Черчилль. Рузвельт. Сталин. Война, которую они вели, и мир, которого они добились - Герберт Фейс

Затем Сталин поставил еще один вопрос: Советский Союз хочет пользоваться железными дорогами Маньчжурии, и он точно назвал. какие именно линии имеет в виду. Президент не стал говорить, что Советский Союз сможет надежно «воспользоваться» этими линиями путем заключения привычного торгового или дорожного соглашения с Китаем. Он лишь высказал мнение, что необходим и оправдан специальный договор с Китаем, и указал два пути решения этой проблемы: дороги могут быть арендованы советскими властями и управляемы напрямую ими или над ними может быть установлен контроль совместной китайско-русской комиссии.

Оставив этот и другие вопросы нерешенными, участники беседы перешли к обсуждению вопроса, когда следует уведомить Чан Кайши о намерениях и требованиях Советского Союза. В конце беседы Сталин заметил, что хорошо бы главам трех держав до отъезда из Ялты составить соглашение об условиях, на которых Советский Союз вступит в войну на Тихом океане. Рузвельт согласился с этим предложением.

Сталин захватил инициативу. 10-го, когда работа конференции стремительно приближалась к завершению, Молотов пригласил к себе Гарримана и передал ему английский перевод документа под названием «Набросок политических условий маршала Сталина, на которых Россия вступит в войну против Японии». Очевидно, за два дня Сталин пришел к выводу, что Советский Союз должен и может получить в исключительную аренду и Порт-Артур, и Дайрен; а также восстановить права на маньчжурские железные дороги, которыми обладал царский режим.

Гарриман тут же объяснил Молотову, что, по его мнению, президент обязательно внесет в этот документ три поправки. Две из них были следующими: принятие предложения, чтобы Дайрен и Порт-Артур стали свободными портами, а не отданы в аренду Советскому Союзу; и железной дорогой должна управлять китайско-советская комиссия. Третья касалась достижения соглашения с Чан Кайши, и об этом я расскажу отдельно.

Посоветовавшись с президентом, Гарриман внес желаемые поправки и передал их Молотову. Позже, в этот же самый загруженный день – в последний, долгий день перед перерывом – состоялось официальное заседание конференции. Когда оно закончилось, Сталин сообщил Гарриману о своем согласии со статусом свободного порта, находящегося под международным контролем, для Дайрена. но Порт-Артур он хочет получить в аренду, чтобы сделать из него морскую базу. Гарриман предложил ему переговорить об этом с президентом. Маршал подошел к президенту и повторил предложение. касающееся двух портов. Президент согласился. Тогда и Сталин согласился с идеей, что железные дороги должны находиться под контролем китайско-советской комиссии. Беседа двух картографов вскоре была прервана. Но прежде чем покинуть конференц-зал, Гарриман спросил, подготовит ли Сталин исправленное соглашение, и Сталин пообещал сделать это.

Текст, сочиненный за одну ночь, если не считать совместно принятых поправок, был написан совершенно новым языком. Курсивом выделены строки в двух параграфах в том виде, в котором они вернулись от Сталина.

«2б. Торговый порт Дайрен должен стать международным, но в этом порту должны быть гарантированы преобладающие интересы Советского Союза, а аренда Порт-Артура, как морской базы СССР, восстановлена.

2в. Китайско-Восточная и Южно-Маньчжурская железные дороги, обеспечивающие выход к Дайрену, должны управляться совместной советско-китайской компанией. Настоящее соглашение гарантирует преобладающие интересы Советского Союза, а Китай сохранит полное господство в Маньчжурии».

Практическое применение этих новых смелых фраз не обговаривалось. Несмотря на совет Гарримана уничтожить их или подчеркнуть их важность, президент их пропустил. Он полагал, что они со Сталиным хорошо понимают их значение и признанные «преобладающие» интересы Советского Союза касаются лишь: 1) доступа к Дайрену как международному свободному порту и 2) беспрепятственного пользования означенными железными дорогами для советских транзитных перевозок. Это была небрежная и расплывчатая трактовка требований, серьезные разногласия из-за которых не прекращаются уже полстолетия.

