Черчилль. Рузвельт. Сталин. Война, которую они вели, и мир, которого они добились - Герберт Фейс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тогда, в ноябре, русский поверенный в делах встретился с сыном Чан Кайши в Пекине и говорил с ним о возможной встрече его отца со Сталиным. Чан Кайши подумывал, чтобы послать сына в Москву узнать, что замышляют русские. Пока шло обсуждение этого вопроса, президент, помня о военных планах Советского Союза, касающихся Дальнего Востока, 18 ноября направил Чан Кайши загадочное послание. Одновременно он попросил Хэрли передать генералиссимусу, что, по его мнению и по мнению русских, военное соглашение между всеми китайскими силами крайне желательно. Президент добавил, что сейчас не может более полно объяснить свое пожелание, Чан Кайши просто должен поверить его словам. Отправляя это послание, президент предложил Хэрли в разговорах с Чан Кайши особо подчеркнуть слово «русские». Оставалось мало сомнений, что Чан Кайши понял это как сигнал о вступлении Советского Союза в войну на Тихом океане и его последующем продвижении на юг и срочно предпринял попытку связаться с советским правительством. Ввиду важности поручения он решил послать в Москву Суня, а не своего сына. Он попросил Сталина принять своего министра иностранных дел. Сталин ответил, что будет рад это сделать, но предложил отложить визит до второй половины февраля или первой половины марта. Это означало, что Сталин решил проверить реакцию американцев и британцев на претензии, которые он собирался предъявить им, до обсуждения их с Сунем. 4 февраля, за день до открытия первого официального заседания в Ялте, Хэрли информировал Вашингтон о подтверждении Сталиным договоренности о визите Суня; но несколько дней спустя, вероятно после беседы с президентом 8 февраля о притязаниях Советского Союза на Дальнем Востоке, Сталин попросил Суня отложить визит до второй половины марта или первой половины апреля.
Упомянем, что на важнейшей встрече 15 октября, когда Черчилль находился в Москве, Сталин, подтвердив намерение Советского Союза вступить в войну после разгрома Германии, официально известил о притязаниях Советского Союза на Дальнем Востоке и что Гарриман и Дин не задали ни одного вопроса, ожидая, что он остановится на этом предмете поподробнее, но он этого не сделал. Вероятно, Сталин предпочел отложить дискуссии по этому вопросу до встречи с Рузвельтом. А президент, похоже, не торопился точнее выяснять намерения Сталина, вероятно, потому, что опасался повредить совместному планированию вступления Советского Союза в войну на Тихом океане; вероятно, он просто ждал, чем закончатся переговоры между Чан Кайши и китайскими коммунистами. Какова бы ни была причина, он ждал.
Когда Гарриман вернулся в Вашингтон, президент полюбопытствовал, каковы будут притязания Сталина. Излагая в общих чертах свои предположения 17 ноября, посол подчеркнул важность достижения соглашения между Чан Кайши и китайскими коммунистами до того, как Советский Союз вступит в войну. Он опасался, что, если соглашение не будет заключено, Красная армия в Маньчжурии будет поддерживать китайских коммунистов, как она поддерживала Тито в Югославии, а затем Сталин потребует от Чан Кайши гораздо большего. Напомним, что на следующий день президент велел Хэрли в разговоре с Чан Кайши особо отметить слово «русские». Гарриману президент дал указание по возвращении в Москву выяснить у Сталина, чего он хочет.
14 декабря Гарриман задал этот вопрос Сталину, и тот охотно ответил.
Прежде всего он заговорил о Дайрене. В Тегеране, заметил он, президент сказал, что Дайрен должен быть передан России в аренду. Обведя на карте синим карандашом южную часть полуострова, включая Порт-Артур и Дайрен, Сталин отметил область, которую имел в виду, и спросил, не предполагал ли президент в Тегеране сделать Дайрен международным свободным портом? Посол ответил, что, насколько он помнит, президент предпочел этот тип соглашения аренде, как более соответствующий нынешним представлениям. Сталин точно не помнил слов президента, но пообещал проверить отчет.
Во всяком случае, продолжал он, возможность интернационализации порта «можно обсудить». Какую услугу сослужила ему эта фраза!
