») пришла на помощь. Богиня Паллада своей силой и мощью отвела занесенные над нами мечи». То, что Полиарх называет себя «Потрясающий копьем» и дева Аргенис так его называет, похоже, намек читателю: Полиарх – это Шекспир, кто бы ни скрывался под этим псевдонимом. Его возлюбленная Аргенис, пройдя – то вместе с Полиархом (изредка), то в разлуке (почти всегда) – сквозь необычайные повороты судьбы, так и осталась до самого конца девой. Роман кончается счастливым объявлением свадьбы, – аллегория будущего счастливого союза.

Приключения главных героев напоминают платоническое супружество Ратлендов, а ученые и политические экскурсы в этом сильно политизированном романе напоминают стиль и образ мыслей Бэкона.

Носитель политических идей в романе – Никопомпис. Не зная древнегреческого, перевожу на русский по аналогии. В справочнике «Олимп, или Греческая и римская мифология» Петискуса, перевод Евстафьева, сказано: «Гермеса, который отводил души умерших к самому трону Плутона и Прозерпины, в этом последнем значении звали Психопомпос, то есть – душ водитель». Значит, имя «Никопомпис» можно перевести «Ведущий к победе».

Никопомпис на всем протяжении романа пребывает советником венценосных особ. И в этом он тоже отождествляем с Бэконом, единственным вельможей при дворе сначала Елизаветы, а потом Иакова, кто имел эту привилегию – давать принцам политические и конфессиональные советы, и по должности, и по учености. Кроме того, Бэкон, как никто другой, знал подоплеку семейных неурядиц Ратлендов и верил в их счастливую личную и поэтическую звезду.

Этим пророчеством и кончается роман.

Бэкон был совершенно уверен, что союз просвещенного монарха, наделенного абсолютной властью, и советника, обладающего обширной ученостью, знанием истории, трудов древних мыслителей, способен создать идеальное общество, которое он изобразил в незаконченной «Новой Атлантиде». Давать советы королям было, можно сказать, его страстью.

Началось это еще в «Гесте Грейорум», при Елизавете, которая, кстати сказать, не чуралась его наставлений и время от времени сама обращалась к нему за советом, сделав его своим ученым советником, правда, без содержания. Но, бывало, он так огорчал ее благородными романтическими бреднями, которые в начале политической карьеры руководили его поступками, что злопамятная королева долгое время питала против него сильнейшее раздражение. «Аргенис» как раз и представляет собой этакое наставление, и не только политикам, но и главным героям романа. Его можно отнести к жанру «advice literature». Вот что пишет об этом стиле Брайен Викерс: «…Эти три письма (Ратленду, который путешествовал в то время по европейским странам) образуют единство, на котором лежит отчетливая творческая печать Бэкона. Они относятся к литературному жанру “советов” – важная составная часть ренессансного гуманизма, поскольку она воплощала гуманистический идеал – знание следует использовать в созидательных целях, а все действия направлять на благо других» [371]. На основании всего этого я и склоняюсь к мысли, как и бэконианцы, что автор романа «Аргенис» – не Барклай, а Бэкон.

«АРГЕНИС» И СТИЛЬ БЭКОНА

Работая над этой главой, я снова взяла девятый том «Писем и жизни Фрэнсиса Бэкона» Спеддинга, чтобы в который раз просмотреть письма, относящиеся ко времени крупной ссоры между королевой Елизаветой и графом Эссексом (1600 год), и наткнулась в одном из сочинений Бэкона на фразу, которая напомнила мне кусок из романа «Аргенис». Сочинение, разительный пример стиля Бэкона, – неоконченный отрывок из отчета, написанного для королевы Елизаветы, о мотивах и причинах поведения графа Эссекса, нарушившего ее категорический запрет не покидать арену военных действий в Ирландии. Бэкон подробно описывает поступки Эссекса, доказывая их предосудительность, хвалит Елизавету за ее мудрость и великодушие и обвиняет злокозненных «доброжелателей», которые превратно истолковывали графу отношение к нему королевы. Он их называет «turbulent spirits». Восхваление добродетелей Елизаветы и в этом случае, как во многих других, – не лесть, а обходной маневр для спасения графа. Он напоминает, какую терпимость, снисходительность, благоволение уже проявила королева к своему фавориту, взывая и впредь так же к нему относиться.

Справедливо и вместе мягко упрекает графа в неразумности поведения, приведшего к тяжелым последствиям для страны, и тут же старается оправдать его действия влиянием дурных советчиков. Эти строки привели на память письмо Джорджа Бауна, полученное Ратлендом в Бельвуаре в ноябре 1602 года, когда он ждал прощения Елизаветы и возвращения в Лондон из ссылки. Баун пишет о кознях, которые строят придворные для своего возвышения и на погибель ближнему своему.

В «Аргенисе» параллельное место находится в речи Никопомписа, поэта и ученого, обращенной к королю Сицилии, как раз перед вышеприведенной цитатой, которая содержит аллюзию на Афину Палладу. Я ее приводила, но приведу еще раз. Никопомпис, возмущенный интригами, раздирающими сицилийский (читай: английский) двор и пагубно влияющими на всю страну, произносит речь,