Алмаз раджи (сборник) - Роберт Стивенсон

– Я больше не могу этого вынести, – повторил слуга.

– Я вижу, Пул, – заметил нотариус, – что у вас есть веские основания бояться. Я давно замечаю, что в доме доктора творится неладное. И все-таки постарайтесь внятно объяснить, что там происходит.

– Мне кажется, там произошло преступление, – хрипло выдавил Пул.

– Преступление! – воскликнул нотариус с раздражением в голосе, так как сильно встревожился. – Какое именно преступление? Что вы хотите этим сказать?

– Не решаюсь, сэр, – последовал ответ. – Но, может быть, вы пойдете со мной и посмотрите сами?

Аттерсон молча поднялся с места, взял шляпу с вешалки и накинул плащ, попутно заметив на лице дворецкого выражение неописуемого облегчения. Не в меньше степени удивило его и то, что стакан, который Пул водворил обратно на стол, остался полон.

Стоял холодный мартовский вечер с резким, пронизывающим ветром; бледный серпик луны выглядел опрокинутым, словно ветер уронил его. По небу неслись клочья легких, полупрозрачных облаков. Ветер был так силен, что мешал говорить и обжигал лицо. Казалось, он смел всех прохожих с улиц, которые сегодня выглядели по-особому голыми и безлюдными. Еще никогда ему не доводилось видеть этот район Лондона таким пустынным.

Пустынность эта угнетала нотариуса, ибо никогда еще он не испытывал такой настоятельной потребности видеть вокруг себя людей. И как он ни пытался себя переубедить, волей-неволей им овладело тягостное предчувствие непоправимой беды.

Когда Пул и нотариус выбрались на небольшую площадь, на них обрушился порыв ветра, поднявший клубы ледяной пыли; чахлые деревья за оградой сада хлестали друг друга голыми ветвями. Пул, все это время державшийся на пару шагов впереди, вдруг остановился посреди мостовой и, несмотря на холод, снял шляпу и отер взмокший лоб красным носовым платком. Вовсе не ходьба разгорячила старика; по-видимому, пот этот был следствием страха и душевной муки, так как лицо его оставалось бледным, а голос, когда он заговорил, был сиплым и прерывистым.

– Ну, сэр, – сказал слуга, – вот мы и на месте. Дай Бог, чтобы за это время не случилось беды.

– Аминь, – ответил нотариус.

Дворецкий осторожно постучал, дверь приоткрылась, и кто-то негромко спросил:

– Это вы, Пул?

– Я, – отозвался старик. – Открывайте!

Прихожая была ярко освещена, в камине пылал огонь, а у огня, словно овцы, жались все слуги доктора – и мужчины, и женщины. При виде мистера Аттерсона горничная истерически всхлипнула, а кухарка с воплем «Благодарение Господу! Это мистер Аттерсон!» бросилась к нотариусу, будто намереваясь заключить его в объятия.

– Как же так? – кисло проговорил нотариус. – Почему вы все здесь? Это непорядок, и ваш хозяин, я полагаю, будет недоволен.

– Они все тоже боятся, – сказал Пул.

Слуги молчали, никто не возразил дворецкому, и только молодая горничная, больше не в силах сдерживаться, зарыдала в голос.

– А ну-ка, прекрати! – прикрикнул на нее Пул с яростью, показывавшей, насколько взвинчены его собственные нервы. К тому же, едва раздались рыдания девушки, все вздрогнули и как один повернулись к двери, ведущей в хозяйские комнаты, с таким видом, словно ожидали чего-то ужасного.

– Подай мне свечу, – продолжал дворецкий, обращаясь к кухонному мальчишке, – и мы мигом со всем этим покончим!

После этого он попросил мистера Аттерсона следовать за ним и через черный ход вывел его во двор.

