Стрижи - Фернандо Арамбуру

– и вот он я опять, тут как тут, со всегдашним своим лицом; смотрю на себя, как смотрят на некое прилипчивое существо, которое неведомо почему таскается за мной повсюду.

Короче, когда уже совсем стемнело, я отправился с Пепой в парк, чтобы выгулять ее в последний раз перед сном и дать подышать свежим воздухом после того, как она столько часов просидела взаперти почти без движения. Только с этой целью я и вышел. Мне показалось, что вокруг никого нет. Я огляделся. Было около одиннадцати, и до закрытия парка оставался еще целый час. В полной темноте я спрятался за дерево и всю ярость, накопившуюся у меня внутри, изверг, закричав что было сил. В течение нескольких секунд из уст моих вырывался крик, похожий на звериный вой. Наверное, он разнесся по всей округе, перелетев через верхушки деревьев и ограду парка. Потом я умолк и, подняв воротник, спокойно вернулся домой вместе с собакой, чувствуя себя освободившимся от тяжелого груза.

На следующий день в почтовом ящике лежала записка:

Идти в парк и орать там – дело никудышное. Но мы понимаем, что тебе надо снять напряжение. Бедный ты горемыка.

А ведь все происходило в одиннадцать вечера, в полной темноте… Я до сих пор раздумываю над этим.

22.

Сегодняшний день кое-что прояснил. Во-первых, Хромой и не думал на меня сердиться, как я ошибочно истолковал то его сообщение, после которого он перестал писать. Мой друг решил, что его звонки и послания сильно мне досаждали именно потому, что я был не один. У него хватило деликатности не спрашивать, с кем я путешествовал, но своей ехидной улыбкой он давал понять, что у него имеются догадки на сей счет. Было бы жестокостью с моей стороны разочаровать его, признавшись, что я был один и не слышал рядом никакого другого дыхания, кроме дыхания собаки. В итоге Хромой принял разумное решение подождать, пока я сам восстановлю наши контакты. Я похвалил его за понятливость, и этого оказалось достаточно, чтобы мы поставили крест на случайном недоразумении и остались добрыми друзьями.

Второе открытие, сделанное сегодня же: Хромой поддерживает гораздо более тесные отношения с Агедой, чем я считал, а считал я их и без того довольно тесными. История Белен и ее дочки сблизила их еще больше, и когда я вечером пришел в бар Альфонсо, Агеда была уже там, а ее толстый пес дремал на том самом месте, которое обычно занимала Пепа. Короче, Агеда находилась в нашем углу и сидела на моем стуле, что якобы объяснялось ее обещанием принести Хромому мазь, помогающую при язвах. В этой комедии они дружно отвели мне роль простака. Пепа покорно легла чуть в стороне от нас. Толстый пес не обратил на нее никакого внимания. Хромой, чтобы заставить меня поверить в сказку про мазь, тотчас показал нам омерзительного вида noli me tangere, которая совсем недавно появилась у него повыше локтя.

Присутствие Агеды в баре я воспринял как сигнал: надо следить за каждым своим словом. Поначалу я вынужден был отвечать на вопросы Хромого – а изредка и на вопросы Агеды – про поездку в Эстремадуру, изрекая какие-то банальности и стараясь не выдать себя и не дать повода для подозрений. И тут действительно помогали лаконичные ответы, односложные реплики, а также робкие умоляющие или укоряющие взгляды, которые я посылал в центр зрачков Хромого, надеясь заставить его переменить наконец тему. Он даже вообразить себе не может, как я был ему благодарен, когда он все-таки не оставил без внимания мое явное нежелание касаться в присутствии Агеды неких деталей личного плана. Слава богу, что любопытство не заставило его переступить некие границы. И по-настоящему послужило для меня подтверждением надежности нашей дружбы то, что он приберег пикантные намеки до того времени, когда Агеда отлучилась в туалет.

Третье открытие: их мало волновали мои каникулярные похождения. Главной темой, которую они обсуждали с пылом и страстью, были намеченные на ближайшее воскресенье всеобщие выборы. Правые и левые, республика и монархия, приевшиеся отсылки к Франко и Гражданской войне, коррупция и национализм, банки и выселение людей из ранее арендованных ими квартир, централисты и враги испанского народа… Господи, до чего скучно было слушать все это! Ни одна проблема не выходила за рамки наших национальных границ – все домашнее, местное, внутриутробное.

Они вполне дружелюбно, хотя и горячо спорят по поводу того, за кого каждый из них решил голосовать. Спорят, перебивая друг друга, и эта сцена достойна театра комедии. Для Хромого больной вопрос – Каталония, до такой степени больной, что он на время объявил карантин для своих социалистических и республиканских принципов и стал выступать за решительные меры, которые проведет «хирург с железной рукой» в духе Хоакина Косты[57], хотя Агеда его не читала, но сказала, что имя слышала.

В итоге Хромой намерен голосовать за Vox, несмотря на то что партию эту ненавидит. Он отдаст ей свой голос только ради того, чтобы «подгадить нашим правителям». А еще это наверняка поможет всколыхнуть национальное политическое болото. Агеда с возмущением, но как-то слишком добродушно упрекает его за решение голосовать за ультраправых, как будто слово «правые» уже само несет в себе оправдание либо осуждение. Хромой возражает, она нападает, и тем временем оба опустошают общее блюдо с оливками.

– Нет, ты мне скажи, дружок, ты что, головой о фонарь ударился? С каких это пор ты стал правым?

– Никакой я не правый. Поэтому мое мнение стоит дороже твоего, ведь ты слепо цепляешься за давно устаревшие принципы, которые не допускают вариантов.

Агеда проповедует коммунизм на христианской основе, но так как слово «коммунизм» обжигает ей губы, она предпочитает называть его солидарностью. Это не теоретический коммунизм и не партийный, объясняет она, а коммунизм добрых людей, готовых раздать весь хлеб, разрезанный на равные доли. Короче говоря, речь идет о «демократическом коммунизме», но такое наименование вызывает у Хромого взрыв хохота. Агеда изображает наивное непонимание, мягко всплескивает руками и начинает пылко вещать о простом народе, «социальном щите» и зле, внутренне присущем капитализму. Поэтому для нее тут вопроса нет – она будет голосовать за «Подемос». Хромой взвивается как ошпаренный кот:

– Знаешь, детка моя, но «Подемос» – это левые экстремисты. Ты что, желаешь своей стране красный голод, ГУЛАГ, миллионы погибших, как при Мао, или полный развал, как в Венесуэле?

– Чего я желаю, так это хоть капельку справедливости.

– Пустые слова, демагогия, абстракции, которые мало или вообще ничего общего не имеют