Затем Сталин изложил еще две позиции, которые, по его словам, он также упоминал в разговоре с президентом в Тегеране. Во-первых, желание Советского Союза получить в аренду маньчжурские железные дороги. Гарриман спросил, останется ли Маньчжурия подконтрольной Китаю, если аренда будет предоставлена, и Сталин ответил, что он не намерен вмешиваться в их дела. Докладывая об этом ответе президенту, посол заметил, что нет сомнений: если русские войска получат контроль над железнодорожными перевозками и будут защищать железные дороги, влияние Советского Союза станет огромным. Другое требование заключалось в том, чтобы Советскому Союзу были переданы Южный Сахалин и Курильские острова. У России, объяснил Сталин, нет свободного выхода в Тихий океан; все порты или контролируются, или заблокированы «врагом».
Наконец, он выразил желание, о котором в Тегеране не говорилось, – заключить соглашение, признающее Внутреннюю Монголию, как выразился Сталин, «…независимой единицей».
Гарриман информировал президента об отказе продолжать обсуждение этих условий, до получения соответствующих указаний. Рузвельт предпочел отложить этот вопрос до встречи со Сталиным.
В Ялте он продолжал ждать, пока Сталин поднимет этот вопрос. Там он периодически всплывал не на регулярных заседаниях конференции, а в короткие периоды частных бесед между Рузвельтом и Сталиным, на которых Гарриман и Молотов присутствовали в качестве помощников.
Как раз перед пятым регулярным заседанием Сталин и Рузвельт детально обговорили военные планы и перспективы заключительного наступления на Японию. После того как каждый выразил удовлетворение корректным поведением другого, Сталин заметил. что хотел бы обсудить условия вступления Советского Союза в войну против Японии, сославшись при этом на декабрьский разговор с Гарриманом. Президент ответил, что Гарриман представил ему исчерпывающий доклад об этом разговоре, и он считает, что Советский Союз имеет полное право ставить свои условия. Вероятно, он надеялся, что после такого легкого согласия русские постесняются просить слишком много. Он начал с того, что не видит никаких проблем в передаче России в конце войны южной половины острова Сахалин и Курильских островов.
Комитеты Государственного департамента подготовили меморандумы по этим вопросам. Но ни один из этих меморандумов не вошел в протоколы, которые велись в Ялте.
В меморандуме по Южному Сахалину рекомендуется приложить усилия к тому, чтобы заставить Советский Союз признать его подопечной территорией; но оговаривается, что, если Советский Союз с этим не согласится, позиция американцев должна зависеть от текущих обстоятельств. В меморандуме по Курильским островам рекомендуется установить международную опеку над Северными и Центральными Курилами, а управление поручить Советскому Союзу; но Южные Курилы должны остаться за Японией, и принципы разоружения должны быть применимы к ним так же, как и ко всей Японии.
Из обоих этих меморандумов видно, что чиновники, готовившие их, обсуждали эти вопросы с коллегами из военного и морского департаментов. Я не знаю, просили ли у Объединенного совета начальников штабов официального отчета по этим вопросам.
Что же касается желания получить незамерзающий порт на Дальнем Востоке, президент напомнил Сталину о своем предложении, сделанном в Тегеране, о передаче в пользование Советскому Союзу такого порта в конце южной части маньчжурской железной дороги, скорее всего, Дайрена на Квантунском полуострове. Он продолжил, что этого можно достичь двумя способами: или Китай передаст его в аренду Советскому Союзу, или его сделают «свободным портом», находящимся под международным контролем. Президент продолжил, что из двух вариантов он предпочитает второй. так как надеется на согласие британцев вернуть Гонконг Китаю, который тоже сделает его международным свободным портом. После перерыва в беседе Сталин заметил: «…русские не так уж упрямы, и он не будет возражать против интернационализации свободного порта».
Затем Сталин поставил еще один вопрос: Советский Союз хочет пользоваться железными дорогами Маньчжурии, и он точно назвал. какие именно линии имеет в виду. Президент не стал говорить, что Советский Союз сможет надежно «воспользоваться» этими линиями путем заключения привычного торгового или дорожного соглашения с Китаем. Он лишь высказал мнение, что необходим и оправдан специальный договор с Китаем, и указал два пути решения этой проблемы: дороги могут быть арендованы советскими властями и управляемы напрямую ими или над ними может быть установлен контроль совместной китайско-русской комиссии.
Оставив этот и другие вопросы нерешенными, участники беседы перешли к обсуждению вопроса, когда следует уведомить Чан Кайши о намерениях и требованиях Советского Союза. В конце беседы Сталин заметил, что хорошо бы главам трех держав до отъезда из Ялты составить соглашение об условиях, на которых Советский Союз вступит в войну на Тихом океане. Рузвельт согласился с этим предложением.