– А теперь, сэр, – сказал он, – постарайтесь идти бесшумно: я хочу, чтобы вы все слышали, но чтобы вас никто не услышал. И вот еще что, сэр: если он вдруг пригласит вас войти, ни за что не входите.

Нервы мистера Аттерсона при этом неожиданном повороте так вздрогнули, что он едва не потерял равновесие; однако, собравшись с духом, нотариус все же последовал за дворецким в лабораторию и, миновав анатомический театр, по-прежнему заставленный ящиками, столами и химической посудой, приблизился к лестнице. Тут Пул подал ему знак остановиться и слушать, а сам, поставив свечу на пол и сделав над собой огромное усилие, поднялся по ступеням и робко постучал в дверь, обитую красным сукном.

– Сэр, вас желает видеть мистер Аттерсон, – сказал он громко и тут же махнул нотариусу, предлагая ему прислушаться к ответу, который должен был последовать.

Из-за двери донесся чей-то жалобный и раздраженный голос:

– Скажите ему, что я никого не принимаю!

– Слушаюсь, сэр, – отозвался Пул почти с торжеством и, прихватив свечу, вывел мистера Аттерсона во двор, а оттуда направился с ним в кухню. Огонь в большой плите давно погас, и по полу сновали тараканы.

– Сэр, – спросил дворецкий, пристально глядя мистеру Аттерсону прямо в глаза, – это был голос моего хозяина?

– Мне кажется, он очень изменился, – ответил нотариус, побледнев, но не отводя взгляда.

– Изменился? Еще бы! – сказал дворецкий. – Неужто я, прослужив здесь двадцать лет, не узнал бы голоса хозяина? Нет, сэр, нет! Нашего хозяина убили; это случилось восемь дней назад, когда мы внезапно услышали, как он неистово воззвал к Богу; а что там теперь находится вместо него и почему оно там остается… Нет, это просто вопиет к небесам, мистер Аттерсон!

– Вы говорите странные вещи, Пул. Это какая-то нелепая ошибка, любезный, – ответил мистер Аттерсон, прикусывая палец. – Допустим, произошло именно то, что вы предполагаете – доктор Джекил был… ну, скажем… убит. Но зачем убийце оставаться на месте преступления? Этого просто не может быть, потому что противоречит здравому смыслу.

– Вас нелегко убедить, мистер Аттерсон, но все равно я докажу, что прав! – ответил Пул. – Всю эту неделю, вот послушайте, он… оно… ну, словом, то, что поселилось в кабинете, день и ночь требует какое-то лекарство и никак не найдет того, что ему нужно. Раньше он – я имею в виду хозяина – имел обыкновение писать на листке, что ему нужно, и выбрасывать листок на лестницу. Так вот – всю эту неделю мы ничего, кроме листков, не видели: только бумажки да запертая дверь; даже еду нам было велено оставлять на лестнице, чтобы никто не видел, кто и когда забирает ее в кабинет. Но в эту неделю, сэр, и по два, и по три раза на дню только и сыпались приказы да жалобы. Я обегал всех лондонских аптекарей, но чуть принесу это снадобье, так тотчас нахожу следующий листок с распоряжением вернуть его аптекарю – мол, оно с примесями, – и обратиться к другой фирме. Уж очень там это снадобье нужно, сэр, а зачем и для чего – неведомо!

– А листки эти уцелели? – спросил мистер Аттерсон.

Пул пошарил по карманам и вытащил скомканную записку, которую нотариус, наклонившись поближе к свече, рассмотрел самым внимательным образом. Написано там было следующее: «Доктор Джекил с почтением извещает фирму «May», что последний образец содержит посторонние примеси и совершенно непригоден для его целей. В 18… году доктор Джекил приобрел у вас крупную партию этого препарата и теперь просит со всем тщанием проверить, не осталось ли препарата точно такого же состава, каковой и просит выслать ему без промедления. Цена не имеет значения. Доктору Джекилу крайне важно получить именно этот препарат…»