Золотой человек - Филип Киндред Дик

евр по прозванию Джемисон, ткнув в сторону Сун-у пальцем, – видеть тебя желает.

Сун-у в гневе шагнул вперед.

– Я – бард! Бард из Вышних Покоев! Это вот вам знакомо?!

Рывком распахнув халат, он продемонстрировал всем троим символ Длани Благочиния, медальон из чистого золота с эмалевым изображением пламенно-алой косы.

– Как таковой, я требую, чтоб мне оказывали надлежащее почтение! Я здесь не для того, чтоб терпеть грубости всяких…

Сообразив, что проговорился, Сун-у умолк и крепко стиснул ручку портфеля. Однако толстяк-индеец взирал на него как ни в чем не бывало, а евры вовсе отошли в дальний угол балкона, повернувшись спиной к обоим, присели на корточки, в тени, свернули по кривоватой самокрутке и закурили.

– И вы допускаете подобное… смешение? – не веря собственным глазам, ахнул Сун-у.

Индеец, пожав плечами, развалился в кресле вольготнее прежнего и даже не изменился в лице. Казалось, он ничего не заметил!

– Да пребудет с тобой Чистота, – пробормотал он. – Составишь компанию? Лаймового сока? А может, кофе? Лаймовый сок здорово помогает от этой пакости.

Приподняв губу, индеец ткнул пальцем в белесые десны, обрамленные запекшимися, потемневшими язвами.

– Мне ничего не нужно, – раздраженно буркнул Сун-у, опустившись в кресло напротив. – Я к вам с официальной инспекцией.

– Вот как? – едва заметно кивнув, хмыкнул индеец.

– Да. Дабы оценить уровень рождаемости и смертности.

Поколебавшись, Сун-у склонился вперед, подался к управляющему.

– А теперь, будь любезен, отошли этих евров прочь. То, что я скажу далее, не для посторонних ушей.

И снова индеец не повел даже бровью: на безмятежном скуластом лице не дрогнул ни один мускул.

– Ладно, как пожелаешь.

Поразмыслив, он слегка повернул голову к еврам:

– Будьте добры, спуститесь на улицу.

Евры, недовольно ворча, поднялись на ноги и двинулись к лестнице. Проходя мимо стола, оба посмели смерить Сун-у негодующими взглядами исподлобья, а один, отхаркнувшись, смачно сплюнул за перила. Явное оскорбление!

– Какая дерзость! – едва не поперхнувшись от возмущения, воскликнул Сун-у. – Как ты допускаешь подобное безобразие? Нет, ты видел, а? Эльрон милосердный… это же просто немыслимо!

Индеец равнодушно пожал плечами и звучно рыгнул.

– Все люди – братья, ведь Колесо на всех одно. Разве не так учил сам Эльрон, когда жил на Земле?

– Разумеется. Однако…

– Выходит, даже эти люди нам братья?

– Естественно, – надменно, свысока ответил Сун-у, – однако им следует знать свое место. Место выходцев из низшей касты. Да, в тех редких случаях, когда нечто требует починки, обращаются к ним, но за последний год на моей памяти подобного не происходило ни разу. Целый год – и ни одного предмета, который было бы сочтено целесообразным подвергнуть ремонту! Следовательно, надобность в упомянутой касте убывает с каждым годом, а в итоге и сама каста, и элементы, ее составляющие…

– Вероятно, ты ратуешь за их поголовную стерилизацию? – лукаво сощурившись, поинтересовался индеец.

– Я полагаю, с этим необходимо что-то делать. Низшие касты плодятся как кролики, только и делают, что размножаются – и куда быстрее, чем мы, барды. Брюхатых европеек я вижу каждый день, и не по одной, но родился ли за последний месяц хоть один бард? Вряд ли. Должно быть, низшие касты только блудодейством и заняты!

– Так им почти ничего больше и не остается, – негромко пробормотал индеец, отхлебнув сока. – Тебе следовало бы отнестись к ним снисходительнее.

– Снисходительнее? Да ведь я ровным счетом ничего против них не имею, пока они…

– Ведь говорят, – с прежним спокойствием продолжал индеец, – евром был сам Эльрон Ху.

Сун-у, возмущенно фыркнув, хотел было возразить, однако горячая отповедь колом застряла в горле. Внизу, на грязной улочке, затевалось нечто необычное.

– А это еще что?

Он взволнованно вскочил и поспешил к перилам.

К резиденции управляющего неторопливым, но твердым шагом двигалась невиданная процессия. Из шатких хижин, словно по сигналу, высыпали наружу, выстроились вдоль обочин возбужденные толпы зевак. Сун-у замер, глядя на шествие точно завороженный. Голова пошла кругом, в глазах помутнело. Число зевак увеличивалось с каждой секундой. Сотни человек – мужчин, женщин – сбившись в плотную, ропщущую толпу, покачивались из стороны в сторону, глаза каждого пылали страстью. Казалось, кликушеский стон, разнесшийся над толпой, всколыхнул всех, будто могучий ветер – листву на ветвях деревьев. Все вокруг слились в единое целое, в громадный примитивный организм, не сводящий восторженного, благоговейного взгляда с приближающейся колонны.

Идущие отличались от всех остальных крайне странным нарядом из белой рубашки с засученными до локтей рукавами, темно-серых брюк немыслимо архаичного кроя и черных ботинок. В этой одежде все они казались одинаковыми, как две капли воды. Колонной по двое, сияя белизной рубашек, оттененной темно-серыми брюками, мерно, торжественно печатая шаг, странно одетые люди шествовали вдоль улицы – головы подняты, ноздри раздуваются, зубы решительно стиснуты, и если бы только это! Лицо каждого несло на себе печать столь непреклонного, истового фанатизма, что Сун-у, в ужасе втянув голову в плечи, подался назад. От мрачных, каменнолицых людей в древних белых рубашках и серых штанах веяло жутью, духом далекого прошлого. Мерный, глухой, неумолимый топот множества ног гулким эхом отдавался от шатких дощатых стен. Псы вмиг проснулись, вскинули головы, детишки захныкали, куры с заполошным кудахтаньем кинулись врассыпную.

– Эльрон милосердный! – воскликнул Сун-у. – Что происходит?!

В руках идущие несли некую странную культовую утварь, ритуальные изображения, тайный смысл которых Сун-у, естественно, был неведом. Шест, трубы, блестящие сетки… и все это вроде бы из металла! Из металла, однако не ржавого – сверкающего, искрящегося в лучах солнца. Не древнего, но потрясающе… нового!

Процессия миновала балкон. За идущими следовала громадная, грохочущая колесами повозка, а на ней возвышался несомненный символ плодородия – винтовой бур высотой с доброе дерево. Торчавший из верхней грани сверкавшего сталью куба бур поднимался и опускался с каждым оборотом колес.

За повозкой тянулась еще одна двойная колонна суровых, каменнолицых людей с остекленевшими глазами, нагруженных трубами, шлангами, охапками блестящего инструмента. Стоило им пройти, улица до краев заполнилась толпой зевак, в благоговейном восторге, словно завороженные, двинувшихся за процессией. За зеваками помчались детишки, а за ними с лаем поскакали псы.

Последняя из идущих крепко прижимала к груди длинный шест, древко хоругви, развевавшейся над ее головой в такт шагам. Яркое полотнище гордо, дерзновенно реяло по ветру. Разглядев украшавший хоругвь символ, Сун-у на миг лишился чувств. Вот оно… в буквальном смысле слова, под самым его носом, у всех на виду, среди бела дня!..

На хоругви красовалась громадная буква Т.

– Так это же… – начал он.

– Трудники, – оборвав его, пророкотал толстяк-индеец и отхлебнул еще глоток сока.

Сун-у, подхватив портфель, со всех ног бросился к лестнице. Здоровяки-евры