Кентерберийские рассказы - Джеффри Чосер

В первой части рассказа Чосер знакомит читателей со своенравным героем итальянским маркизом (в русском переводе маркграфом) Вальтером, который по настоянию подданных соглашается вступить в брак, ставя при этом условие, что супругу он выберет сам:

Ведь добродетель — это дар небесный,А кровь значенья не имеет тут.Я полагаюсь на Господний суд:Для выбора супруги мне подмогаНужна не от людей, а лишь от Бога.

Так божественный план бытия, как бы отодвинутый в сторону и играющий подчиненную роль в фаблио, сразу же властно вторгается в рассказ, во многом определяя логику всего повествования.

Во второй части рассказа Вальтер, наконец, объявляет имя невесты в день самой свадьбы. Его избранница — бедная крестьянская девушка Гризельда, пленившая маркграфа своей красотой и скромностью. При этом он берет с девушки клятву повиноваться ему «во всем всегда», и Гризельда охотно дает такую клятву:

Мне, бесталанной,К лицу ли честь, которой равной нет?Но то, что любо вам, и мне желанно.Даю обет вам ныне — постоянноПослушной быть и в мыслях и в делах,Отбросив даже перед смертью страх.

Таким образом, с самого начала героиня воспринимает послушание мужу как некий религиозный долг, который отодвигает все иные ценности на второй план, побеждая самый страх смерти. Недаром же некоторые критики даже усматривают в реплике Гризельды скрытую аллюзию на слова Девы Марии, обращенные к Архангелу Гавриилу: «Се, Раба Господня; да будет Мне по слову твоему» (Лука, 1: 38).1688

После свадьбы Гризельда становится идеальной женой, которую любят и почитают все подданные края, а через год у нее рождается дочь. Только после этого, уже в третьей части, Вальтер начинает жестоко испытывать жену. Сославшись на мнимое недовольство придворных низким происхождением Гризельды, Вальтер отбирает у нее дочь, которую он якобы обрекает на смерть. Подавив душевное волнение, Гризельда беспрекословно подчиняется мужу. В момент прощания с дочерью она вручает ее душу Христу:

Прощай навек, мой ангелок прелестный!Я осенила грудь твою крестом,Чтоб взял тебя к себе Отец небесный,Который изнемог от муки крестной.Твою вручаю душу я Ему —Сегодня в вечную ты канешь тьму.

Вспомним, что и Констанца в «Рассказе Юриста» подобным образом молилась Богу. Однако Гризельда молится здесь не за себя, но за свою дочь, и ее молитва, как указали исследователи, на этот раз как бы повторяет слова Богородицы из народных стихотворений, где Она пела колыбельную Своему новорожденному Сыну, в то же время скорбя о Его грядущих страстях.1689 Такого рода аллюзии будут возникать и дальше. Они придают особую остроту страданиям героини рассказа, но при этом, однако, не превращают сам рассказ в религиозную аллегорию и не дают никакого повода отождествить Гризельду с Девой Марией или добровольно принявшим страдания Христом.

Однако Вальтеру первого испытания мало. В следующей, четвертой части рассказа он забирает у Гризельды ее новорожденного сына, и она снова покорно подчиняется воле мужа. И, наконец, в пятой части Вальтер, якобы добившийся развода у римского папы, изгоняет героиню из дворца, объявив ей, что собирается взять другую жену. Гризельда снова беспрекословно выполняет и этот приказ. А затем в шестой части Вальтер возвращает героиню обратно, велев ей подготовить все для свадебного торжества. И лишь в последний момент он открывает Гризельде, что его мнимая невеста — ее собственная дочь, которую тайно воспитала сестра маркграфа.

«Моя Гризельда, — молвил он, — довольно!Ты чашу горя выпила до дна.Достаточно тебя терзал я больно;Подобных мук из женщин ни однаНе испытала. Милая жена!Какой ты клад, отныне буду знать я».И он Гризельду заключил в объятья.

Такой счастливый конец вызвал сомнение у многих критиков XX столетия. Уж слишком бесчеловечными и незаслуженными были жертвы, на которые Вальтер обрек жену, и слишком терпеливым, по крайней мере, с современной точки зрения было и ее отношение, где преданность и беспрекословное подчинение мужу перевесили любовь к детям. Однако читатели XIV в., возможно, воспринимали все это по-другому. Пытаясь объяснить их реакцию и разрешить возникшие сомнения, исследователи предложили несколько вариантов трактовки рассказа.

