Алмаз раджи (сборник) - Роберт Стивенсон

Р. S. Я уже запечатал письмо, когда мной снова овладел страх. Что, если почта запоздает и письмо попадет к вам только завтра утром? В этом случае, дорогой Лэньон, выполните мою просьбу в течение дня, когда это окажется удобным для вас, и опять-таки ждите моего посланца в следующую полночь. Но, возможно, тогда уже будет поздно, и если этой или следующей ночью к вам никто не явится, знайте, что вы никогда уже не увидите вашего Генри Джекила».

Прочитав письмо Джекила, я решил, что мой коллега сошел с ума, но пока это не было подтверждено, счел себя обязанным исполнить странную просьбу. Чем меньше я понимал, что происходит, тем меньше мог судить о том, насколько важна просьба Джекила. Однако письмо, написанное в таких выражениях, нельзя было оставить без внимания.

Я встал из-за стола, на улице кликнул кебмена и отправился в особняк Джекила. Дворецкий уже ждал меня – с той же почтой он также получил заказное письмо с инструкциями и тут же послал за слесарем и столяром. Пока мы беседовали со стариной Пулом, явились рабочие, и мы вместе отправились в лабораторию. Дверь оказалась прочной, замок был отличный, и столяру со слесарем пришлось основательно потрудиться. Через два часа дверь распахнулась; шкаф, обозначенный литерой «Е», открыли; я извлек оттуда выдвижной ящик, завязал его в простыню и вернулся домой.

Там я осмотрел содержимое ящика. Порошки были упакованы очень аккуратно, но все же не так, как упаковал бы их настоящий аптекарь, из чего я сделал вывод, что их изготовил сам Джекил. Развернув один пакетик, я обнаружил внутри вещество, похожее на кристаллы обычной поваренной соли. Во флаконе находилась кроваво-красная жидкость, судя по запаху, весьма едкая. Мне показалось, что это смесь красного фосфора с каким-то летучим растворителем вроде эфира. О других ингредиентах жидкости можно было только догадываться. Тетрадь выглядела совершенно обычно, в ней практически не было записей, за исключением нескольких столбиков каких-то дат. В целом они охватывали период в несколько лет, но внезапно обрывались около года назад. Кое-где рядом с той или иной датой стояли отметки, чаще всего это было слово «двойной», оно встречалось раз шесть; в самом начале списка стояли слова «Полнейшая неудача!!!».

Все это только раздразнило мое любопытство, но ничего не объяснило. Передо мной был флакон, до половины заполненный какой-то жидкостью, пакетики с кристаллическим веществом и лабораторные записи. Как могли эти вещи повлиять на честь и рассудок, не говоря уже о жизни моего легкомысленного друга? Если его посланец мог прийти ко мне, почему бы ему тогда не явиться прямо в дом к Джекилу? И даже допуская, что для этого существует некое препятствие, почему я должен принимать его втайне от всех? Чем больше я размышлял об этом, тем больше убеждался, что имею дело с душевнобольным. В конце концов, отправив слуг спать, я зарядил револьвер, чтобы в случае необходимости защитить себя.

Едва часы пробили полночь, как раздался едва различимый стук дверного молотка. Я открыл дверь и увидел приземистого человека, прятавшегося за колонной у входа.

– Вы от доктора Джекила? – спросил я.

Он судорожно кивнул. Когда же я предложил ему войти, посланец оглянулся и бросил пристальный взгляд в темноту. Невдалеке маячила фигура полицейского – он приближался с зажженным фонарем в руке. Мне показалось, что мой поздний гость вздрогнул, после чего поспешно переступил порог.

Сразу скажу, что все это мне не слишком понравилось. Когда я ввел незнакомца в ярко освещенный кабинет для консультаций, моя рука сама нащупала рукоять револьвера в кармане сюртука. Теперь мне удалось хорошо разглядеть его. Как я уже говорил, он был невысок ростом, но в первую очередь меня поразило выражение его лица и некое сочетание высокой мышечной активности с видимой слабостью телосложения. При приближении к нему возникало странное, чрезвычайно неприятное ощущение, сопровождаемое замедлением пульса и ознобом. Я решил, что все это – следствие субъективного отвращения, которое внушила мне его внешность, и только дивился, насколько остро проявляются его симптомы. Теперь, однако, я думаю, что причина всего этого была скрыта в натуре этого человека и имела совсем иные основания, чем ненависть.

Этот господин, с первой же минуты вызвавший во мне смешанное чувство отвращения и любопытства, был одет в костюм, который сделал бы смешным кого угодно. Его платье, сшитое из очень прочной и дорогой материи, было невероятно велико и широко ему. Панталоны висели складками, и он подвернул их, чтобы они не волочились по земле, жилет спускался ниже ляжек, а ворот сюртука сползал на плечи. Но странное дело: этот костюм не вызывал желания рассмеяться. В самой сущности человека, стоявшего передо мной, было что-то противоестественное, что-то ненормальное и возмутительное, поэтому всякая несообразность скорее гармонировала с его странной внешностью.

Все эти мои наблюдения, хоть и занимают немало места, в действительности потребовали всего нескольких секунд. Мой гость сгорал от нетерпения.

– Вы привезли его? – воскликнул он. – Он здесь?

Его возбуждение было так велико, что он даже схватил меня за плечо, словно собираясь встряхнуть. Я вежливо отодвинул его, потому что едва он коснулся меня, как во мне буквально заледенела кровь.

– Сэр, – сказал я, – вы забыли, что мы не знакомы. Не угодно ли вам присесть?

Я сел в свое рабочее кресло так, словно передо мной был пациент. Я старался держаться естественно, насколько это позволяли поздний час, одолевавшие меня мысли и смутный ужас, который внушал мне этот посетитель.

– Прошу простить меня, доктор Лэньон, – довольно учтиво ответил он. – Вы правы – нетерпение заставило меня забыть о хороших манерах. Я пришел сюда по поручению вашего коллеги доктора Джекила, дело крайне важное… – он вдруг запнулся и схватился за горло. Я понял, что, несмотря на видимую сдержанность, он с трудом подавляет приступ истерии. – Насколько я понял, сэр… ящик…

Я сжалился над мучительным нетерпением моего гостя; вдобавок, во мне снова проснулось любопытство.

– Вот он, – сказал я, указывая на ящик, стоявший на полу позади стола и все еще закрытый простыней.

Незнакомец кинулся было к нему, но вдруг остановился и приложил руку к сердцу: я услышал, как заскрежетали его зубы из-за сведенных судорогой челюстей. Лицо его настолько побледнело, что я испугался за его жизнь и рассудок.

– Успокойтесь же, – сказал я.

Он оглянулся, улыбнулся жуткой улыбкой, похожей на гримасу боли, и решительно откинул салфетку. При виде содержимого ящика из его груди вырвался такой вздох облегчения, что я был поражен. Через минуту, уже окончательно овладев собой, он проговорил: