Золотой человек - Филип Киндред Дик

– Времени нет! Мой разум нечист до сих пор! – вскричал он, ткнув пальцем в сторону Фрийи, замершей на пороге спальни в одних лишь домашних шортах, сверкая белизной стройных, не тронутых загаром бедер. – Голова все еще полна плотских мыслей! Нет мне спасения, нет! Еще восемь месяцев, и моровое поветрие завершит мой оборот Колеса! Вот дожил бы я до глубокой старости, сделался дряхлым, беззубым, утратил бы аппетит…

Осекшись, Сун-у окинул взглядом собственное брюшко и конвульсивно содрогнулся всем телом.

– Одним словом, времени на очищение и искупление греха у меня нет, – поникнув головой, подытожил он. – Если верить анализатору, мне предстоит умереть молодым.

Внимательно выслушав его излияния, Трудник-старший наморщил лоб и надолго задумался.

– Моровое поветрие, стало быть, – наконец пробормотал он. – Опиши-ка симптомы, да как можно подробнее.

К концу рассказа оливково-смуглое лицо Сун-у сделалось бледно-зеленым, точно болотная ряска. Едва он умолк, Бен Трудник многозначительно переглянулся с сыновьями и поднялся на ноги.

– Идем, – без лишних слов велел он, подхватив барда под руку. – У нас есть что тебе показать. Сохранилось со старых времен. Рано или поздно мы сами такое же делать научимся, но пока в наличии только жалкие остатки. Приходится держать под охраной, за семью замками.

– Ничего, – подал голос один из его сыновей, с ухмылкой подмигнув брату. – Ничего, для доброго дела не жалко!

* * *

Дочитав официальный отчет Сун-у до конца, бард Чай бросил бумаги на стол и, недоверчиво сощурившись, взглянул в глаза подчиненного.

– Ты уверен? Продолжать расследование действительно ни к чему?

– Еще немного, и эта секта зачахнет сама собой, – равнодушно подтвердил Сун-у. – Поддержки в народе у нее не имеется. Так, клапан для выпуска пара, не более. Ничего существенного.

Однако Чай, по-прежнему недоверчиво щурясь, принялся перечитывать отчет заново.

– Что ж, полагаю, ты прав, но мы слышали так много…

– Наветы, – туманно, уклончиво заверил его Сун-у и повернулся к дверям. – Слухи, сплетни… Могу я быть свободен?

– Не терпится в отпуск? – понимающе улыбнулся Чай. – Да, понимаю, каково тебе там пришлось. Должно быть, этот отчет досуха тебя выжал. Сельская глушь, захолустье, трясина невежества… Пора бы заняться просвещением сельских жителей всерьез. Похоже, в невежестве и нестроении прозябают целые области. Кто приведет этих бедняг к Чистоте, кроме нас? Таков наш исторический долг, смысл существования всей нашей касты.

– Воистину, – пробормотал Сун-у и, поклонившись вышестоящему, выскользнул из кабинета.

Шагая вдоль коридора, он с облегчением перебирал четки, безмолвно молился, вертя в пальцах крохотные красные пилюли, блестящие глянцем бусинки – дар трудников, заменивших ими старые, выцветшие. Понимая, насколько – и как скоро – они ему пригодятся, Сун-у крепко сжимал четки в руке и не променял бы их даже на все блага мира. В ближайшие восемь месяцев их следовало беречь как зеницу ока, ни на минуту не забывать о них, роясь в развалинах испанских городов… и до тех самых пор, пока его не настигнет моровое поветрие.

Четок из капсул пенициллина никто из бардов до него еще не носил.

Последнее из государств

Вокруг постепенно вновь складывалась картина реальности. Из небытия он возвращался нехотя: груз сотен лет, как ни крути, тяжел. Устал он жутко. Восхождение далось нелегко, с болью, с мукой… однако где-то в глубинах сознания уже робко теплилась радость.

