Горы дышат огнем - Веселин Андреев

46-го размера готовы. При первом же удобном случае я постараюсь, чтобы они нашли применение. Пусть этот человек напишет несколько строчек, если это возможно». Ура! Еще немного — и Колка их получит!

— Кричи «ура»! Вера пишет, что тебе сшили ботора́.

— Э-э, хватит!

— Вот, слушай! Осталось только их переслать...

Колка слушает, но уже не верит — достаточно он натерпелся:

— Оставь это дело, Андро, и скажи Коце, чтобы принес какие-нибудь цырвули.

— Ладно, а насчет ботинок не сомневайся...

Боже, что за пророк! Он не был прав и оказался прав: он получил эти ботинки накануне отправки на фронт. Правда, он тогда обул армейские, но зато, когда вернулся живым и здоровым, эти ботинки явились для него хорошим подарком. В них он поехал на учебу в Москву... История одной пары ботинок!

...Гошо, улегшись на спине, пел «Ж’атандр тужур тон рётур...»[113], а я думал о Вере. Она написала мне: «За прекрасную весну, которая наступает! Люблю тебя. Всегда твоя...»

Из белого мрака неожиданно возникают трое незнакомцев.

— Здравствуйте, товарищи! — И застывают у входа. Застываем и мы. Однако через мгновение бенковцы разражаются криками:

— О-о! Максим, Маршал, Святой Петр!..

На посту стоял Матей, но он им ничего не сказал. Оставили они здесь девять партизан, а нашли — двадцать восемь.

— Товарищи, да вы что, размножаетесь, что ли? — смеется Максим.

Нам было известно это имя — командир отряда имени Георгия Бенковского. Много наслышались мы о нем и теперь с интересом, внимательно рассматривали его. Невысокий, плечистый, плотный, широкое лицо с черными усиками, а волосы — русые. Спокойный и в то же время живой взгляд. Темно-синие брюки гольф навыпуск, сверху сапог; плащ-палатка, фуражка, низко надвинутая на лоб. Он показался мне медлительным, но вскоре я убедился, что любое дело у него спорится. Строгое выражение лица, но приветлив и умеет смеяться от всей души.

Маршал оказался не кем иным, как Доктором... Осенью, во время одной встречи с Антоном у Лыжене, его товарищ вдруг крепко обнял меня: «Здравствуй, дружище!» Я вгляделся в темноту: «Это ты, Викил! Братец!» Сокурсник Веры, пламенный бонсист. Да и мог ли он быть другим? Ведь он был из Стрелчи! В партизанах с весны; сначала — в районе Пазарджика; потом — в своем краю.

Высокий, стройный красавец с усами, он и в самом деле походил на маршала. Сейчас он мне показался даже более крупным, может быть, потому, что упирался головой в балки потолка. Он быстро располагал к себе. Люди сразу же чувствовали его доброту, человечность и доверчиво сближались с ним. Именно таким и должен быть партизанский врач! Вскоре его выберут секретарем партийной организации отряда.

Святой Петр был уже в возрасте, крестьянин, старый коммунист и партизан, он держался с чувством собственного достоинства.

Разговоров хватило на всю ночь. Никто не сомкнул глаз. Мы быстро подружились.

— Что там долго думать?! — предложил Максим. — Приходите к нам. Может, вместе кое-что предпримем?

Интересно было узнать, кто где действует; вот как связь с Антоном помогла нам в этот трудный момент. Мы пригласили их в Лопянский лес, но Максим оказался прав:

— Нет, так мы вас не пустим. Вон где отряд.

И мы отправились в Средну Гору. Каждый чувствовал, что это начало пути к чему-то значительному.

Молчаливо распростились мы с нашей землянкой, с которой так много было связано... Мы заботливо укрыли ее, и она осталась неоскверненной. Наступит день, и мы вернемся сюда.

Вышли мы засветло. Нас мучила одышка, сказывалось отсутствие тренировки, а шли мы быстро. Начали спускаться с Партизанского пригорка. Круча — не устоишь на ногах!.. Я вдруг взревел от боли и упал. Будто кто отрубил мне правую ногу. Смешно! Глупо! Я колотил по ноге, а боль не разжимала своих челюстей. Казалось, она впивалась в меня все глубже.

— Что с тобой, Диалектика? Вывих, что ли? — спросил бай Горан.

— Похоже, жила какая-то во мне лопнула. Наверно, помираю.

— Не спеши, мы еще не готовы к поминкам.

Вокруг меня собралось несколько человек. Крикнули передним, чтобы те подождали. Я лежал беспомощный. У них был тоже беспомощный вид. Кто-то стянул с меня сапог и растирал ногу. Я испытывал чувство вины оттого, что задерживаю их, и в то же время меня охватил страх: что, если не смогу идти?..

Позвали Доктора. Маршал авторитетно заявил, что это самое банальное растяжение сухожилия, которое пройдет само, а сделать ничего нельзя.

Остается стиснуть зубы и идти!

«Ты не доктор, а маршал!» — захотелось мне крикнуть ему, но, сдержавшись, я проговорил:

— Все что угодно, только бы не нога! Куда я без ноги? — Меня пробирала холодная дрожь.

— Верю тебе, братец! — сочувственно отозвался Данчо. — Посмотри-ка на Папратачко: идет себе без головы — и ничего! Но без ноги...

— Эх какой же ты умный! Ум у тебя прямо из штанов течет! Давай поможем человеку! — И Папратачко помог мне подняться.

Я почти не помню этого похода. Удивительно, как я дошел до конца. Боль то ослабевала — и я волочил ногу, повиснув на палке, то скручивала меня — и я валился, полз на коленях и локтях. Меня поднимали и помогали идти. Тяжелее всего было чувство безнадежности: боль не проходила.

Лагерь бенковцев находился в Златенском, на красивой поляне под Климашем, где в свое время собирались гайдуки. Бенковцы разбили там нечто вроде палаток, но только без стен. То падал снег, чавкая под ногами, то шел дождь и дул пронизывающий ветер. Стояла отвратительная погода. Вскоре разгорелись костры. И вот в таких условиях мы отметили Международный женский день. Доклад сделала Лена, потом последовала литературно-музыкальная часть. А мне было не до праздника. Промокший до мозга костей (ведь мне пришлось ползти по грязи), я чувствовал себя слабым, униженным болью, чуждым радости, которую испытывали товарищи.

Потом мороз усилился, и снег, как плесень, покрыл деревья. Стояла глубокая ночь, но я не спал — учился ходить. Кругом белое горное безмолвие, и сердце мое вновь пело.

...И снова разрозненные картины. В памяти всплывает то одно, то другое: мандра на шоссе, ведущем к Стрелче; поляны-аэродромы; мудрые, внушающие чувство покоя буки; третья ночь — землянка. И двойственное чувство — чего-то мучительного и неожиданной легкости. Мучила нога, но легким был путь. Не было здесь старопланинских хребтов, упирающихся в самое небо, и даже я, хромающий, сказал Доктору:

— Да это