В середине прошлого века наиболее популярной была интерпретация, обоснованная Китреджем, согласно которой «Рассказ Студента» был своеобразным ответом женщине из Бата, органично вписываясь в развернувшуюся среди паломников дискуссию о браке. Если строптивая Алисон всячески стремилась подчинить мужей своей власти, то Гризельда являла собой обратный пример абсолютной покорности воле мужа, что в гораздо большей мере соответствовало средневековым взглядам на семейные отношения. Но уже сам Студент в конце своей истории отверг такую интерпретацию, сказав:

Не для того, чтоб жены подражалиМоей Гризельде, дан о ней рассказ.В смиренье с ней сравнится ль кто? Едва ли.Нет, для того, чтобы любой из насБыл столь же стоек в испытанья час,Как и Гризельда, рассказал так яркоИ так возвышенно о ней Петрарка.

Действительно, для Петрарки Гризельда была наглядным образцом стойкости в испытаниях. Для Чосера это тоже очень важно, но вместе с тем созданный им образ, — гораздо сложнее и многогранней, чем у Петрарки. Недаром же каждая школа критиков пытается присвоить Гризельду себе в свое исключительное пользование. Так, например, марксисты видят в ее истории отражение или, может быть, даже критику феодального права, требовавшего абсолютного подчинения воле сеньора, которая часто оборачивалась произволом, а гендерная школа — воспроизведение средневековых семейных отношений, державшихся на полном подчинении жены мужу, имевшему над ней абсолютную власть и легко могущему стать тираном. Оба этих толкования возможны. Заметим, однако, что Гризельда как бы выворачивает обе эти ситуации наизнанку, несгибаемой силой духа побеждая своего мужа и сеньора и наглядно подтверждая библейскую истину о том, что сила Божья в немощи совершается (2 Коринфянам, 12:9).

Такая сила духа свидетельствует также и об истинном благородстве (gentillesse) героини, которому ей, в отличие от Арситы или рыцаря из рассказа Женщины из Бата, не нужно учиться. Оно присуще ей, бедной крестьянке, от рождения. Она одинаково проявляет его и в бедной хижине своего отца, и в роскошном дворце Вальтера, где благодаря ее мудрости и доброте воцаряется мир и справедливость, за что ей воздают должное подданные маркграфа. Этим Гризельда выгодного отличается от своего знатного мужа, которому такого благородства и мудрости явно не хватает.

Критики часто называют Гризельду своего рода «секулярной святой» (secular saint),1690 тем самым подчеркивая тяжесть испытаний, которые она стойко выдержала и в которых закалился ее характер. И здесь на передний план вновь выступает знакомая по рассказам Рыцаря и Юриста проблема теодицеи, вопрос о причинах зла и страданий невинных людей. В «Рассказе Студента» эта проблема приобретает новое звучание.

Непомерным для обычного человека страданиям ни в чем не повинную Гризельду подверг ее муж. Но зачем и какую роль он играет в повествовании? Отвечая на этот вопрос, некоторые ученые пришли к выводу, что Вальтер является фигурой символической, берущей на себя роль Бога или Сатаны. Недаром же параллели с историей Иова возникают в тексте в конце пятой части, где Студент воздает должное женскому терпению. Вряд ли, однако, эти сопоставления справедливы. Вальтер слишком непоследователен и мелок, чтобы олицетворять Бога, и слишком добр, по крайней мере, в конце рассказа, чтобы быть Сатаной. Скорее он лишь является орудием в руках испытующего Гризельду Бога. Очевидно, именно так его и воспринимает героиня, которая сохраняет к нему любовь и веру в правоту его действий до самого конца. Сила этой непоколебимой веры такова, что приводит на память знаменитое изречение Тертуллиана, противопоставившего веру знанию: credo quia absurdum est — верую, потому что абсурдно.

К концу XIV в., когда гармония веры и разума, обоснованная Фомой Аквинским столетием раньше, утратила свое значение, это изречение Тертуллиана вновь обрело особую актуальность. В эпоху Чосера оксфордские философы-номиналисты Дунс Скот и Уильям Оккам разделили религию и философию, открыв путь разного рода мистическим учениям и одновременно спровоцировав новый интерес к изучению материального мира и эмпирическому опыту. В этой ситуации возникла неминуемая пропасть между Богом, как Он есть или представляется людям, и Его действиями, доступными человеческому наблюдению. Соответственно, Бог как бы целиком отступил в сферу трансцендентного, а людям достались лишь более или менее случайные, непредсказуемые и часто непонятные послания, которые Он направляет в сотворенный Им мир.1691 Иными словами, воля Бога оказалась непознаваемой, и человеку просто ничего не осталось, как принять ее и смириться с ней. Именно так и поступает Гризельда, которая, в отличие от Констанцы из «Рассказа Юриста», в гораздо большей мере наделена свободой воли и может руководствоваться собственным выбором. За правильность такого выбора и, в конечном счете, за верность Его воле Бог и награждает Гризельду в конце рассказа. С этим согласуются и выводы, которые делает Студент из истории своей героини: