Эхо прошлого - Диана Гэблдон

он зажал зубами, ладно? — сказала я, собирая воедино раздробленные кусочки кости и раздумывая, не будет ли лучше для раненого, если я проведу быструю и легкую ампутацию. Пожалуй, она уменьшит риск заражения, а он в любом случае навсегда останется хромым… Но все равно я ненавидела ампутации…

— Нет, все в порядке, мэм, — сказал раненый, всасывая воздух. — А ты, парень, что думаешь?

— Я думаю, что это правильно и необходимо, сэр, — решительно ответил Эйбрам. — Король — тиран, а все добрые люди должны бороться с тиранией.

— Что? — потрясенно произнес моряк. — Король — тиран? Кто тебе сказал такую чушь?

— Ну как же… Мистер Джефферсон. И… и все мы! Все мы так думаем! — заявил Эйбрам, ошеломленный таким ярым расхождением во мнениях.

— Что ж, тогда вы все — сборище олухов, не при вас будет сказано, мэм, — добавил седой моряк, кивнув мне. Он посмотрел на свою ногу, слегка пошатнулся, закрыв глаза, но спросил: — Вы же не поддерживаете подобные глупости, мэм? Вам бы надо вразумить своего мальчика.

— Вразумить? — воскликнул Эйбрам, разозлившись. — Вы думаете, разумно, что мы не можем говорить или писать, как мы хотим?

Моряк открыл один глаз.

— Конечно, разумно, — сказал он, явно пытаясь быть рассудительным. — Вы слушаете придурков, простите, мэм, которые много чего говорят, не заботясь о том, что взбаламученный народ добром не кончит, и к чему это ведет? К бунту — вот к чему, и к тому, что зовется беспорядками, когда у людей сжигают дома, а их самих убивают посреди улицы. Доводилось ли тебе слышать о бунтах английских ткачей, мальчик?

Очевидно, что Эйбрам о них не слышал, но с жаром осудил «Невыносимые законы»[70], после чего мистер Ормистон — к этому моменту мы уже с ним познакомились — принялся громко и насмешливо возмущаться, перечисляя претерпеваемые лондонцами лишения и сравнивая их с роскошью, которой наслаждаются неблагодарные колонисты.

— Неблагодарные! — воскликнул Эйбрам, и лицо его налилось кровью. — И за что же мы должны быть благодарны? За то, что нам навязывают солдат?

— О! Навязывают, да неужели?! — воскликнул мистер Ормистон в праведном гневе. — Какое слово! И если оно действительно означает то, что я думаю, молодой человек, тогда вам следует встать на колени и благодарить Бога за такое «навязывание»! Как вы думаете, кто не дал краснокожим индейцам снять ваши скальпы и защитил вас от французов? И кто, по-вашему, за все это заплатил, а?

Хитрый и находчивый ответ вызвал возгласы одобрения — и немало насмешек! — у ожидающих своей очереди моряков, которые теперь все присоединились к разговору.

— Это абсолютно… пустая… болтовня, — начал было Эйбрам, выпячивая свою тощую грудь, как худосочный голубь, но его прервал мистер Смит, вошедший с холщовым мешком в руках и извиняющимся выражением на лице.

— Боюсь, вашей каюте пришел каюк, мэм, — сказал он. — Но я подобрал то, что осталось и раскатилось по полу, на случай, если…

— Иона Марсден! — Пытавшийся встать мистер Ормистон с открытым от изумления ртом плюхнулся обратно на сундук. — Будь я проклят, если это не он!

— Кто? — спросила я, вздрогнув.

— Иона… Ну, это не его настоящее имя, а его звали… Кажется, Билл, но мы стали называть его Ионой — из-за того, что он столько раз тонул.

— Хватит тебе, Джо. — Мистер Смит, или мистер Марсден, нервно улыбаясь, попятился к двери. — Все это было давным-давно, и…

— Не так уж и давно, как кажется. — Мистер Ормистон тяжело поднялся и, чтобы не наступать на перевязанную ногу, оперся одной рукой на составленные друг на друга бочонки с сельдью. — Не так давно, чтобы военный флот забыл тебя, ты, поганый дезертир!

Неожиданно мистер Смит ринулся вверх по трапу, протиснувшись мимо двоих моряков, которые пытались спуститься и волокли, словно кусок мяса, третьего. Бормоча проклятия, они с грохотом бросили его на палубу прямо передо мной и, тяжело дыша, отошли в сторону. Это был капитан Стеббингс.

— Он не мертв, — любезно сообщил мне один из моряков.

— О, хорошо, — проговорила я.

Тон моего голоса, должно быть, оставлял желать лучшего, ибо капитан открыл один глаз и уставился на меня.

— Вы оставляете меня… на растерзание… этой стерве? — прохрипел он между мучительными вздохами. — Я пре-предпочитаю у-умереть до-достойно-о-о…

Клокочущее возмущение перешло в бульканье, и я поспешила распахнуть залитые кровью и пропахшие дымом повседневный мундир и рубашку. Так и есть, в правой стороне груди зияла аккуратная круглая дырка, и отвратительное хлюпанье исходило именно из этого проникающего ранения.

Я произнесла очень плохое слово, и двое моряков, которые принесли его ко мне, затоптались на месте, что-то ворча себе под нос. Повторив ругательство, и на сей раз громче, я схватила руку Стеббингса и закрыла дырку его ладонью.

— Держите ее здесь, если хотите, чтобы у вас был шанс на достойную смерть! — сказала я ему и, стараясь отодвинуться, крикнула одному из моряков: — Эй, ты! Принеси мне немного масла из камбуза. Живо! А ты… — Мой окрик привлек другого, который дернулся и виновато замер. — Парусины и дегтя. И побыстрее!

— Не разговаривайте, — посоветовала я Стеббингсу, который, казалось, собирался что-то сказать. — У вас пневмоторакс, и либо я расправлю ваше легкое, либо вы умрете как собака прямо здесь.

— Кх-г, — произнес он, и я приняла это за согласие.

Его рука была довольно мясистой и в настоящий момент довольно плотно закрывала рану. Беда в том, что у Стеббингса, очевидно, дыра была не только в груди, но и в легком. Придется плотно закрыть наружное отверстие, чтобы воздух не попал в грудную полость и не помешал легкому расправиться. Но еще нужно убедиться, что у воздуха из плевральной полости вокруг легких есть выход. Сейчас же всякий раз, когда Стеббингс выдыхал, воздух из поврежденного легкого попадал прямо в эту полость, усугубляя проблему.

Еще он мог истечь кровью, но тут я ничего не могла поделать и потому решила не беспокоиться.

— С другой стороны, — сказала я ему, — это была пуля, а не шрапнель или осколок. Плюс раскаленного железа в том, что оно стерилизует рану. Поднимите руку на секунду, пожалуйста. Выдыхайте. — Схватив его за руку, я на счет «два» сама подняла ее, пока он выдыхал, затем прижала ее обратно к ране. Раздался хлюпающий звук — из-за крови. Для такого отверстия было довольно много крови, но он не кашлял и не харкал ею… Где… О!

— Это ваша кровь или чья-то еще? — резко спросила я.

Глаза Стеббингса были полузакрыты, но он повернул голову и ощерил в волчьем оскале испорченные зубы.

— Вашего… мужа, — хрипло прошептал он.

— Мерзавец, — огрызнулась я, снова поднимая его руку. — Выдыхайте.

Моряки смотрели, как я управляюсь