Гранд-отель «Европа» - Илья Леонард Пфейффер

Монтебелло был вне себя от счастья, или, выражаясь его словами, доволен и признателен. Вскоре после того, как я сообщил ему новость, которой он поначалу отказывался верить, ее официально, выступая в роли управляющего, подтвердил переводчик и поручил Монтебелло приготовить Зеленый зал к меренде, добавив, что, похоже, произошло недоразумение и никто вовсе не собирался увольнять почтенного мажордома, а хотели только освободить его от обязанности управлять компьютеризированной базой данных и предоставлять информацию на китайском языке, дабы он мог сосредоточиться на основных обязанностях, и переводчик рад, что недоразумение устранено.

Мне не терпелось поскорее сообщить другим постоянным гостям о благополучном исходе нашего совместного и солидарного выступления, и к полднику я поспешил в Зеленый зал, где, как и ожидал, застал французскую поэтессу Альбану и Большого Грека. Вот только я не ожидал увидеть их за одним столиком. Выглядели они как существа с разных планет. Он знал все о силе тяжести, а ее окутывало облако ядовитой разреженной атмосферы. Перед ним высилась трехэтажная сервировочная этажерка, на которой громоздились горы морепродуктов, и пузатый бокал сладкого белого вина, а она клевала миниатюрные круглые тосты с черной икрой. Еще сильнее, чем их поразительная совместная трапеза, меня удивило то, что Альбана с преувеличенной радостью замахала мне, приглашая присоединиться к ним.

— Выходит, протест имел успех? — спросила она.

— Наше продуманное, уравновешенное и почти единогласное заявление попало в цель, — подтвердил я. — Китайского начальника так впечатлило это типично европейское поигрывание дипломатическими мускулами, что он тут же спохватился и отменил свое решение.

— У нас тоже есть повод для праздника, — сказала Альбана.

— Сейчас вы, конечно, объявите о своей помолвке.

— Жаль, что ты не всегда такой сообразительный.

Большой Грек двинул меня локтем, одновременно засовывая в рот креветку, и широко заулыбался.

— Если это правда, — сказал я, — чему, конечно, верится с трудом, то такая новость требует бурных поздравлений, особенно в ваш адрес, господин Волонаки, ибо невозможно представить, чтобы мужчина где бы то ни было на свете нашел себе более любезную и кроткую супругу, чем вам удалось обрести в Альбане.

— Она и вправду мегасексапильная штучка, — сказал Большой Грек.

Альбана залилась смехом.

— А вот кроткой я бы ее не назвал, — продолжил он. — Вспомнить только, как она разошлась, когда добралась до моего греческого столпа.

Своей ручищей он схватил с этажерки устрицу и высосал ее. Альбана наклонилась к нему и поцеловала в губы.

— Альбана, тот поразительный факт, что ты даже не влепила ему пощечину за такие слова, — сказал я, — вынуждает меня заключить, что я или лицезрю неправдоподобную романтическую пьесу в традиции пошлой новогреческой комедии, или присутствую при зарождении любви, столь удивительной и нелепой, что она просто обязана быть настоящей.

— Ревнуешь? — поинтересовалась Альбана.

— А это входит в твои намерения?

— Поначалу входило, но теперь твоя ревность — не более чем приятный пустячок в довесок к событию, которое приятно — если не сказать желанно — и само по себе. Скажем так, это было бы вишенкой на торте, не более того. В конце концов, не такая уж ты, Илья, и важная персона.

— Важная, важная, — не согласился Большой Грек. — Он должен стать свидетелем на нашей свадьбе.

Это предложение весьма рассмешило их обоих. Я ответил, что быть свидетелем для меня большая честь. Это рассмешило их еще больше.

— Ты и вправду меня изумляешь, Альбана, — сказал я. — Никогда не думал, что такой яростной поборнице прав женщин покажется забавной мысль подчиниться патриархальному институту брака.

— Ты все-таки ревнуешь, — воскликнула она. — Какая прелесть!

— Мы с вами, господин Пфейффер, оба знаем, — сказал Большой Грек, — что вся эта трескотня о правах женщин на самом деле просто от нехватки внимания. Отдрючь бабу хорошенько — и ни слова о правах больше не услышишь. Разве видали мы с вами, чтобы здоровая баба с удовлетворенной распашонкой между ног была феминисткой? Вот-вот. Так я и думал. Эти хныкалки разевают рот только потому, что во рту у них пусто. О правах женщин можно говорить в единственном числе, потому что право у женщины только одно — на то, чтобы было кому вогнать мощную сваю в ее скважину. А ты как думаешь, цесарочка моя?

— Я все же предпочитаю множественное число, — ответствовала цесарочка. — Чем больше женских прав ты в меня вгонишь, тем счастливей сделаешь, и ты, мой Геракл, прекрасно это знаешь. Известно ли тебе, Илья, что Большой Грек более чем оправдывает свое прозвище?

Она встала из-за стола, села ему на колени и, хотя он только что положил в рот тушеную мидию, принялась целовать его взасос. Невероятно было видеть, что сей Геракл по части переедания, для которого прогулка вокруг дома уже являлась непосильным трудом, стал предметом обожания этого эфемерного создания, которое было еще худосочнее своих стихов, раньше слагалось исключительно из железных принципов и сейчас на моих глазах позволяло колоссальным ручищам взять свое новорожденное тельце в могучие объятия. Похоже, эти двое и впрямь были влюблены. Сыграть такое невозможно. Тот, кто хочет притвориться, старается выглядеть поправдоподобней. Актриса, поначалу написавшая для себя реплики стервы и обманщицы в мстительной комедии, поверила в свою роль и забыла, что все это лишь спектакль. Она по-настоящему влюбилась в коллегу-актера, и мнение публики ее уже не волнует. Я прочистил горло и сказал:

— Прошу прощения, что вынужден вас прервать и отвлечь от этого трогательного единения душ, но я хотел бы заявить вслух, что искренне рад за вас. Такое ощущение, будто вы знаете, что роман, который я пишу здесь, в гранд-отеле «Европа», близок к завершению, и пытаетесь всеми средствами ускорить хеппи-энд. Сегодня памятный день и нам есть что отпраздновать. Предлагаю так и поступить. Быть может, удастся уговорить других гостей устроить вечером праздник.

Идея им понравилась. Пусть праздник будет с размахом. Пригласить нужно всех, даже китайцев. Но для Монтебелло это должно стать сюрпризом, потому что праздник устраивается и в его честь. В первую очередь в его честь. Он все рассказывал об ослепительных торжествах, которые гремели здесь в былые времена, когда по всему отелю слышались шелест бальных платьев и позвякивание драгоценностей. Устроить такое нам, к сожалению, не удастся. Но