Земля мечты. Последний сребреник - Джеймс Блэйлок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И что она теперь?
– Кто? Монета? Не знаю. Я думаю… Я не уверен. Но готов поставить последний доллар, что у этого дела ноги растут из седой древности. Монеты поначалу были волшебными тотемами. Ты это, конечно, знаешь.
– Конечно, – сказал Эндрю. – Это ведь все знают. Разве нет?
– Факт. Они – лунные диски. То же самое и карточные игры – они пошли от колоды таро, которая, в свою очередь, пошла от еще более древней колоды. Я бы ничуть не удивился, узнав, что самые обычные монеты осквернялись каким-нибудь колдовством, которое восходит к античности. Эта твоя ложка была сделана из невероятно старой монеты, уж я-то точно знаю. Старше, чем мы можем себе представить. То же самое и с карпами.
– Что? – спросил озадаченный Эндрю. Слова о карпах напомнили ему о том, что он рыбачит, и он стал крутить катушку спиннинга; через несколько секунд появилась морская звезда, доедающая сладкую наживку. Он оторвал звезду от наживки и бросил в море.
– Карпы. Ты видел картинки двух карпов, которые сплелись друг с другом, как знаки Инь и Ян. Они неотъемлемая часть этой истории, так же как рыба или змея, заглотившие собственный хвост. Как на ручке трости Пеннимана и на шляпе Маниуорта. И представь себе – на двери магазина Пфеннига в Гэстауне вырезан такой же знак. Ты можешь подумать, что я рехнулся, но я тебе скажу, что все эти разговоры о магии имеют под собой реальную основу: карпы, свернутые в кольца наподобие лунных дисков, наподобие монет, наподобие пуговиц на твоей рубашке, как дорожный знак, и расположение семян в цветке, и цикл смены сезонов, и планеты, вращающиеся и вращающиеся в небесах. Почитай Юнга. Это все о том же. Мы с головой накрыты магическими тотемами. Окружены маленькими отверстиями, через которые открывается вид в бесконечность, в проблески бессмертия, если уж свести это рассуждение к земному. Самые тривиальные вещи – мусор и бродяга на морском берегу, заполненные полки в лавке старьевщика – все это имеет смысл, если посмотреть под правильным углом, через правильные очки.
– Но в чем этот смысл? – спросил Эндрю, снова накручивая леску на катушку. Настоящего терпения ему всегда не хватало. И когда он ловил рыбу, это становилось проблемой. Батончик «Маундс» ничуть не помог. Он разрезал на кусочки еще одного анчоуса, насадил на все три крючка, а голову и хвост выкинул в океан в качестве приманки.
– Меня постоянно мучают сомнения, – сказал он, снимая катушку со стопора. – Допустим, все так, все устроено, как ты говоришь. Пусть пуговицы моей рубашки имеют какой-то смысл, пусть они не только пуговицы. И что? Я спрашиваю, как быть с тем, кто ничего этого не знает? С тем, кто не видит – как это сказано? – «бесконечность в одной песчинке»[74]? Он просто застегивает на пуговицы свою рубашку и идет в кафе, чтобы съесть гамбургер. Ты смотришь на гамбургер и думаешь о кругах, потом о лунных дисках, о свернувшихся кольцом змеях, о планетах, описывающих круги в пространстве. А этот другой человек смотрит на гамбургер и видит котлетный фарш. Ты меня понимаешь? Если тебя на выходе из кафе настигает смерть, то ты отправляешься в могилу с полной загадок головой. А он отправляется туда же с набитым животом. Так что же оно все значит на самом деле?
– Понятия не имею, – сказал Пиккетт. – Но собираюсь выяснить.
Глава 10
Прочтя сообщение о том, что Парацельс не умер, а сидит живой, спит или дремлет в своем склепе в Страсбурге, спасенный от смерти каким-то из его особых лекарств, Либавий заявляет, что скорее поверит в того старого еврея по имени Агасфер, который бродит по миру, называемый то Буттадиус, то как-то иначе другими…
Уильям Сейбин Баринг-Гулд, магистр искусств. «Забавные мифы Средневековья»[75]
«Метрополитан» быстро ехал по бульвару Сил-Бич в сторону «Праздного мира» в Россмуре. От Эндрю и Пиккетта пахло рыбой, потому что они нареза`ли анчоусы, но дядюшку Артура это особо не взволнует. Невозможно было предугадать, как он отреагирует на то или иное явление, ведь ему девяносто два – а, может, и больше – и он улыбался, подмигивал и сильно удивлялся вещам, которые, казалось, не заслуживали внимания. А потому он даже не заметит ни рыбного запаха, ни их вымазанных дегтем, покрытых рыбной чешуей джинсов. Надень они обезьяньи маски или шлемы астронавтов, он бы и на это не обратил внимания. Он скорее подпрыгнет от удивления, если они заявятся к нему аккуратно подстриженные да в костюмах и галстуках.
Они свернули в ворота «Праздного мира», где стоял громадный вращающийся глобус, состоящий из одних металлических ребер, и были остановлены восьмидесятилетним охранником, который позвонил в таунхаус дядюшки Артура с настенного телефона и завел загадочный разговор. В какой-то момент он закрыл рукой микрофон и обратился к Эндрю с вопросом:
– Он хочет знать – вы тот самый человек с овцой?
– Так оно и есть, – сказал Эндрю.
Охранник неуверенно посмотрел на заднее сиденье, вероятно полный подозрений в связи с тем, что не видит там никакой овцы.
– В багажнике, – сказал Эндрю. – Плюшевые игрушки для двоюродной племянницы. На Рождество.
Он подмигнул охраннику, который кивнул, будто слова про Рождество убедили его, хотя до него оставалось целых восемь месяцев; затем снова забормотал что-то в трубку и вскоре повесил ее. На его лице неожиданно появилось дружеское выражение, он сделал им отмашку – мол, проезжайте, и проводил взглядом их машину, направившуюся на запад к таунхаусам и апартаментам вокруг нефтяных полей. В воздухе стоял тяжелый запах насыщенной нефтью земли, смешивающийся с запахом соленого воздуха, приносимого ветерком с океана.
– Вонища ужасная, правда? – сказал Пиккетт, поднимая окно.
– А мне нравится, – сказал Эндрю. – Ведь это такой