Восемь тысяч раз… восемь тысяч раз он точно таким же образом выбирался обратно, и с каждым разом карабкаться наверх становилось все труднее и труднее. Настанет день, и сил на подъем не хватит. Однажды он так и останется в непроглядной тьме. Однажды… но не сегодня. Пока что он жив.

Мучительную боль и усталость затмила радость победы.

– Доброго утра, – звонко заговорил кто-то рядом. – Прекрасный выдался день! Вот я отдерну шторы, сами увидите.

Да, он все видел и слышал, только пошевелиться почему-то не мог и, лежа без движения, вбирал, впитывал зрительные впечатления, приливной волной хлынувшие со всех сторон. Ковры, обои, тумбочки. Лампы, картины. Письменный стол с экраном видеофона. Ярко-желтые лучи солнца из-за окна. Лазурное небо. Холмы вдалеке. Поля, здания, дороги. Заводы и фабрики. Рабочие. Машины…

Тем временем улыбчивый, совсем еще молодой Питер Грин деловито наводил в комнате порядок.

– Дел на сегодня – невпроворот, – продолжал юноша. – Посетителей к вам собралась куча, а сколько указов нуждаются в подписи, сколько дел ждут решений!.. Сегодня суббота, а значит, придут и из дальних секторов. Надеюсь, техники сделали все как следует… да, разумеется, сделали! – поспешно добавил он. – Я по дороге сюда разговаривал с Фаулером. Все починили. Все привели в порядок.

Приятный юношеский тенорок, яркий свет солнца… слух, зрение… а как же со всем остальным? С прочими ощущениями?

Попытка поднять руку ни к чему не привела.

– Вы не волнуйтесь, скоро и остальное в норму придет, – сказал Грин, почувствовав его страх. – Все будет в порядке, как же иначе? Нам ведь без вас никуда. Без вас все мы погибнем.

Это его успокоило, однако тревога сменилась приливом глухого, мутного раздражения. Господь свидетель, подобное нередко случалось и прежде. Почему им никак не скоординировать усилия? Отчего не сделать все сразу? Надо бы пересчитать им график. Оптимизировать ход работ.

За окном, пыхтя и фырча, остановился приземистый металлический автомобиль. Выскочившие из кабины люди в форменных комбинезонах с охапками тяжелого инструмента и прочего снаряжения рысцой устремились к парадному входу в здание.

– Ну вот и они, – с облегчением объявил Грин. – Опоздали немного.

– Опять в пробке застряли, – проворчал вошедший в комнату Фаулер. – Опять в сети светофоров какие-то неполадки. Поток извне смешался с городскими потоками и все закупорил наглухо. Эх, пересчитали бы вы интервалы!

Вокруг закипела работа. Перед глазами, словно пара огромных лун, стремительно рухнувших вниз, возникли лица Фаулера с Маклином. Оба деловито, слегка встревоженно оглядели его, затем его перевернули на бок. Приглушенные разговоры, отрывистые перешептывания, лязг инструментов…

– Вот здесь, – проворчал Фаулер. – Не там. Нет, с этим после. Осторожнее. Так, а теперь вот сюда выводи…

Работа продолжилась в напряженном молчании. Техников он разглядеть не мог, но знал: они рядом. Время от времени свет заслоняли смутные силуэты, а его самого поворачивали туда-сюда, толкали с места на место будто мешок муки.

– О’кей, изолируйте, – велел Фаулер.

Вновь долгая тишина. Оставалось одно: бездумно разглядывать стену, слегка выцветшие голубые с розовым обои. Старинный орнамент виньеток окружал изображения дамы в фижмах, с крохотным зонтиком над изящным плечом. Белая блузка, отделанная рюшем, крохотные носки башмачков, потрясающе чистый щенок у ноги…

Наконец его снова перевернули лицом вверх. Пятеро техников застонали, закряхтели от натуги, пальцы