Горы дышат огнем - Веселин Андреев

пастушескую песню: «На свирели я играл, опершись на какой-то чурбан» — и при этом опирался на Асена. Тот, будто с обидой, начинал гоняться за ним, а через некоторое время спрашивал: «Караджа, я удивляюсь, как это на тебе держится шапка?» — «Почему?» — «Так ведь под ней ничего нет!..»

Конечно, были и взаимные обиды. Но все это было в повседневной жизни в землянке. В случае же опасности никто из нас не помнил обид. Наверняка все это будет и в самом идеальном обществе, иначе оно окажется скучным...

В переломные моменты истории народ высылает вперед своих разведчиков — разведчиков будущего. Это рыцари революции, самые смелые, самые чистые. Законы самой революции делают их такими. Но разведчики, как бы далеко вперед они ни ушли, должны вернуться, чтобы повести за собой большую колонну, потому что революция побеждает лишь тогда, когда поднимается весь народ. Тогда вперед идет история, а разведчики немного возвращаются. Весь народ сразу не может добраться туда, куда проникли самые передовые. И сами они не могут там остаться.

Нет нужды анализировать весь путь, проделанный человечеством. Французская революция была гигантским шагом вперед, но и она не достигла тех далей, что ее духовные рыцари. Я понимаю Стендаля так, будто был вместе с ним: «Пусть читатель, если он моложе пятидесяти лет, постарается представить себе с помощью этой книги, что в 1794 году у нас не было никакой религии. Наше сокровенное, подлинное чувство было сосредоточено в одной мысли: принести пользу отечеству. Все остальное — одежда, пища, карьера — в наших глазах было лишь ничтожным, жалким пустяком».

Да, разные это эпохи, но есть между ними и нечто общее. Разум истории имеет свою неумолимую логику.

По-моему, это самое оптимистическое видение человеческого прогресса. Или, по крайней мере, реальное.

У каждого человека в свое время должна быть своя партизанская землянка. Своя жизнь в будущем.

НА БАРРИКАДАХ

Чуть только пригрело солнце, крыша землянки начала протекать. По балкам поползли тоненькие струйки. Подобно рекам одного бассейна, они сливались вместе и стекали вниз. Когда капли падали на наши головы, мы на чем свет стоит ругали их за вероломство. «В Лопянском лесу землянка не протекала. Здесь, — думал я, — крышу мы делали в спешке». Сырость начала удручающе сказываться на нашем настроении. Некоторые стали сонливыми. Мы подшучивали над Алексием: мол, проспишь тот день, когда Гитлера схватят в своей берлоге. Алексий сонно отвечал: «Когда дело дойдет до этого, я буду первым!..»

Мы решили более интенсивно заниматься гимнастикой, борьбой на свежем воздухе, плясками. Однако и этого было недостаточно. Боевой отряд, чтобы поддержать свой моральный дух, должен действовать. Таков извечный закон.

Бойцы стремились к действиям, как к жизни и радости. «Руки у меня чешутся схватить какого-нибудь жандармчика! — смеялся бай Горан и тут же ворчал: — Храбры мы на язык у печки!» «Ну, этой весной мы им зададим трепку!» — убеждал всех Тошко. А миловидный Пенко щелкал зубами и рычал, как настоящий матерый волк. Ему очень хотелось иметь устрашающий вид: «У-у-у, зло меня берет на фашиста!»

Паренек казался все таким же малолеткой, хотя за осень и зиму он подрос. Пенко подозревал, что мы все еще считаем его ребенком, и старательно доказывал, какой он опытный боец. Он мог узнать твой голос, даже увидеть тебя, но если он стоит на посту, то обязательно потребует: «Стой! Пароль!», а потом примирительно скажет: «Смотри, как бы я не всадил в тебя пулю. На посту я дружбы не признаю!» Он был крепенький, но иногда сил ему не хватало, и он выдерживал только благодаря своему детскому — нет, уже мужскому — упорству...

Как не вспомнить и наш «кошатник»! Это, конечно, несерьезное занятие, но у нас было и такое. Первого марта устроили вечер встречи весны, а поскольку в эту пору начинают свои вопли коты, то мы и назвали его кошатником.

Я сочинил куплеты и пел их с невидимой гитарой в руках на мотив одной противной песенки, которую запускали по радио тысячу раз в день.

Гитлер хочет взять весь мир, Только вряд ли хватит сил. Завладел Европой — да, А Россией — никогда!

— Никогда! — ревели полные энтузиазма «коты».

Венгрия — страна вина, Ни к чему ей та война. Будто дева пресвятая, Перед миром выступает.

Могли ли мы оставить без внимания и «нашего министра», болгароубийцу?

Дочо Христов мечет, рвет — Шеф жандармов ввел террор! Но народ ружье берет, Чтобы дать ему отпор.

Не очень смешно, правда? Но тогда это сходило...

Стефчо предлагал проводить операции в бурю и снегопад. Мы возражали ему, зная, что представляют собой в это время мрачные лопянские овраги. Антон не хотел рисковать: он чувствовал себя в ответе за всех. Сейчас я думаю, как это неукротимый Велко не настаивал на немедленных действиях? Он, как и другие, считал, что за одну ночь мы не успели бы осуществить операцию и вернуться. А как провести день в голом снежном поле?

И нам с Колкой нельзя было спускаться с гор, чтобы вести апостольскую работу. Конечно, рядом со своими товарищами мы чувствовали себя лучше всего, но ведь и в селах мы были в безопасности: нас двоих всегда укрыли бы! Не говоря уже о том, что в селах нас куда лучше кормили, да и встречи с людьми давали нам много неожиданной радости. Однако мы должны были подчиниться, как бойцы, чтобы не подвергать опасности всю чету. Живую связь с околийским комитетом мы поддерживали через Коце.

Теперь я считаю, что действовать все-таки можно было. Дух отряда, дух четы требовал этого. Конечно, легко быть умным задним числом. Не раз мы теперь говорим: «Сейчас бы нам в партизаны!» Изучив опыт партизанского движения в мире, мы переосмыслили и свой...

В один из тех дней пришел Коце. Я вспоминаю об этом, читая четвертое письмо от Веры: «Я очень рада, что могу тебе написать. Рада, что ты жив и здоров. Твое письмо, посланное к моему дню рождения, я не получила, но думаю, что оно еще придет... Очень мне хочется побывать у тебя. Если наши меня отпустят, я сразу же приду... Мне тяжело без тебя, но скоро мы увидимся и будем счастливы». Еще одно свидетельство того, какими мы были оптимистами! «Я не думаю сейчас, что мне грозит что-нибудь плохое. Будь спокоен за меня». Будь спокоен. То же самое писал и я: будь спокойна... И мы не рассказывали о пережитом, щадили друг друга.

«Ботинки