Как мы делали реформы. Записки первого министра экономики новой России - Андрей Алексеевич Нечаев

тяжелых переговоров были определены условия компромисса. Их суть сводилась к отказу от одноканальной системы сбора и перечисления в центр налогов регионами при расширении прав регионов на использование экспортных доходов с сокращением поставок региону из централизованных ресурсов, включая импортные.

Первые шаги реформ – либерализация цен, хозяйственных связей, внешнеэкономической деятельности, свобода торговли – негативной реакции у большинства народа не вызвали. Гигантская инфляция для многих компенсировалась появлением товаров на пустых еще вчера прилавках и возможностью заняться бизнесом. Тяготы первого этапа реформ в целом народ от демократии и демократов не оттолкнули. Это показали референдум весной 1993-го и выборы в декабре 1993 года.

Борьба с парламентской оппозицией, лоббизм регионов и директорского корпуса сильно затрудняли ход экономических реформ и тормозили оздоровление экономической ситуации. Сложность кардинального изменения системы социальной поддержки населения при тяжелейшей ситуации с госфинансами не позволила в кратчайшие сроки выстроить эффективную систему социальной защиты самых обездоленных: стариков, многодетных семей. А в это же время бандиты и новые предприниматели игнорировали любые моральные самоограничения и нарочито демонстрировали свое богатство и превосходство. Социальное расслоение усиливалось. Обещанный президентом короткий период социальных тягот затягивался, и люди стали постепенно уставать от реформ.

Несомненно, серьезное разочарование в обществе вызвала приватизация. Малая приватизация – квартир, небольших магазинов, кафе – скорее была встречена публикой на ура. Люди с удивлением увидели, что государство им впервые и бесплатно что-то отдает в собственность, а в магазинах могут быть продукты и товары и в кафе тебе готовы улыбаться.

А вот большая приватизация принесла организаторам немало критики. Как я уже писал, она стала результатом компромисса с Верховным Советом. Ее конкретная модель – особые права трудовых коллективов и руководителей предприятий – была предложена именно парламентом, а Госкомимущество и его руководитель Анатолий Чубайс пошли на этот вариант, чтобы быстрее запустить процесс. Не хочу повторяться в части причин выбора ваучеров вместо именных приватизационных счетов. Отмечу лишь, что именно коммунисты, в режиме 24×7 критиковавшие приватизационные чеки, во многом подорвали к ним доверие и стимулировали людей избавиться от них по дешевке. Они же многие годы блокировали в Верховном Совете возможность приватизации земельных участков под предприятиями, что значительно снижало их инвестиционную привлекательность. Хотя в случае с ваучерами, по справедливости, жаловаться людям было не на кого, кроме как на себя. Не захотел серьезно подумать, во что вложить свой чек, продал его за бесценок или беспечно отдал в пустышку – не обессудь. Однако неприятный осадок у многих остался. Чубайс потратил немало сил на разъяснение сути ваучерной приватизации, но, возможно, нужно было еще больше с учетом неподготовленности людей.

Была ли примененная в России модель приватизации идеально справедливой? Безусловно, нет. Можно ли было найти альтернативу или надолго отложить процесс? Отложить – нет, использовать другую модель – да. Была бы она лучше в конкретной политической ситуации? Не знаю. Да и что такое в этом случае лучше?

Кадры решают все

Лидеры уличных протестов конца 80-х – начала 90-х были яркими фигурами. Однако, когда революция победила и нужно было заняться каждодневной «черновой» управленческой работой на разных уровнях власти, большинство оказалось к этому совершенно не готово. Если у идеологов и практиков экономической реформы было хотя бы общее понимание базовых основ рынка и неплохой уровень профессионального образования, то у пришедших строить демократическую власть часто не было и этого. Культура компромиссов и уступок отсутствовала. Дисциплина воспринималась как проклятие, и любая политическая организация демократов быстро скатывалась в анархию. Учиться пришлось на ходу. Многие эту «школу» так и не одолели, оставшись пламенными революционерами-одиночками. Связанные с этим политические ошибки и просчеты были неизбежны.

Отсутствие консенсуса элит, о котором я уже говорил, привело к тому, что тяжелые экономические реформы пришлось проводить не в обстановке наибольшего благоприятствования, а в условиях жесточайшей борьбы и сопротивления, да еще без надежного политического прикрытия. Политики демократического толка не смогли его обеспечить.

Интересно, что, несмотря на семьдесят лет жесткого вытравления самой идеи предпринимательства и частной инициативы, после объявления экономической свободы нашлось огромное количество людей, готовых и способных заняться бизнесом. Сначала в примитивном виде типа торговых ларьков и женщин-челноков, но с быстрым продвижением к цивилизованным формам предпринимательства. В политике и госуправлении все оказалось сложнее. Демократически избранные мэры (самые яркие примеры – Гавриил Попов и Анатолий Собчак) оказались мало приспособлены к управлению сложным городским хозяйством и занимались в основном лоббированием на федеральном уровне. Решение текущих задач было передоверено окружению. В этом смысле москвичам повезло с опытным хозяйственником Лужковым, хотя в итоге он немало набедокурил в столице.

В результате на многие управленческие позиции в новой власти пришла старая партийно-советская номенклатура, для вида слегка перекрасившаяся под демократов. Характерный пример: руководить своей администрацией Ельцин поручил старому сподвижнику по Свердловску Юрию Петрову, когда-то сменившему его на посту первого секретаря обкома КПСС. Немалая часть губернаторов-назначенцев была из той же породы.

Еще один важный аспект состоял в том, что фактически в конце 80-х – начале 90-х страна жила в условиях двоевластия. Союзный центр слабел, республиканские власти набирали силы и влияние. Расставание с СССР кардинально ситуацию не поменяло. Сохранился такой рудимент последних новаций советской системы управления, как съезд народных депутатов, избранный еще при СССР и находившийся под значительным влиянием коммунистов. Съезд народных депутатов РСФСР, давший в октябре 1991 года президенту Ельцину чрезвычайные полномочия на проведение реформ (о чем многие критики забывают), довольно скоро перешел в оппозицию президенту и правительству. Наиболее ярко она проявилась в действиях Верховного Совета, как и его «старший брат», находившегося под контролем коммунистов и их союзников. Вице-президент Александр Руцкой, безуспешно претендовавший на роль руководителя правительства, также перешел в оппозицию к исполнительной власти. Это противостояние крайне затрудняло проведение реформ и имело деструктивный характер. Президент Ельцин в ходе послепутчевой паузы и главное – после роспуска СССР не решился на проведение выборов новой законодательной власти в России, а демократы не смогли его убедить или настоять.

Справедливости ради надо сказать, что и народ был мало готов к демократической революции. Семьдесят лет большевизма не прошли даром, хотя корни многих проблем лежат еще глубже в истории. Важной чертой общественной психологии было: хорошо, если поровну, отнять и поделить. Понимание новой парадигмы, что нельзя во всем рассчитывать на государство и доброго царя (генсека, президента), а нужно самому нести ответственность за себя и свою семью, пришло не сразу. И это на фоне быстрого расслоения общества, которое, в отличие от коммунистических времен, когда его тщательно скрывали, стало активно вылезать на поверхность. В итоге поборники уравнительной системы быстро прониклись чувством неприязни к новой системе,