Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Очередная драка случилась неделю назад. Иван, зная повадки своих подопечных и законы взаимоотношений, отошел в сторону, присел у путейского столбика, стал наблюдать за железной дорогой. Он был уверен, что женщины не выберутся на железнодорожный путь, но все равно держал красный флажок наготове.
Солнце припекало, тело покрылось потом, ноги затекли. Он встал, прошел чуть вперед, прилег под куст черной смородины, расстегнул рубашку. Взгляд манило бесконечно высокое небо, душе хотелось смотреть и смотреть в его ласковую бездонность, проникать в неведомые глубины, ум восхищался стройными, гармоничными законами мироздания.
Из дремы его вывели голоса. Приподняв голову, Иван увидел женщин из своей бригады, Лидию и Татьяну, из самых «приличных». Они меньше других пили, редко «качали права» и почти никогда не дрались. Подружками они не были. Обе дородные, с выпуклыми женскими формами, бедрастые, грудастые, еще относительно молодые. Какая беда забросила их в этот дикий край, Иван не знал, однако среди товарок они выделялись.
Бабы ополоснулись в воде, не снимая платьев, и присели на большое, гладкое от воды бревно. Иван не слышал, о чем толкуют, но по интонациям чувствовалось напряжение. Неожиданно собеседницы разом вскинулись, встали друг перед другом в угрожающих позах, сжав кулаки. Стояли картинно, вполоборота друг к другу, и настолько близко, что соприкасались плечами.
Внезапно Лидия мощно, по-мужицки ударила Татьяну кулаком в живот.
– Не смей подходить к нему! – заорала она, наклонившись к самому лицу Татьяны. – Сука!
Иван был на стороне Татьяны, хотя и не знал, почему. Ему не видно было ее глаз, но чувствовалось, что удар она получила изрядный. Лидия, победно торжествуя, уперла кулаки в бока. В следующий миг Татьяна разогнулась и изо всей силы врезала обидчице. Удар пришелся снизу, голова жертвы резко откинулась назад. От таких ударов даже профессиональные боксеры валятся без чувств, однако Лидия, падая, еще пыталась схватить Татьяну за ногу и опрокинуть ее. Та оказалась половчее, ухватила руку противницы и заломила за спину. Лидия истошно завопила:
– Отпусти, сволочь! Отпусти!
Отпустив поверженную, Татьяна стала приводить в порядок платье, но в это время Лидия цепко ухватила ее за волосы, Татьяна поддала коленом в живот, началась рукопашная. Казалось, сцепившиеся хотят убить друг друга.
Иван подбежал к дерущимся, пытался разнять, призывая остальных женщин на помощь. Явилась подмога. С трудом растащили соперниц.
Лидия сидела на гальке, опустив руки между колен, тупо смотрела перед собой. Татьяна сходила к реке, смыла кровь, расчесала волосы и спокойно объявила сопернице:
– Так что подходила, подхожу и буду подходить…
Женщины еще долго обсуждали «дуэль». Из-за кого подрались Лидия и Татьяна, Иван так и не понял, у обеих имелись свои «мужья» или сожители, кому как нравилось называть этих мужичков, любивших хорошо выпить, а после на потеху попеть и поплясать. Говорили, что соперницы не поделили повара в походной столовке. Иван не особо верил этому. Лысый, сухой как щепка мужик не очень-то подходил на роль героя-любовника.
На другой день, отправляясь на работу, Иван видел Татьянины припухшие разбитые губы, а у Лиды вместо лица один сплошной синяк. Никто не удивился: добрая половина женщин имела такой вид.
Девчонок определили в основную колонну. Там выполняли замену звеньев пути, и бригады были укомплектованы мужчинами. При всей тяжести этой работы студентки не переживали того, что выпало на долю Ивана. В «конторе» часть рабочих трудилась на постоянной основе, в своей жизни они не видели ни тюрем, ни лагерей. В свое время они учились в профтехучилищах, получили специальности слесарей-путейцев и работали, как писали в газетах, на благо Родины. Обычные работяги, при случае, не прочь выпить, и все-таки никакого сравнения с женской «дикой дивизией» не могло быть.
Они жили семьями в двухосных вагончиках, в каждом жило по две семьи. В Междуреченске, куда путейцы возвращались поздней осенью, у них имелись квартиры. В общем-то, не считая мата, который являлся основой разговорной речи, в них не было ничего плохого. Среди сезонников, которые принимались весной до осени, слесаря-путейцы являлись гордостью предприятия.
Вот с ними и работали Маша, Наташа и Настя. С непривычки девушки очень уставали. Иван знал эту работу – шпалы таскать и взрослому мужику мало радости, не говоря уже о рельсах, стыковых накладках и других деталях железнодорожного пути. Иван просил начальство перевести его к девчонкам, но получал категорическое «нет». Однажды, ни у кого не спросясь, он бросил свою бригаду и пришел помогать Маше. За это на вечерней оперативке он был наказан:
– Карнаухов, я вынужден отдать тебя под суд! – кричал начальник. – Бросил на путях бригаду, она оказалась неприкрытой! А если бы поезд раздавил людей?
Иван пытался оправдываться, но крик только усиливался.
– Невозможно работать! Одних уродов к нам присылают! – распалялся начальник. – Я тебе после практики такую характеристику дам, что ты не диплом, а волчий билет получишь.
Иван молчал, не огрызался, хотя было очень, очень обидно. Сколько раз он просил начальника не возить пьяных баб на работу, давать после получки и аванса отгулы – пока не придут в себя…
В ответ слышал:
– А ты заставляй!
– Они же пьяные, под поезд угодят.
– А ты следи, чтоб не угодили. Мы поставили тебя освобожденным бригадиром. А отгулы за пьянку не положены.
– Тогда увольнять надо.
– Ишь, какой умный! А кто работать будет? Пушкин?
Разговоры эти то возникали, то затихали.
А сегодня – начались угрозы.
Маша, как могла, успокаивала. Когда Иван смотрел в ее глаза, раздражение и боль куда-то уходили: столько в этом взгляде светилось доброты, преданности, любви… Она была его радостью; счастье, которое наполняло его, когда он оказывался с ней рядом, не поддавалось оценке. Глубину его чувства можно было сравнить лишь с глубиной того высоко, чистого весеннего неба, в которое он так любил смотреть в свободные минуты.
А любящий лучистый взгляд Маши был самой большой наградой.
Взявшись за руки как дети, они шли к реке, слушали ее тревожный шум, любовались зыбкой красотой летнего леса, и, казалось, мир вокруг становился добрее и милосерднее.
Глава V
Но вот закатилось лето, и осень возвестила о себе ночными заморозками. Днем еще тепло, но неизъяснимая печаль щемит сердце. Появились новые запахи: прелой листвы, влажной хвои, несобранных прогорклых грибов. Деревья принарядились в наряды простой ситцевой расцветки. Последняя летняя жара обожгла листья, от жгучих прямых лучей солнца стволы потемнели, но все-таки деревья выстояли, не засохли. Сейчас готовятся к отдыху.
У птиц свои заботы: какие-то тренируют птенцов, собираясь в дальние края, какие-то, отъевшись за лето, готовятся зимовать дома, а подросшие птенчики озорничают, веселятся, порхают с ветки на ветку, дерутся. Они еще не знают,
