Хогбены, гномы, демоны, а также роботы, инопланетяне и прочие захватывающие неприятности - Генри Каттнер

– Он делает успехи. Развивается.

– Я вне себя от удивления. А как с дисциплиной?

Александр оторвался от занятий с Кватом и заявил:

– Шеловешеская дишшиплина меня не кашаетца, Джожеф Калдерон.

– Не называй меня так. В конце концов, я твой отец.

– Это примитивная биологишешкая необходимость. Ты недоштатошно развит, чтобы наушить меня нужной мне дишшиплине. Твоя жадача – обешпешить мне родительскую жаботу.

– Просто-напросто инкубатор, – заметил Калдерон.

– Но обожествляемый, – успокоил его Бордент. – Можно сказать, бог-отец. Отец новой расы.

– Я чувствую себя, скорее, Прометеем, – холодно ответил отец новой расы. – Он тоже был нужен, а кончил тем, что орел выклевал ему печень.

– Вы многому научитесь от Александра.

– Он утверждает, что я не способен это понять.

– А разве это не так?

– Наверняка так. Я просто типичный отец, – сказал Калдерон и в мрачном молчании уставился на Александра, который под надзором Квата монтировал какое-то устройство из мерцающего стекла и металлической спирали.

– Кват! Осторожно с яйцом! – сказал вдруг Бордент.

Финн схватил голубоватый яйцеобразный предмет прежде, чем до него дотянулась пухлая ручонка Александра.

– Оно не опасно, – заверил Кват. – Его еще не подключили.

– Он мог его подключить.

– Хочу это яйшо, – потребовал Александр. – Дай мне его.

– Не сейчас, Александр, – объяснил Бордент. – Сначала ты должен научиться правильно подключать его, иначе тебе может быть плохо.

– Я шумею это шделать.

– Ты еще не настолько логичен, чтобы оценить свои возможности. Немного позднее. Вероятно, я рассуждаю сейчас несколько философски, а, Добиш?

Добиш присел на корточки и присоединился к Александру. Мира вышла из кухни, окинула быстрым взглядом всю сцену и торопливо отступила обратно. Калдерон поспешил следом.

– Я не привыкну к этому даже за тысячу лет, – медленно произнесла она, обрезая подгоревший край пирога. – Он мой ребенок, только когда спит.

– Мы не проживем тысячу лет, – заверил ее Калдерон.

– А вот он проживет. Жаль, что мы не можем найти прислугу.

– Сегодня я снова пыталась, – устало сказала Мира.

– Без толку. Все теперь работают на военных заводах.

– Но ты же не можешь делать все сама.

– Ты помогаешь мне, когда можешь. Правда, у тебя и без того много работы. Но не вечно же так будет.

– Интересно, каким был бы наш следующий ребенок…

– Мне тоже интересно. Но, думаю, мутация не такое простое дело. Они случаются раз в жизни. А впрочем, не знаю.

– Так или иначе, сейчас это неважно. Нам вполне хватает одного ребенка.

Мира взглянула на дверь.

– Там все в порядке? Посмотри, пожалуйста, я беспокоюсь за него.

– Все в порядке.

– Я знаю, но это голубое яйцо… Бордент говорил, что оно опасно, я сама слышала.

Калдерон заглянул в приоткрытую дверь. Четверо карликов сидели напротив Александра, глаза у малыша были закрыты. Внезапно он открыл глаза и гневно взглянул на отца.

– Не входи, – приказал он. – Ты нарушаешь контакт.

– Прошу прощения, – сказал Калдерон, выскальзывая из комнаты. – Все в порядке, Мира, его диктаторская малость жива и здорова.

– Он же супермен, – неуверенно заметила мать.

– Нет, суперребенок, а это не одно и то же.

– Его последняя мания, – говорила Мира, склоняясь над духовкой, – это загадки. Или что-то вроде них. Я так смущаюсь, когда не могу угадать. Но он говорит, что это хорошо для его "я". Компенсирует ему физическую слабость.

– Загадки, подумать только! Я тоже знаю несколько.

– Для него твои загадки будут слишком просты, – с мрачной уверенностью заметила Мира.

Так и получилось. А и Б, сидевшие на трубе, были встречены с презрением, которого вполне заслуживали. Александр подверг анализу отцовские загадки, пропустил их сквозь свой логический разум, вскрыл их слабые места, семантические и логические ошибки, после чего загадки отбросил. Или же разгадал, отвечая с такой необычайной уверенностью, что Калдерон был слишком смущен, чтобы называть верный ответ. Он ограничился вопросом, в чем разница между вороной и столом, а поскольку даже Сумасшедший Шляпник не сумел разгадать своей загадки, с легким ужасом выслушал лекцию по сравнительной орнитологии. Потом он позволил Александру мучить себя детскими остротами, касающимися связи гамма-лучей и фотонов, пытаясь сохранить при этом философское спокойствие. Мало что раздражает сильнее загадок ребенка. Его насмешливый триумф – пыль, в которой ты валяешься.

– Оставь отца в покое, – сказала Мира, входя в комнату с распущенными волосами. – Он пытается читать газету.

– Вша эта информашия ничего не знашит.

– А я смотрю комикс, – возразил Калдерон. – Хочу узнать, отомстят ли Катценяммеры Капитану за то, что он подвесил их над водопадом.

– Формула юмора ш категорией бешшмышленношти, – начал было Александр, но возмущенный Калдерон ушел в спальню, ще к нему присоединилась Мира.

– Он снова мучил меня загадками! – сообщила она. – Посмотрим, что там сделали Катценяммеры.

– Выглядишь ты неважно. Может, простыла?

– Нет, просто не накрасилась. Александр сказал, что болеет от запаха пудры.

– Ну и что! Он же не мимоза.

– Но болеет. Разумеется, он это нарочно.

– Слушай, он снова идет сюда. Чего ты хочешь?

Александру нужна была аудитория. Он придумал новый способ издавать звуки при помощи пальцев и губ. Порой нормальные фазы развития ребенка вынести было труднее, чем периоды суперребенка. Через месяц Калдерон понял, что самое худшее еще впереди. Александр вторгался в такие области знаний, где не ступала нога человека, и, словно пиявка присасывался к отцу, чтобы высосать его мозг, в погоне за малейшими крохами знаний, собранными этим несчастным.

Точно так же он вел себя с матерью. Мир был для него сокровищницей всяческих знаний, он жадно интересовался всем, и ничто в доме не могло укрыться от его внимательного глаза. Калдерон начал закрывать дверь спальни на ночь – кроватка Александра стояла теперь в другой комнате, – но дикий рев мог разбудить его в любое время.

В самый разгар подготовки к обеду Александр заставил Миру прервать свое занятие и объяснять ему принцип действия духовки. Он вытянул из нее все, что она знала, а затем перешел на более запутанные аспекты этого вопроса и высмеял ее невежество. Обнаружив, что Калдерон физик – факт, старательно от него скрываемый, – он безжалостно накинулся на него. Задавал ему вопросы из геодезии и геополитики, допытывался о клоачных и монорельсе, интересовался коллоидами и биологией. Однако при этом малыш был скептичен и сомневался в глубине отцовских знаний.