Призрак Проститутки - Норман Мейлер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Нет, Борис, — сказал я, — я не сумасшедший и не бестолочь. Вы ко мне подошли. Держались дружелюбно. Сказали, что нам есть о чем поговорить. Могу ли я расценить это иначе, чем то, что вы хотите сблизиться с нами?»
«Или как показатель того, что ваш народ абсолютно ничего не знает о моем народе».
«Готовы вы сказать мне, зачем мы здесь?»
«Возможно, вы будете разочарованы».
«Разрешите мне самому судить об этом».
Он промолчал, и мы продолжали сидеть рядом за столиком, лицом ко входу, под навесом, который хлопал со звуком пистолетного выстрела всякий раз, как мимо проезжал грузовик.
«Давайте снова подойдем к этой проблеме, — сказал я. — Чего вы в действительности хотите?»
«Политической информации». — И улыбнулся, как бы опровергая свои слова.
«Я, пожалуй, больше готов получать, чем давать».
«А иначе и быть не могло, — сказал он. И устало вздохнул. — КГБ — сокращенное название Комитета государственной безопасности».
«Я это знаю. Даже дипломат, служащий в Госдепартаменте, это знает».
Его явно забавляло то, что я упорно держусь прикрытия.
«В КГБ много управлений», — сказал он.
Это я тоже знал.
«Возьмем Первое и Второе управления. Первое занимается советскими офицерами за границей. Второе — безопасностью внутри страны. Соответствует ЦРУ и ФБР».
«Да», — сказал я.
«Наше ФБР — Второе управление — имеет хорошую репутацию в Америке. Считается эффективным. Но многие из нас считают, что там одни дураки. Хотите анекдот?»
«Да, — сказал я, — хочу».
«Конечно. Почему, собственно, нет?»
Тут мы оба рассмеялись. Ситуация была забавная. Мы оба знали, что у меня включен магнитофончик и все сказанное будет затем проанализировано. Мы опрокинули по кружке с пивом. Борис хлопнул в ладоши, и тотчас появился патрон с двумя кружками и бутылкой водки. Мне пришло в голову, что это кафе вполне могло быть русским наблюдательным пунктом с микрофонами, скрытыми в дереве стен, и с камерой в потолке.
Или же Мазаров так часто сюда заезжает, что хозяин держит для него несколько бутылок водки.
Да, Киттредж, как ни странно, Мазаров с рюмкой в руке ничем не отличался от крепышей, прошедших огонь и воду и живущих выпивкой, — он размягчался на глазах.
«Двое сотрудников Второго управления, нашего ФБР, — принялся он рассказывать, — едут в машине следом за машиной, в которой сидят молодой человек и девушка, по улицам Москвы, затем выезжают на шоссе. Молодой человек и девушка встречались с иностранцами, которых им не следовало посещать, но это дети очень высокопоставленных чиновников, так что они ничего не боятся. Они говорят друг другу: „Надо избавиться от этих громил“. — Борис помолчал. — Правильное я употребил слово?»
«Абсолютно правильное».
«От тупых соглядатаев. Громил. Верно?»
«Точно».
«Итак, молодой человек и девушка останавливают машину на обочине. Вторая машина тоже останавливается в сотне метров позади них. Наш молодой храбрец вылезает из машины. Поднимает капот, давая понять, что с машиной что-то неладно. Что делают громилы?»
«Что же?»
«Тоже выходят из машины, — торжественно произносит Борис, — и поднимают капот. Настоящие попугаи, верно?»
«Да, — говорю я, — глупо».
«В нашем Втором управлении сверхдостаточно глупцов».
«Зачем вы мне это рассказываете?»
«Потому что ваше ЦРУ должно делать разницу между Первым и Вторым управлениями. Ваше ЦРУ считает, что все КГБ сплошь состоит из тупых скотин».
«Ну, это неправда, — сказал я. — Мы потратили не одну неделю на анализ того, что почерпнул Дзержинский из „Золотой чаши“.»
Борис так и грохнул. Хохочет он с громким рыком и хлопает собеседника по спине. А мужчина он чертовски сильный.
«Вы мне нравитесь», — говорит он.
«Головокружение от радости», — говорю я в ответ.
Мы оба снова рассмеялись. И чуть не обнялись. Когда веселье прошло, Мазаров сразу стал серьезным.
«Да, — сказал он, — мы, сотрудники Первого управления, выезжаем за границу. Работа требует, чтобы мы изучали другие народы. При этом мы сталкиваемся — иногда весьма болезненным путем — с недостатками советской системы. Мы даем Центру довольно точную картину происходящего. Стремимся подправить нашу великую советскую мечту. Именно так. Даже когда ответы на возникающие вопросы неприятны и показывают, что виноваты мы. Начальство в Первом управлении знает обо всех отрицательных сторонах Советского Союза больше, чем кто-либо в вашей стране».
«У нас о вашей организации другое представление».
«Конечно. По-вашему, КГБ — это убийцы».
«Ну, не так прямолинейно».
«Нет, именно так. Люди самого низкого сорта! Вы говорите о нас как об убийцах. А мы профессионалы. Назовите хоть одного сотрудника ЦРУ, который по нашей вине потерял хотя бы палец».
«Обычно достается наемникам», — сказал я. В этот момент я подумал о Берлине.
«Да, — согласился Борис, — наемным помощникам крепко достается. Это так и у вас, и у нас».
Я промолчал.
«Когда же мы пойдем удить рыбу?» — осведомился я наконец.
«Плевал я на рыбу, — сказал он. — Давайте выпьем».
Мы выпили. Через какое-то время у меня возникло такое чувство, что Мазаров давно ждал возможности поговорить с американцем.
Я теперь хорошо изучил его — дело в том, что, как большинство русских, он говорит, приблизив лицо к моему лицу (это, наверное, оттого, что они живут в тесных квартирах), и потому я детально изучил его внешность: видел, где бритва оставила немножко щетины, видел торчащие из носа волоски, чувствовал в дыхании запах гамбургера, турецкого табака, лука, водки, пива — словом, достаточно всего, чтобы это было, клянусь, даже приятно, как исходящий изо рта запах гниения, что указывает на бесхитростность человека. Хью однажды познакомил меня с незабываемой формулой Энгельса о том, что количество переходит в качество, так вот: легкое зловоние в дыхании совсем не похоже на запах гнилых зубов. Я делаю это отступление, потому что мы так долго сидели с Бориской — а он скоро потребовал, чтобы я называл его Бориска, Бориска и Гарри, — за столиком в кафе, что обед превратился в ранний ужин, и солнце уже светило нам в глаза с запада, опустившись ниже навеса, обращенного к дороге, по которой время от времени проезжала машина и у входа появлялся очередной пьянчуга.
Мазаров около часа распространялся про Никиту Хрущева. Никому в Америке не понять Советского Союза, заявил Бориска, если не понимать премьера. А это великий человек.
«Великий применительно к нынешней ситуации в Советском Союзе». И он стал перечислять, повторяя много раз: бесчисленное множество убитых. Бесчисленное множество русских было убито в Первую мировую войну, бесчисленное множество было убито в Гражданскую войну, развязанную, напомнил он мне, американцами, англичанами и французами; бесчисленное множество было убито Сталиным во время коллективизации, бесчисленное множество советских солдат и граждан было убито Гитлером, и бесчисленное, бесчисленное множество убито затем Сталиным после войны. «Советский Союз, — сказал Борис, — пострадал больше, чем жена, которую изо дня в день избивает мерзавец муж. Сорок лет! Будь это американская жена, она возненавидела бы мужа. Но русская жена мудрее. Ведь в подобном браке мужчина хочет лишь улучшения».
«Я что-то совсем запутался, — говорю я. — Кто русская жена и кто муж?»
«О, русская жена — это Россия. А муж — партия. Бывает, приходится признать, что русская жена виновата. Возможно, она заслуживает, чтобы ее поколотили. Стоит, глядя в землю. И не двигается вперед. А муж хоть и пьет, но смотрит в небо. — Тут Мазаров умолк и вдруг влепил себе такую пощечину, что на кухне зазвенела бы посуда. — Совсем опьянел, — сказал он и велел принести черного кофе. — Все, что я говорил раньше, одно квохтанье».
«Квохтанье?»
«Чепуха. Общие фразы. Отношения между коммунистической партией и народом нелегко объяснить. Советские дети вырастают в уверенности, что сила воли поможет стать лучше. Достаточно захотеть быть хорошим и неэгоистичным. Мы пытаемся уничтожить интерес к личному обогащению.
