Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции - Юрий Николаевич Жуков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Только потому в ЦКК сразу же ухватились за новое, действительное событие. 6 июня 1926 года на подмосковной железнодорожной станции Долгопрудная состоялась, по-старому маевка, а по-новому — подпольное, нелегальное собрание членов партии. Организованное Г. Я. Беленьким, в недавнем прошлом секретарем Краснопресненского райкома партии Москвы, переведенного на работу в агитпроп ИККИ.
На этом-то собрании и выступил М. М. Лашевич, однако о содержании его речи в ЦКК судили по показаниям некоего рабочего, скорее всего осведомителя ОГПУ
Васильева. Утверждавшего, что Лашевич сделал доклад «от имени оппозиции, извращавшей положение в партии, сообщил… ложные сведения о политике партии, дискредитировал руководящий состав ВКП(б), призывал к борьбе против большинства в партии фракционными подпольными методами».
Лашевич не отрицал своего присутствия на собрании в Долгопрудном. Однако объяснил свое поведение — в письменном обращении к участникам пленума — что изложил позицию не свою, а меньшинства. Позицию по ключевым вопросам, требующим от партийного большинства ответов. В частности, о кулацкой опасности, о необходимости начала индустриализации.
Невозможно усомниться, что лишь для искусственного создания некоей подпольной зиновьевской организации выступавший на пленуме В. В. Куйбышев и его заместитель по президиуму ЦКК Н. М. Янсон присоединили к ней, помимо организаторов и участников нелегального собрания в Долгопрудном, еще троих, в недавнем прошлом входивших в одиозные «Рабочую оппозицию», «Рабочую группу», «Рабочую правду». Такой ход позволил Куйбышеву в докладе по «делу» Лашевича обвинить Зиновьева в самом тяжком партийном преступлении — в создании фракции. А еще и в том, что тот «ни разу не отмежевался от своих единомышленников, не противопоставил себя им и, по-видимому, не дал им директивы о прекращении этой гибельной для партии фракционной борьбы».
Хотя Куйбышев так и не смог привести достаточно веские доказательства существования «всесоюзной фракционной организации» Зиновьева, все же резюмировал: «Мы считаем, что, возлагая ответственность на тов. Зиновьева, пленум ЦК и ЦКК должен сделать соответствующие выводы… Если мы будем тверды, если мы не проявим колебаний, если мы от имени всей партии заявим о том, что партия не допустит существования фракций и групп, что партия накажет всякие раскольнические шаги, то этим мы гарантируем подчинение меньшинства большинству независимо от того, хочет или не хочет этого оппозиция»497.
4.
Цель была указана, задание дано и стало тут же исполняться. А Рудзутак поспешил выразить якобы общее мнение участников пленума, но не лично о Зиновьеве, а почему-то о «Заявлении», подписанном, помимо него, еще двенадцатью оппозиционерами: «Ясно, что это — платформа против нашей Всесоюзной коммунистической большевистской партии, и оглашение этого документа здесь — это первый шаг к расколу партии»498.
До сих пор Зиновьев боролся. Боролся отчаянно. Нападал, а не оборонялся. Но лишь теперь понял грядущую опасность. Его теперь вполне могли вывести из ПБ, а, может быть, даже и из ЦК. И потому стал оправдываться, но весьма своеобразно.
«Я не буду, — заявил он, поднявшись на трибуну, — останавливаться на тех мелких обвинениях, которые здесь высказывались тов. Куйбышевым и тов. Янсоном. Это — абсолютная ерунда». И все же далее, да еще и словами человека, готового к раскаянию, продолжал: «Вы знаете, что на 14-м съезде нашей партии свалились как снег на голову очень большие разногласия… Я являюсь одним из виновников того, что на 14-м съезде нашей партии эти разногласия свалились внезапно, что перед съездом в течение достаточного количества времени об этом не было известно партии… Мы все исходили из самых лучших желаний… но мы причинили вред партии тем, что не вынесли эти вопросы на широкое обсуждение всей партии… Трудно было идти на открытый разрыв с товарищами, с которыми много лет пришлось работать… Трудно было пойти на открытое вынесение этих споров перед всей партией».
А затем вместо покаяния, которое от него ожидали, начал раскрывать тайны вершины партийной власти, ее закулисья: «Мы образовали фракцию, вполне организованную с 1924 года… 17–19 августа 1924 года состоялось совещание членов ЦК и ЦКК, которое окончательно оформило фракционную “семерку”. Это совещание состояло из следующих товарищей: Сталин, Рыков, Томский, Бухарин, Калинин, Каменев, Зиновьев, Рудзутак, Ворошилов, Микоян, Угланов, Орджоникидзе, Петровский, Куйбышев и некоторые другие товарищи. Это был фракционный пленум… На этом пленуме фракции была избрана “семерка” в составе шести членов Политбюро тогдашнего состава — без товарища Троцкого и Куйбышева. Кандидатами были намечены товарищ Молотов, покойный товарищ Фрунзе и теперь покойный товарищ Дзержинский, товарищ Угланов.
Эта фракционная “семерка” была фактически Центральным комитетом нашей партии в продолжение двух лет. Она собиралась каждый вторник, иногда и чаще. Перед пленумом ЦК собирался фракционный пленум, состоявший из перечисленных, который потом расширялся за счет некоторых других товарищей… Не участвовали на фракционном пленуме не только товарищ Троцкий и его ближайшие единомышленники, но и целый ряд других членов ЦК и ЦКК.
Эта фракционная “семерка”… имела свою “конституцию”, согласно которой по требованию одного члена она созывалась немедленно, любой вопрос с порядка дня ПБ снимался. Эта фракционная “семерка” составляла порядок дня ПБ и предварительно его обсуждала… Эта фракция была фактическим пленумом, она распределяла людей, она обсуждала вовсе не только вопросы, по которым мы расходились с товарищем Троцким, она обсуждала всю жизнь партии вплоть до иностранной политики… Конечно, мы были убеждены, и я в том числе, что мы действуем в интересах партии».
Перейдя от общего к частному, Зиновьев подробно, цитируя имевшиеся у него документы, рассказал об интригах, сопровождавших так называемое «дело ленинградской оппозиции». Заметив начинавшийся шум в зале, напомнил Янсону и Ярославскому, что «они присутствовали на всех заседаниях “семерки”». Товарищ Куйбышев был действительным членом, а они были почетными членами. Теперь они говорят о том, что они ловят фракцию и изображают дело так, будто бы все дело началось со вчерашнего дня.
Я, конечно, не располагаю сейчас точными данными насчет того, в каких формах продолжается фракционное существование нынешнего руководящего центра, но я не сомневаюсь ни одной минуты в том, что он существует, и вы это прекрасно знаете. Мы знаем, что, как Луна делается в Гамбурге, так и резолюция товарища Куйбышева относительно товарища Лашевича и других делается в кабинете товарища Сталина».
Разоблачая закулисные интриги в ПБ, Зиновьев отважился сообщить и о том, при каких обстоятельствах Сталин начал поддерживать Бухарина, переметнувшись к «правым».
«Когда в октябре 1925 года, — рассказывал Зиновьев, — на фракционном пленуме настроение было такое же, как сейчас,
