Собрание Сочинений. Том 2. Произведения 1942-1969 годов. - Хорхе Луис Борхес

стальной лабиринт.

Гарь и гудки осадили ночь,

вдруг представшую Страшным судом. За незримым краем земли,

прямо во мне зазвучал вездесущий голос,

произнося все это (все это, а не слова —

мой жалкий, растянутый перевод единого слова):

— Звезды, хлеб, книги Запада и Востока,

карты, шахматы, галереи, подвалы и мезонины,

тело, чтобы пройти по земле,

ногти, растущие ночью{759} и после смерти,

тьма для забвенья и зеркала для подобий,

музыка, этот вернейший из образов времени{760},

границы Бразилии и Уругвая, кони и зори,

гирька из бронзы и экземпляр «Саги о Греттире»,

пламя и алгебра, бой под Хунином, с рожденья вошедший в кровь,

дни многолюдней романов Бальзака и аромат каприфоли,

любовь — и ее канун, и пытка воспоминаний,

подземные клады сна, расточительный случай

и память, в которую не заглянуть без головокруженья, —

все это было дано тебе и, наконец,

измена, крах и глумленье —

извечный удел героев.

Напрасно мы даровали тебе океан

и солнце, которое видел ошеломленный Уитмен:

ты извел эти годы, а годы тебя извели,

и до сих пор не готовы главные строки.

1953

КОМПАС

Эстер Семборайн де Торрес

Мир — лишь наречье, на котором Он

Или Оно со времени Адама

Ведет сумбурный перечень, куда мы

Зачем-то включены. В него внесен

Рим, Карфаген, и ты, и я, и сон

Моих непостижимых будней, драма

Быть случаем, загадкой, криптограммой

И карою, постигшей Вавилон.

Но за словами — то, что внесловесно.

Я понял тягу к этой тьме безвестной

По синей стрелке, что устремлена

К последней, неизведанной границе

Часами из кошмара или птицей,

Держащей путь, не выходя из сна.

ПОЭТ XIII ВЕКА{761}

Он смотрит на хаос черновика —

На этот первый образец сонета,

Чьи грешные катрены и терцеты

Сама собою вывела рука.

В который раз шлифуется строка.

Он медлит… Или ловит звук привета, —

В нездешнем, вещем ужасе поэта

Вдруг слыша соловьев через века?

И чувствует сознаньем приобщенным,

Что преданным забвенью Аполлоном

Ему открыт священный архетип:

Кристалл, чьей повторяющейся гранью

Не утолить вовеки созерцанье, —

Твой лабиринт, Дедал? Твой сфинкс, Эдип?

ПРЕДЕЛЫ

Одним из утопающих в закате

Проулков — но которым? — в этот час,

Еще не зная о своей утрате,

Прошел я, может быть, в последний раз,

Назначенный мне волей всемогущей,

Что, снам и яви меру положив,

Сегодня ткет из них мой день грядущий,

Чтоб распустить однажды все, чем жив.

Но если срок исчислен, шаг наш ведом,

Путь предрешен, конец неотвратим,

То с кем на повороте в доме этом

Расстались мы, так и не встретясь с ним?

За сизыми оконцами светает,

Но среди книг, зубчатою стеной

Загромоздивших лампу, не хватает

И так и не отыщется одной.

И сколько их — с оградою понурой,

Вазоном и смоковницей в саду —

Тех двориков, похожих на гравюры,

В чей мир тянусь, но так и не войду!

И в зеркало одно уже не глянусь,

Одних дверей засов не подниму,

И сторожит четвероликий Янус

Дороги к перекрестку одному.

И тщетно к одному воспоминанью

Искать заговоренного пути;

Ни темной ночью, ни рассветной ранью

Один родник мне так и не найти.

И где персидское самозабвенье,

Та соловьино-розовая речь,

Чтобы хоть словом от исчезновенья

Смеркающийся отсвет уберечь?

Несет вода неудержимой Роны{762}

Мой новый день вчерашнего взамен,

Что снова канет, завтрашним сметенный,

Как пламенем и солью — Карфаген{763}.

И, пробужден стоустым эхом гула,

Я слышу, как проходит стороной

Все, что манило, все, что обмануло:

И мир, и тот, кто назывался мной.

БАЛЬТАСАР ГРАСИАН

Инверсии, меандры и эмблемы,

Труд, филигранный и никчемный разом, —

Вот что его иезуитский разум

Ценил в стихах — подобье стратагемы.

Не музыка жила в нем{764}, а гербарий

Потрепанных софизмов и сравнений,

И перед хитроумьем преклоненье,

И превосходство над Творцом и тварью.

Не тронутый ни лирою Гомера,

Ни серебром и месяцем Марона,

Не видел он Эдипа вне закона

И Господа, распятого за веру.

И пышные восточные созвездья,

Встречающие утренние зори,

Прозвал, ехидничая и позоря,

«Несушками небесного поместья».

Он жил, ни божеской любви не зная,

Ни жгущей губы каждого мужчины,

Когда за звучною строфой Марино

К нему подкралась исподволь Косая.

Дальнейшая судьба его туманна:

Могильному гниенью оставляя

Земную персть, вошла под кущи

Рая Душа скончавшегося Грасиана.

Что он почувствовал, перед собою

Увидев Архетипы и Блистанья?

Не зарыдал ли над пустой судьбою,

Признав: «Напрасны были все метанья»?

Что пережил, когда разверзло веки

Нещадным светом Истины небесной?

Быть может, перед богоданной бездной

Он отшатнулся и ослеп навеки?

Нет, было так: над мелочною темой

Склонился Грасиан, не видя Рая

И в памяти никчемной повторяя

Инверсии, меандры и эмблемы.

САКС (449 г.)

Уже зашел рогатый серпик лунный,

Когда опасливой стопою босой Мужчина,

грубый и рыжеволосый,

Свой след оттиснул на песчинках дюны.