В течение этой половины столетия американское правительство часто меняло свою позицию по отношению к подобным же притязаниям, приспосабливаясь к обстоятельствам и готовности американского народа рискнуть и начать войну. Иногда оно непреклонно отказывалось поддерживать или признавать завоевания русских и японцев в этом регионе, иногда уступало им. Эта статья Ялтинского соглашения кажется гораздо менее сенсационной в сравнении с: 1) записками, которыми обменялись государственный секретарь Рут и посол Японии в Вашингтоне Такахира 30 ноября 1908 года, где утверждалось, что «политика обоих правительств должна быть направлена на поддержание статус-кво…». Тогда статус заключался в особом положении Японии в Маньчжурии со всеми вытекающими правами и привилегиями; и 2) положением в договоре Лансинг-Иши от 2 ноября 1917 года, в котором утверждалось, что правительства Соединенных Штатов и Японии признают, что «территориальная близость создает особые отношения между странами, а следовательно, правительство Соединенных Штатов признает особые интересы Японии в Китае, особенно в той его части, где ее владения находятся по соседству». Это было дополнено заявлением Японии об уважении к свободе, независимости и целостности Китая, подобным тому, которое могло бы опубликовать советское правительство, и опубликовало бы, если бы американское и китайское правительства занимались этим вопросом более усердно.

У президента был выбор, противостоять ли этому и другим требованиям, предоставить китайцам возможность соглашаться или отказать или поддержать их. Президент предпочел третий вариант. Таким образом, он, вероятно, принял не все, с чем, по меньшей мере, был бы вынужден согласиться Чан Кайши. Но он взял на Соединенные Штаты ответственность за то, чего добивалось советское правительство. А когда позже оказалось, что в участии Советского Союза в войне вовсе нет необходимости, его уступчивость показалась безумием. Как сказал Черчилль, тех, кто никогда не делал одновременно нескольких правых дел, каждое из которых связано с риском, будут особенно резко судить за ошибку.

Текст третьего предложения Советского Союза был существенно откорректирован. 8 февраля в первом разговоре о портах и железных дорогах Рузвельт дал понять Сталину, что, не обсудив эти соглашения с Чан Кайши, не может говорить от имени китайского правительства. Но в проекте, который 10-го Молотов передал Гарриману. этому вопросу не было уделено никакого внимания. В нем категорически заявлялось, что «главы трех великих держав пришли к соглашению, что требования Советского Союза, бесспорно, должны быть удовлетворены после разгрома Японии». Это обяжет президента и премьер-министра безоговорочно выполнять условия Советского Союза – не важно, найдет ли их приемлемыми китайское правительство и как будет вести себя Советский Союз. Гарриман предупредил Молотова, что президент не будет решать эти вопросы без согласования с китайским генералиссимусом.

Вернувшись в Ливадийский дворец, Гарриман настаивал, чтобы президент уговорил Сталина опустить эту убедительную причину обязательства. Но президент не считал нужным заходить так далеко. боясь, что если он попытается это сделать, то может показаться, будто он сомневается в самой ценности этого соглашения. Перед ним стояла реальная дилемма: обещать вынудить Китай заплатить дань означало рискнуть навлечь на себя упреки; решительный отказ ставил Китай под удар любой сделки, которую ему может навязать Москва. В любом случае и, как показывает история, ошибочно, он решил, что деликатную проблему можно решить, добавив в текст новое условие: «Согласно договору, соглашение, касающееся портов и железных дорог, о которых речь шла выше, требует согласия генералиссимуса Чан Кайши».

Он объяснил Гарриману, что это положение, по его мнению, преобладает над другими. Кроме того, он надеялся на осведомленность Сталина о положении американской конституции, по которому любое соглашение с иностранными правительствами является предварительным и вступает в силу только после одобрения конгрессом. Это, следует заметить, имеет отношение к законной силе документа и, вероятно, к его проведению в жизнь, но совершенно неубедительно в плане моральных или личных обязательств, которые берет на себя президент.

Сталин согласился включить эту новую фразу, предложив, однако, попросить Чан Кайши согласиться с положением, касающимся поддержания статус-кво Внешней Монголии. Так оба положения. одно за другим, остались в тексте, который и был подписан. Положение в подписанном тексте гласило: «Согласно договору, соглашение, касающееся портов и железных дорог, о которых речь шла выше, требует согласия генералиссимуса Чан Кайши. По совету маршала Сталина президент примет меры к достижению этого соглашения».